Фвонк

«Нет».

«Я, кстати, встретил в коридоре парламентского доктора, она спросила, как я себя чувствую. Я ответил, что мне гораздо лучше».

«То есть соврал?»

«Она такая милая и внимательная, я не мог ее разочаровать».

«Другими словами, теперь ты взялся ломать комедию еще перед одним человеком».

«Одним больше, одним меньше, не суть. Я не знаю, куда мне двигаться, вот что меня мучит. Я чувствую себя заблудшим почти в библейском смысле слова. Явное зло открыто преуспевает, и я не хочу продолжать в этом участвовать. Я чувствую, что это неправильно. К тому же меня достало переодеваться на заднем сиденье правительственной машины или в такси. Я устал летать самолетами, особенно в маленькие местечки, где закрыли градообразующие предприятия. У меня больше нет сил излучать оптимизм, смеяться и представать жизнелюбом, когда в душе тьма кромешная. — Йенс прижимает руку к груди. — Мне надоело танцевать с немолодыми дамами, которые помнят, какой шарман был мой отец в юные годы, надоело иметь мнение по всем вопросам, надоело защищать идеи, которые не выдерживают никакой критики, мне от этого плохо, Фвонк. Я хочу жить простой жизнью, ездить на работу на велосипеде и оставаться куковать в своем домике, когда все остальные летние дачники уже разъехались, я ведь не так много хочу, правда, разве это чрезмерные требования?»

«Нет».

«И я страшно хочу на юг. К черту и чертовой матери, дьявол их забери».

«Там очень много брюхатых?»

«На юге? Да нет».

«Я слышал, они отчаливают в жаркие страны, едва забеременеют».

«Это злонамеренная ложь. Беременные должны все время посещать своего врача по месту проживания, к тому же и для работодателя, и для работника лучше, чтобы беременные работали до последнего».

126) Фвонк обнаружил, что женщина лет тридцати буквально не может оторвать от него глаз. Дело происходило на почте. Женщины этого возраста не имеют обыкновения им интересоваться. Последний раз такое происходило много лет назад. Фвонк приободрился. Подобрался и напружинился, изо всех сил притворяясь, что внимание молодки для него не редкость. И стал постепенно приближаться к ней, изображая, что рассматривает стойку со скидочными фильмами. Женщина набирает что-то на мобильнике и делает вид, что занята, но Фвонка не проведешь, я-то знаю, чего ты хочешь, думает он, разгоряченный удачным опытом последних недель в плане общения с Хельгой. Он возрос на этом опыте. Кто-то вошел в дверь со стороны торговой улицы, а другой в это время вышел через дверь на кольцевую дорогу, и возникший сквозняк донес до Фвонка запах женщины. Он похолодел, уловив в нем нотку беременности. Сладковатый запах пота, лакрицы и феромонов, рожденных гормональными бурями и смерчами в беременном теле. Фвонк встретился с беременной взглядом, и внезапно до него дошло, что по женщине может быть еще не видно, что она в положении. У него почернело в глазах. В своей наивности он считал, что отслеживает диспозицию с брюхатыми. Размечтался! Мир непредсказуем и опасен. Фвонк сбежал с почты, не доделав дела, ужом прошмыгнул домой, провожая испуганным и подозрительным взглядом всех встречных женщин детородного возраста, запер за собой дверь на все замки и опустил жалюзи.

127) Во вторник поздно вечером позвонил Йенс.

«Привет, это я».

«Привет-привет», — ответил Фвонк.

«Ты, наверно, удивился, чего это я звоню, раз никогда раньше не звонил, тебя наверняка насторожил сам по себе факт моего звонка».

«Да, обычно ты не звонишь».

«Верно, но оппозиция настояла на чудовищных темах для завтрашнего часа вопросов и ответов, Ближний Восток, и Афганистан, и вот это все, и пошло оно все к черту, я не буду в этом участвовать. Это мне не по силам. Я люблю войны не больше всех остальных, скорее меньше. Так что я подрядил Йонаса этим заняться, ха-ха, пусть покувыркается, ему полезно, он опять всеобщий любимчик, пишут в газетах. Вот почему, хочется спросить? Он отлично выглядит, этого не отнять, но и я выгляжу так же. Может быть, народу нравится, что он учился в престижных школах за границей? Но неужели все настолько банально? Или что он из богатой семьи? Так ведь и я из вполне зажиточной, но это в расчет не принимается. Знаешь, меня все это немного задевает, не так сильно, чтобы я только о том и думал, но и немного уже немало, когда несправедлива ситуация, я тоже хочу быть любимым, это я тебе как на духу говорю, и чтоб меня любили не только в дни потрясений, но и в обычные дни, такие как сегодня, в простые, нормальные времена, и чтоб меня любили как лично меня, неужели это трудно понять? У меня такая же потребность в народной любви, как у Йонаса, если не сильнее, и что в нем такого, чего нет во мне, ну вот скажи мне!»

«Не знаю», — отвечает Фвонк.

«Так я и думал, — говорит Йенс. — Я блестяще сдал экзамены в свое время, блестяще, оценок лучше просто не бывает. Но в Йонасе, очевидно, есть что-то неуловимое, что и словами не назовешь, а я очень не люблю, когда вещь нельзя уловить и назвать, я теряю уверенность и делаюсь подозрительным, это я готов признать. Причем неуверенность самым пагубным образом влияет на мое настроение. Я начинаю вести себя деструктивно. Иногда мне кажется, что все забыли, кто вытащил Йонаса наверх. У народа вообще очень короткая память. Если бы не я, он бы так и слонялся по коридорам здания Красного Креста от кабинета до кофеварки и обратно, потому что нельзя сказать, что, кроме него, у меня не было других кандидатов в министры иностранных дел».

«Наверняка у тебя было несколько на выбор», — говорит Фвонк.

«Да, можешь так и зафиксировать, у меня был длинный список, хорошо, не длинный, но список у меня был».

«Не сомневаюсь», — отвечает Фвонк.

128) «Но я позвонил не насчет Йонаса, у меня есть к тебе предложение».

«Вот как?»

«Если Йонас берет на себя час вопросов и ответов, я не могу шнырять в это время по закоулкам стортинга, меня там быть вообще не должно, а еще надежнее, чтоб меня не было ни в Доме Правительства, ни в стране, только отсутствие в Норвегии извиняет меня по-настоящему. Народные избранники с этим очень строги, и врать я тоже не могу, раньше это еще сходило с рук, но теперь борзописцы совсем озверели, их кормят только разоблачения, скандалы и копание в деталях. Короче, я дал поручение одному своему молодому сотруднику, способному юноше, хоть и не очень приятному, и он сумел раскопать международную встречу на высшем уровне в Будапеште завтра и в четверг. Я как раз пару недель назад вежливо отказался участвовать в ней, но теперь сказал, что приеду, мол, передумал, встреча настолько важна, что я готов ради нее поменять свое расписание, так что теперь тамошнее посольство носится как наскипидаренное, ха-ха, а мои спичрайтеры пишут доклад, который я вынужден буду там сделать для отмазки, совсем короткий, типа рост национализма в Европе, и что мы должны быть начеку, и все бла-бла-бла, но я хотел спросить, не составишь ли ты мне компанию, вот зачем я звоню. Я лечу завтра утром, и в самолете еще есть места, я только что проверил, я не могу оплатить тебе билет, но наверняка сумею поселить в своем номере, мы бы зашли по пиву и побузили немного, что скажешь?»

«Даже не знаю, это слишком неожиданно».

«Давай, — продолжает Йенс, — тем более речь о Будапеште, прекрасный город — так написано в путеводителе, и Дунай, река всех рек, он протекает через Белград, а я считаю его городом своего детства, так что это река моего детства, единственная, на тоске по которой я иногда себя ловлю, я хочу видеть Дунай из окна своей гостиной, иногда думается мне, честно, но, естественно, все это мечты и фантазии, я не собираюсь решать этот вопрос практически, а то нам пришлось бы много лет воевать, а наши вооруженные силы под это не заточены, не говоря уж о том, что нас слишком мало, хотя денег в нашем распоряжении очень много, но все же это нереалистичный план, а вот смотаться туда и поглядеть на все нам вполне по силам. Кроме того, у них там совершенно другая цивилизация в смысле культуры купания, пишет путеводитель, так что мы сходим в купальни, там горячие источники, ха-ха, мой друг, это совсем недурно».