Страница 29 из 135
Теперь на звонок Павла Петровича в кабинет входила строгая, исполнительная Вера Михайловна Донда.
— Алексей Андреевич, — сказал Павел Петрович, останавливаясь перед Баклановым, который сидел в
глубоком кресле. — Вы очень остро видите недостатки в работе института, вы очень метко отзываетесь о
прежних руководителях. И у меня уже давно появилась мысль: а что, если бы вы приняли участие в руководстве
институтом?
— То есть? — Бакланов насторожился.
— То есть вам надо стать главным инженером и, следовательно, заместителем директора по научной
части.
— Мне? — Бакланов взволнованно поднялся из кресла. — Заниматься администрированием? Да что вы,
Павел Петрович? Это шутка, конечно.
— Это не шутка. Это очень серьезно. Архипов подал уже два заявления. Он не хочет работать, да и,
говоря откровенно, не может. Он работник другого плана. А вы… У вас широкий взгляд, у вас нет предвзятого
отношения к людям, вы умеете анализировать, обобщать…
— Спасибо за комплименты, — перебил Бакланов, убеждаясь в том, что Павел Петрович действительно
не шутит. — Я благодарен вам за столь лестное мнение обо мне. Но я никогда не соглашусь бросить работу по
своей теме.
— А вы ее и не бросайте, Алексей Андреевич. Группа у вас будет, даю вам слово. Я добьюсь, чтобы она
была. Отличную создадим группу. Сегодня же оформим все необходимые документы, и если это понадобится, я
сам отправлюсь с ними в Москву к министру. Вы будете руководить и группой и всей научной работой в
институте. Неужели вы трусите?
— Не говорите так, Павел Петрович. Это мальчишеский прием — поддразнивать. Дело не в трусости, а в
трезвой оценке положения. Не справлюсь.
Павел Петрович посмотрел на взволнованного Бакланова долгим внимательным взглядом.
— Дорогой Алексей Андреевич, — сказал он негромко. — Неужели вы и в самом деле думаете, что одни
из нас не имеют этого права — не справляться, а другие его имеют.
Павел Петрович, то расхаживая по кабинету, то останавливаясь против Бакланова, который вновь
опустился в кресло, то садясь рядом с ним, долго рассказывал о том, как поручали ему руководство участком в
цехе, потом как поручили руководство всем цехом, как сделали главным металлургом завода, как, наконец,
прислали сюда, в институт.
— Мне всегда говорили, что это надо, очень надо. И, видимо, это действительно надо. Особенно страшно
было идти сюда, к вам. Страшно, что не справишься. Но разве это допустимо — не справиться? Нельзя,
Алексей Андреевич, не справиться. Надо справиться, во что бы то ни стало, но справиться. И я вас очень-очень
прошу помочь мне в этом.
Наверно, речь Павла Петровича была такой взволнованной, наверно, говорил Павел Петрович так горячо,
что Бакланов больше не протестовал и не отказывался. Уходя, он обещал подумать.
Павел Петрович был доволен. Он радовался тому, что разговор с Баклановым состоялся. Он уже
несколько дней назад послал в министерство просьбу назначить Алексея Андреевича заместителем по научной
части, но не находил удобного случая сказать ему об этом. Получилось все очень удачно. Отлично получилось.
Подумает и, конечно, согласится.
В кабинет вошла Вера Михайловна и сказала Павлу Петровичу, что к нему просится Нонна Анатольевна
Самаркина.
— Пусть заходит, — сказал Павел Петрович. Он был в хорошем настроении и встретил Самаркину
приветливо. — Здравствуйте, присаживайтесь, пожалуйста. Чем могу быть полезен?
Самаркиной его настроение не передалось. Она села перед столом, мрачная, хмурая, заговорила
раздраженно и зло:
— Этот мальчишка Ратников не имеет диплома кандидата наук, но занимает должность, которая
полагается кандидату. А я имею диплом кандидата наук, но должности, какая полагается кандидату, мне не
дают.
— Вы недовольны работой? — спросил Павел Петрович, все еще не теряя доброго расположения духа.
— Дело не в работе. Что мне поручают, то я всегда выполняю честно и добросовестно. Дело в том, что
мне не платят той ставки, какая полагается кандидату наук.
— Так вы чего же хотите?
— Я хочу, — чеканила Самаркина, — чтобы Ратникова перевели на другую должность, а меня назначили
на его место, на котором полагается ставка кандидата наук.
— Он плохой работник, этот Ратников?
— В данном случае не имеет значения, какой он работник. У него нет диплома, вот что главное в данном
случае.
Павел Петрович невольно вспомнил чьи-то слова о том, что в институте Самаркина была известна как
незаменимый оратор на любых собраниях. На партийных, на профсоюзных, на производственных, на банкетах
по поводу чествования кого-либо и даже на панихидах, когда раздавался вопрос: “Кто хочет взять слово?” —
первой стремительно подымала руку Самаркина и зычным голосом выкрикивала: “Дайте мне!” Это ее качество
чрезвычайно ценил секретарь партбюро. Самаркина выручала его на тех собраниях, где никто не хотел
выступать первым.
— Я выясню обстоятельства вашего дела, — сказал Павел Петрович, скрывая возникающую неприязнь к
Самаркиной, — но прошу вас учесть, что в любом случае прежде всего значение имеет способность работника
работать, а не его дипломы. Дипломы — второстепенное.
— Но у вас-то, например, диплом ведь есть! — воинственно выкрикнула Самаркина.
— О нем никто никогда не вспоминает. В том числе и я.
— Вы что же, отрицаете роль документов, определяющих квалификацию специалиста?
— Ничего я не отрицаю. — Павел Петрович чувствовал, что раздражается все больше и что скрывать это
ему становится все труднее. — Но далеко не всё эти документы определяют. Они не определяют главного: того,
что человек получил от своей мамы, многоуважаемая Нонна Анатольевна.
— Если я поняла вас правильно, товарищ Колосов, если вы говорите о наследственности, то это же
типичный идеализм! Вы отрицаете значение воспитания, влияние среды!
— Короче, — сказал Павел Петрович подымаясь, чтобы дать понять Самаркиной, что разговор окончен,
— я разберусь в этом деле: вы — или Ратников, Ратников — или вы. До свидания.
После ухода Самаркиной Павел Петрович попросил Веру Михайловну Донду вызвать неизвестного ему
Ратникова.
Пришел молодой человек лет двадцати шести — двадцати семи с очень белым лицом и очень светлыми
длинными волосами, сероглазый и, как Павлу Петровичу с первого взгляда показалось, какой-то
девочкообразный — слишком скромный, слишком смущающийся и краснеющий. Павел Петрович с трудом
уговорил его сесть в кресло. Ратников раз десять сказал: “Ничего. Я постою”, прежде чем в конце концов сел. У
Павла Петровича невольно возникла мысль о том, что Самаркина, повидимому, права — свою должность
беленький молодой человек занимает преждевременно. Он спросил Ратникова, в каком отделе тот работает и
какой темой занимается.
— Вообще-то, — ответил Ратников тихим, срывающимся голосом, — моя тема — оборудование
мартеновских печей. Мы работаем вместе с товарищем Харитоновым. Но, извините, товарищ Колосов, я в
последнее время увлекся поисками способов, с помощью которых можно было бы увеличить производство
стали в действующих печах. Основную свою тему немножко запустил, на меня вот жалуются, говорят, что я
даром деньги получаю.
— Это кто же так говорит?
— Ну, и товарищ Харитонов и товарищ Самаркина. Они меня на партбюро вызывали. Я кандидат в члены
партии. Мне там очень попало. И я понимаю, что и вы… — Он замолчал.
— Что — что и я? — спросил Павел Петрович.
— Ну, что и вы мною недовольны.
В Ратникове Павел Петрович увидел подкупающую искренность, ту ясность и прямоту, которые
свойственны молодости. Он вспомнил себя в такие же годы. Он начинал чувствовать симпатию к этому
человеку.
— Так чем же вы увлеклись в последнее время, расскажите? — попросил Павел Петрович. — И что же