Через миллиард лет

Тем временем Яна и Саул начали резать на двумерные слои следующее фото, которое мы собирались передать, – крупный план белого карлика и его ближайших соседей.

Рон держался три дня.

Мы, нетелепаты, много болтаем о чудесной возможности путешествовать по Галактике с помощью своего мозга и постоянно забываем, какого напряжения это требует. И еще мы упускаем из виду, что усталость есть усталость и не имеет никакого отношения к тому, телепат ты или нет.

Рон спекся. Он работал на пределе – два часа связи, два часа отдыха, четыре смены в день. И отдыхать не отдыхал по-настоящему, все время хотел вернуться в лабораторию, не знаю почему. Он влез в этот проект по уши, как и все мы, но от сомнительного удовольствия передавать 0000011100000 восемь часов в день здорово переутомился.

Во время передачи Рон просто плавал в поту, а на его ввалившихся серых щеках наливались кровью шрамы, оставшиеся после удаления татуировок.

Зачем такой тихий, замкнутый парень позволил издеваться над собой мастеру-вирангонианину с его иголками – выше моего понимания. Татуировки были крайне непристойными – с вирангонианской точки зрения. Так мне объяснил Миррик. Возможно, когда-нибудь я узнаю, почему это вирангониане считают изображение рта непристойностью, ибо именно это и было выколото на щеках Рона – два больших толстогубых рта.

Мы видели, как час за часом он выдыхается, и старались быть к Рону добрее, помочь ему расслабиться. Миррик рассказывал ему всякие смешные истории, Стин Стин устроило целое представление, жонглируя всякой посудой, Яна отправилась с ним на прогулку и вернулась разгоряченной и несколько помятой. Меня это вовсе не порадовало, но я сказал себе, что все это во имя дела. К середине второго дня Рон передавал свои единицы и нолики вдвое медленнее, чем вначале, а на следующий день его темп можно было сравнить с черепашьим? А мы еще не добрались даже до середины. На третий день в свою четвертую смену он вдруг прекратил передачу, окинул лабораторию мутным взглядом, моргнул и спросил:

– Который час? Кто-нибудь знает, который сейчас час? Я спрашивал свои часы, но они отказываются говорить.

Потом он встал, постоял минуту и вдруг обмяк, словно из него выдернули все кости, а затем согнулся пополам и упал.

Врач с военной базы сказал, что это крайнее истощение, запретил Рону заниматься какой-либо телепатической работой в течение недели и уволок его с собой, чтобы подвергнуть терапии глубоким сном.

На Хигби-5 кроме него было только два телепата: Мардж Хотчкисс и хмурый израильтянин по имени Нахман Бен-Дов. И поскольку общественная сеть тоже нуждалась в операторах, у нас возникли проблемы с расписанием. Без Рона Хотчкисс и Бен-Дову приходилось тратить двенадцать земных часов только на прием и передачу текущей через Хигби-5 корреспонденции. Это ровно на четыре часа превышает нормы безопасности, установленные для телепатов, и не оставляет им никакого времени для наших дел. Им уже пришлось три дня работать сверхурочно, потому что мы забрали Рона, и они вовсе не в восторге от свалившейся на них дополнительной мороки. Особенно наша дражайшая Мардж.

Доктор Шейн использовал кое-какие связи и почти вытащил нас из этого болота. Во-первых, договорились, что телепаты с Хигби-3 – туда недавно перебрались несколько сотен фермеров – будут перехватывать все идущие на Хигби-5 сообщения из внешнего мира и передавать их по радио, экспедиция оплатит дополнительные расходы. Это снимет примерно половину нагрузки с местных телепатов. Военные согласились, хотя, конечно, очень неохотно, отложить отправку большей части своей корреспонденции, пока Рону не станет лучше. Это тоже помогло. Теперь двум телепатам придется проводить по четыре часа в день на основной работе, принимая заказы на контакт, а еще четыре часа они смогут посвящать нам.

Но нам не надо больше обмороков в лаборатории. Мы разработали расписание: Бен-Дов приезжает к нам и отрабатывает две двухчасовые смены.

Потом кто-нибудь берет машину, отвозит его в город, а на обратном пути, забирает отоспавшуюся Мардж, которая будет передавать еще две смены, пока Бен-Дов принимает вызовы в отделении связи. Потом Мардж возвращается и сменяет его, а Бен-Дов отправляется домой спать. Таким образом, мы получаем те же четыре двухчасовые смены, не слишком отвлекаем двух телепатов от их основной работы и никто не перегорает посреди не приспособленной для этого лаборатории.

Время наших передач, однако, сместилось. Рон предпочитал оставаться на ногах шестнадцать часов, чередуя два часа контакта и два часа отдыха, а затем на восемь часов погружаться в беспокойный сон. Но Мардж и Бен-Дов ведут себя совсем по-другому. Они спят совершенно нерегулярно – иногда ложатся вечером, иногда в середине дня. Или, например, бодрствуют восемь часов после завтрака (четыре рабочих, четыре свободных) и еще восемь после обеда (четыре свободных, четыре рабочих), а все остальное время спят. Как сурки.

С современными сонными пилюлями совсем не сложно перестроить ритм жизни под любую свою причуду, а ты, конечно, знакома со всякими странностями и особенностями племени телепатов куда лучше меня. Однако это поставило с ног на голову жизнь мирных археологов, потому что кто-то должен помогать телепатам: поить их кофе, подносить материал, корректировать компьютерные распечатки и так далее. Мы пытались удержаться в прежнем расписании – я говорю о раскопках, ведь несмотря ни на что, мы все еще копаем – и каким-то образом иметь свободных людей, готовых прибыть в распоряжение телепата в любое время дня и ночи.

Пилазинул, которому хватает одного часа отдыха в сутки, взвалил на себя большую часть работы, а это не так уж хорошо, ибо в его знаниях и интуиции нуждались и все остальные.

Мы умудрились переслать большую часть информации без эксцессов. Было не особенно приятно сталкиваться с Мардж в лаборатории, да и необходимость отвозить ее в город ни у кого не вызвала восторга – я настоял на том, чтобы мне этого не поручали, – но она очень хороший профессиональный оператор. Мисс Мардж берет первую распечатку, высовывает рожки и продирается через цифровой завал все четыре часа, без всяких усилий передавая информацию вдвое быстрее Рона. Я подозреваю, что она могла бы работать сверхурочно, не причиняя вреда своему организму. Беда, что ей эта идея не приходит в голову.

Бен-Дов – довольно странный тип. Ему около шестидесяти, седеющий, неловкий, всегда небритый, вернее, невыбритый до нужной кондиции, он совершенно не походил на покорителя пустыни (большая часть моих знакомых израильтян выдержана именно в этом стиле). Но не следует судить по первому впечатлению – под неопрятной внешностью скрывается железный характер. Мы с ним немного поговорили, он рассказал, что до тридцати лет ни разу не покидал Израиля, хотя немало путешествовал внутри страны: Бен-Дов вырос в Каире, учился в Дамаске и Тель-Авиве и в разное время побывал в Аммане, Иерусалиме, Хайфе, Александрии, Багдаде и других крупных городах государства Израиль. Потом им овладела охота к перемене мест, и он подписал контракт на работу оператором-телепатом в кибуце Бен-Гурион на Марсе. Как и множество других телепатов, он поплыл странствовать по Галактике, с каждой переменой должности все дальше улетая от Земли. Он все время вызывался работать на негостеприимных, мало приспособленных для жизни планетах, таких как Хигби-5.

Миррик, который, как я тебе, наверное, уже рассказывал, очень интересуется всякими религиями, пришел в полный восторг, когда узнал, что Бен-Дов еврей.

– Расскажите мне, пожалуйста, об этической концепции иудаизма, просительно проревел огромный динамонианин. – Сам я парадоксиалист, но изучил многие верования Земли и, видите ли, никогда раньше не встречал настоящего иудея. Та часть учения Моисея, которая касается…

– Простите, – мягко прервал его Нахман Бен-Дов. – Дело в том, что я не иудей.

– Но Израиль, если я не ошибаюсь, иудаистское государство Земли?

– О да, в Израиле много иудаистов, – ответил Бен-Дов. – Я же не принадлежу к их числу. Я аутентичный буддист. Вероятно, вам доводилось слышать о моем отце, лидере израильской буддисткой общины – Мордехае Бен-Дове.