Брат и сестра

Однако одно дело урезонивать себя, другое — сделать так, чтобы разумные рассуждения развеяли тучи овладевших ею темных эмоций.

— Очень мило с твоей стороны пригласить нас, — холодно сказала она, не обращая внимания на то, как изменилось при этом его лицо: на место усталости пришло беспокойство, даже боль. — Но, боюсь, мы не сможем пообедать с тобой. Я уже отказалась от приглашения Энн Филдинг. Говоря откровенно, я хочу сегодня провести как можно больше времени с Люси. Только с ней!

Пробежавшая при этом по ее телу легкая дрожь не была игрой, так же как и внезапно потемневшие глаза и трясущиеся руки. По его взгляду Трейси поняла, что Джеймс догадался, чем все это вызвано.

— Не могу выразить, как я жалею о том, что случилось с Люси, — негромко, чтобы не услышала девочка, сказал он. — Мне понятно твое желание быть с ней, защищать ее. Но слишком бдительная опека только повредит Люси. Ты подавишь ее, и это приведет к тому, что…

А вот этого говорить ему не следовало. Трейси немедленно набросилась на него с упреками:

— Как ты смеешь обвинять меня в том, что я слишком опекаю малолетнюю дочь, если сам был не в состоянии уберечь свою сестру, взрослую женщину, хотя всегда являлся для нее центром мироздания!

Она пожалела о сказанном в тот же самый момент, как только эти слова слетели с ее губ. Только ревность и страх могли заставить ее выпустить в него отравленные стрелы несправедливых обвинений с откровенным желанием ранить и причинить боль.

Джеймс побледнел то ли от гнева, то ли от боли.

— Ты совершенно права, — с сумрачным видом ответил он. — Действительно, не мне критиковать тебя, хотя в случае с Клариссой… Видишь ли, ей никогда не хватало эмоциональной и умственной гибкости. Может, когда ты будешь в более… подходящем настроении, я смогу рассказать тебе кое-что о ее прошлом. Похоже, я и вправду ищу для нее оправданий или хочу докопаться до веских причин ее более чем странного поведения. — Джеймс отвернулся, голос его звучал ровно, и, казалось, был лишен каких-либо эмоций. — Наверное, это единственный способ для меня снять с моих плеч груз ответственности за случившееся. — Он снова повернулся к ней и спросил с чувством: — Неужели ты думаешь, что я не задавался вопросом: какова доля моей вины во всей этой истории? Ведь слабость Клариссы, ее зависимость, ревнивость поощрялись мной…

Джеймс выглядел таким измученным, таким униженным в своей гордости и самоуверенности, что Трейси захотелось утешить его. Мгновенно забыв свои собственные страхи, она коснулась его руки успокаивающим жестом.

— Ты не должен винить себя.

— Не должен? — В его голосе звучала самоирония. — А кого же мне еще винить?

— Мама, мы поедем к дяде Джеймсу, — требовательно спросила Люси, вмешиваясь в разговор.

Джеймс решил ответить сам.

— Возможно, в другой раз… — начал он удрученно.

— Поедем, как только ты наденешь пальто, — торопливо вставила Трейси. — И можешь заодно принести мне жакет! — крикнула она вслед заторопившейся из комнаты Люси.

Когда они остались одни, она взглянула на Джеймса и добавила внезапно охрипшим голосом:

— Если, конечно, предложение остается в силе…

— Оно остается в силе, — не скрывая радости, заверил ее Джеймс.

Он притянул Трейси к себе, склонился и, щекоча теплым дыханием ухо, прошептал:

— Я еще не сказал тебе, как много значила для меня прошедшая ночь.

Ее охватила внезапная дрожь. Не в силах справиться с собой, Трейси обняла Джеймса, прижалась к нему с бьющимся от зарождающегося желания сердцем, ощущая жар его возбужденного тела.

— Я так хочу тебя! — простонал он. — А ведь я шел сюда с твердым намерением заверить тебя в том, что хотя прошедшая ночь была самой чудесной ночью в моей жизни, я могу сдерживать свою страсть и не торопить события. Могу дать тебе время привыкнуть ко мне, серьезно все обдумать. Но теперь, когда ты находишься в моих объятиях, я способен думать только об одном, — как сильно мне хочется целовать тебя… ласкать тебя так, как ласкал этой ночью и любить тебя до тех пор, пока ты не закричишь от восторга…

Губы Джеймса коснулись ее шеи. Закрыв глаза, склонив голову на сторону, Трейси негромко застонала. Еще немного, и он доберется до ее губ, поцелует сначала нежно, деликатно, как будто она самая хрупкая и драгоценная вещь на Земле, затем все крепче, все чувственней, пока…

— Мама, я принесла твой жакет.

Глаза Трейси широко открылись. Она инстинктивно постаралась высвободиться из объятий Джеймса. Но он не отпустил ее, так что, когда Люси ворвалась в комнату, он все еще обнимал Трейси.

Люси, которую, казалось, совершенно не смутила эта интимная сцена, подошла и протянула матери жакет.

— Руперт на самом деле сейчас живет у вас? — спросила она, когда они спускались по лестнице.

— Да, разумеется, — заверил ее Джеймс. — Думаю, мы с тобой сможем подрессировать его и хоть чему-нибудь научить. Что ты на это скажешь?

— Да, конечно, — торопливо согласилась девочка.

Когда Трейси, закрыв дверь, обернулась, она увидела, что Люси уже держит Джеймса за руку и смотрит на него с выражением, близким к обожанию.

Трейси охватило беспокойство. События развивались так быстро и так непредсказуемо. У нее не было опыта в подобных вещах, знаний, с помощью которых можно было бы правильно оценить ситуацию. Инстинкт подсказывал, что нужно вести себя осторожно. Однако стоило Джеймсу улыбнуться ей, как все мысли об осторожности мгновенно улетучились…

— Нет, мама. Садись впереди, рядом с дядей Джеймсом, — решительно распорядилась Люси, когда он тщательно застегнул на ней ремень безопасности.

Трейси в смущении стояла возле задней дверцы, пока он не сказал:

— Действительно, Трейси, садись возле меня. Пожалуйста.

Она с готовностью подчинилась, но возилась с ремнем безопасности до тех пор, пока он не взял его у нее и не вставил защелку на место. С губ Джеймса не сходила улыбка. Хотя он ни разу не коснулся ее, Трейси прекрасно понимала, как ему хочется это сделать.

Дыхание Трейси стало неровным, она почувствовала, как отвердели под свитером ее соски, и покраснела от смущения. В чем дело, почему она, не имея почти никакого сексуального опыта, реагирует подобным образом на одно только присутствие рядом этого мужчины?.. Оставалось только надеяться, что ее мысли и чувства известны только ей самой. Однако Джеймс, тронув машину с места, тихо заметил:

— Знаешь, со мной творится то же самое. Ведь это миф, что большинство мужчин не могут удовлетвориться одной единственной женщиной, любить ее до такой степени, чтобы одной мысли о ней было достаточно для возбуждения желания… особенно, когда они достигают моего возраста. Не смотри на меня так! — неожиданно грубо приказал Джеймс, когда она, собираясь возразить, повернулась к нему с широко раскрытыми глазами. — Не надо, — повторил он мягче. — Иначе я буду не состоянии держать себя в руках.

Почему ее тело реагирует так, будто это было обещанием неземного блаженства, а не угрозой?

Пытаясь скрыть обуревающие ее чувства, она обернулась назад, чтобы посмотреть, как там Люси, прекрасно осознавая, как алеют от возбуждения ее щеки, как хрипло звучит голос.

Может быть, дело в том, что она не изведала страсти раньше и даже не догадывалась, что та существует. Трейси никогда не верила в то, что можно желать мужчину так сильно, быть настолько переполненной чувствами, пугаться и одновременно радоваться этому, разрываться между радостью и страхом, понимая, насколько круто, бесповоротно может измениться ее жизнь. Но обратного пути не было, стереть из памяти все случившееся и вернуться в прежнее дремотное состояние не представлялось возможным. Даже если Трейси никогда больше не увидит Джеймса, ей не избавиться от воспоминаний о нем, о пережитых чувствах, об исполненных желаниях. Нет, никогда ей не забыть об этих ощущениях, и тело ее, и душа всегда будут хранить память о нем…

Трейси почувствовала, что машина замедляет скорость, и, повернув голову к окну, осмотрелась. Они проезжали через небольшие ворота с двумя привратницкими по бокам, построенными в виде голубятен.