Бездна

— Попробуйте это сделать сейчас.

— Ну, тогда… — произнес Делагард как-то неопределенно. Несколько минут он посидел молча, нахмурившись и перебирая возможные варианты эвакуации. — Полагаю, в крайнем случае мы можем просто прибыть на один из островов, где не живут люди, и попросить у тамошних джилли убежища. Такие вещи случались и раньше.

— Тем двеллерам будет прекрасно известно, что нас вышибли с Сорве «наши» джилли… О причине этого они тоже узнают.

— Возможно, не так уж это и важно. Вы же знаете аборигенов не хуже, чем я, док. Многие из них относятся к нам с большой терпимостью. Для них мы просто еще один пример неисповедимости путей Вселенной, нечто такое, что вынес на их планету бесконечный и загадочный Космос. Они хорошо понимают, сколь пуста трата душевной энергии, чтобы попытаться понять непостижимость Вселенной. Вот почему, как мне кажется, джилли просто и быстро смирились с нашим появлением на их планете.

— Гм… Вероятно, самые мудрые из них так и поступают. Но зато остальные ненавидят и презирают нас и не хотят иметь с нами ничего общего. С какой стати, черт побери, должны двеллеры на каком-то другом острове принимать людей в то время, как джилли с Сорве вышвырнули их как убийц?

— Все будет в порядке, — произнес Делагард с нотками торжественного спокойствия в голосе, внешне никак не прореагировав на то неприятное слово, что употребил Вальбен. Он вертел в руках свой стакан с бренди, не отрывая от него глаз. — Мы поплывем на Вельмизе… А может, на Салимин или на Грейвард… В конце концов, в любое новое, абсолютно новое, место и высадимся там все вместе! Вот тогда и начнется жизнь… Я уже подумал об этом и обо всем позабочусь. Можете на меня положиться.

— У вас хватит кораблей, чтобы разместить население Сорве?

— Так… Шесть судов… По тринадцать человек на каждое… Не беспокойтесь, док. Лучше выпейте еще стаканчик.

— Мне достаточно.

— Не станете возражать, если я пропущу еще один?

— Как вам будет угодно.

Делагард расхохотался. Он пьянел на глазах. Нид взял глобус и погладил его, словно женскую грудь, а затем осторожно поставил на место в шкафу.

Бутылка с бренди почти опустела, и захмелевший судовладелец вынул откуда-то еще одну и налил себе стакан. Расплескав спиртное по столу, Нид рассмеялся и заговорил, тяжело ворочая языком.

— Я могу вас заверить в одном, док… Вывернусь наизнанку, но найду новый остров для нас и доставлю туда всех жителей Сорве живыми и здоровыми! Вы мне верите, док?

— Да, да, конечно.

— А вы можете мне простить то, что я сделал с теми ныряльщиками? — плаксиво поинтересовался Делагард.

— Конечно, конечно…

— Вы — лжец! Вы же ненавидите меня всей душой!

— Да ладно, кончайте, Нид. Что сделано — то сделано. Теперь нам придется жить с этим…

— Вы изъясняетесь, как настоящий философ. Ну, выпейте еще!

— Хорошо, давайте.

— И еще чуточку для старого доброго Нида Делагарда. Почему бы и нет? Еще чуточку для старого доброго Делагарда… Вот, Нид… Ну, спасибо… Большое спасибо. Черт возьми, неплохая выпивка! Неплохая… выпивка… — Владелец верфи зевнул. У него закрылись глаза, голова стала клониться все ниже к столу. — Неплохая выпивка… — еще раз промямлил он, вновь зевнул, тихо икнул и — заснул.

Лоулер допил свой бренди и покинул дом опьяневшего Делагарда.

На улице стояла полнейшая тишина, лишь от залива доносился едва слышимый шум волн, но Вальбен уже настолько привык к нему, что не замечал. До рассвета оставалось примерно часа два. Над головой у него пылал Крест, прорезая темный небосвод от края до края, словно удерживая весь мир Гидроса от распада.

Мысли Лоулера в эту минуту обрели редкую кристальную ясность. Он почти физически ощутил работу своего мозга.

Неожиданно он понял, что вовсе не против покинуть Сорве.

Сама мысль просто поразила Вальбена.

«Ты пьян», — сказал сам себе Лоулер.

Может быть, это и так, но каким-то непонятным образом в одно из мгновений нынешней ночи шок от размышлений об изгнании прошел. Прошел насовсем. Теперь он оказался способен смотреть госпоже Перспективе Отъезда прямо в глаза. Теперь-то Лоулер сумеет совладать с этим — с необходимостью покинуть Сорве. Даже более того… Перспектива отъезда показалась… вдохновляющей? Неужели такое возможно?

Да, вдохновляющей! Схема его жизни была давно и вполне определенно очерчена, застыв в своей определенности: д-р Лоулер с Сорве. Потомок Отцов-Основателей, Лоулер из семейства Лоулеров, с каждым днем становящийся старше, усердно исполняющий свою повседневную работу, лечащий больных, насколько ему позволяют его скудные познания в медицине, прогуливающийся вдоль дамбы, немного умеющий плавать и рыбачить; тот, кто со временем научит своему ремеслу юного преемника; тот, кто ест и пьет, кто ходит в гости к старым друзьям, к тем самым старым-престарым, которые знакомы еще с детства; тот, кто, закончив день, ложится спать, чтобы с наступлением утра проснуться и начать все с самого начала. Так проходит зима и наступает лето, прекращаются дожди и надвигается засуха. А потом все повторяется снова.

Он будет жить в каком-то другом месте, сможет вообще стать другим. Сама мысль об этом наполняла его душу восторгом. Вальбена поражало, что он чувствовал даже некоторую благодарность по отношению к судьбе. В конце концов, Лоулер провел здесь слишком много времени. Он слишком долго оставался самим собой.

— Ты очень, очень пьян, — снова сказал себе доктор и рассмеялся. — Очень, очень, очень, очень, очень…

Непонятно по какой причине, но неожиданно в голову пришла мысль о прогулке по спящему поселку. Захотелось совершить эдакое сентиментальное путешествие, попрощаться со всем и вся, взглянуть вокруг, будто в последний раз, пережить заново то, что происходило с ним здесь, вспомнить каждый эпизод своей жизни на Сорве. Обойти те места, где он стоял с отцом, всматриваясь в туманную бескрайнюю даль моря, и те, где он слушал фантастические истории старого Джолли; те, где поймал свою первую рыбу и где обнял свою первую девушку. Места, связанные с воспоминаниями о друзьях и любимых… Появилось желание увидеть тот берег залива, где он чуть было не заколол Нико Тальхейма, и то место за свалкой, где пришлось наблюдать, как седобородый Маринус Кадрели занимался любовью с сестрой Дамиса Сотелла Мириам, ставшей теперь монахиней. Это, в свою очередь, напомнило ему о том времени, когда несколько лет спустя он сам занимался любовью с Мириам там, на территории джилли; они оба жили тогда в атмосфере постоянной опасности, и им это страшно нравилось.