Страница 6 из 13
Как только Париж начал преображаться, это тут же отразилось в литературе. Вскоре после того, как Пон-Нёф, а затем и Королевская площадь стали неотъемлемой частью городского пейзажа, действие французских комедий стало разворачиваться не на абстрактных, а на вполне конкретных улицах. Получалось так, что недавно появившиеся улицы и площади формировали характер персонажей, а различные нововведения влияли на их поведение и поступки.
Скорость считалась новой отличительной чертой городской жизни. Персонажи комедий передвигались быстро, второпях, им явно нужно было переделать массу дел и побывать в куче мест. В комедии Пьера Корнеля 1643 года, например, сын так спешит осмотреть все достопримечательности Парижа, волоча за собой отца, что тот жалуется на одышку и чувствует себя совсем больным.
И действительно, по свидетельствам иностранцев, проживавших в то время в столице, Париж стал городом не только новой архитектуры, технологий, культуры и роскоши, но и вечно спешащих людей. Автор путеводителя, предназначенного для немцев, сам также немец, называл парижан «более оживленными и энергичными», чем другие европейцы, такими же «быстрыми», как и их город. Сицилиец Марана писал, что парижане «торопятся куда-то и днем и ночью».
По свидетельствам современных путеводителей, гости Парижа тоже должны были передвигаться с повышенной скоростью, чтобы максимально эффективно использовать время, проведенное во французской столице. Брис называет эти перемещения по городу не прогулками, а «маршрутами». Словари того времени определяют это слово как «направление движения кого-то, кто быстро ходит».
Недавно была выявлена связь между скоростью города и его творческим выбросом. Быстрые парижане и туристы шагали в ногу с быстрым городом, слушали его улицы, биение его креативного пульса и ощущали, что живут в самом центре европейского культурного мира.
Сегодня люди часто считают, что своей модернизацией Париж обязан одному-единственному человеку, создателю наиболее культовых мест, – барону Жоржу Эжену Осману. По мнению сторонников Османа, в Париже середины XIX века все еще оставалось что-то средневековое, и если он сумел выйти на новый уровень, то это случилось именно благодаря барону.
Перепланировка, проведенная Османом в середине XIX века, действительно заменила некоторые средневековые улочки на роскошную сеть бульваров. Прямые линии и геометрически безупречный план преобразили значительную часть города. И тем не менее это всего лишь второй из двух великих периодов перестройки, превративших французскую столицу в город, который мы знаем сейчас. Поклонники Османа не принимают во внимание тот факт, что современный Париж, который ныне ассоциируется с именем Османа, стал типично, характерно «парижским» еще за два века до него. Осман в основном следовал тому образцу, что был заложен теми, кто начал изменять Париж в XVII веке.
Когда Осман приступил к своей деятельности, довольно большие участки города, те, что были добавлены между 1600 и 1700 годами, вовсе не выглядели средневековыми. Современность уже наложила на них свой отпечаток, в форме великолепных бульваров, широких, прямых оживленных улиц, призванных открыть город и сделать передвижение по нему более легким. Например, когда Осман снес буквально все постройки на острове Сите (Île de la Cité), соседний остров он оставил большей частью нетронутым. Планировка и архитектура острова Сен-Луи датировались XVII веком, но вполне соответствовали стандартам века XIX.
То же можно отнести и к новым бульварам XIX века, считающимся квинтэссенцией Парижа: универсальные магазины и омнибусы, знаменитые кафе и яркие огни – все это впервые стало доступно парижанам и жителям города еще в последние десятилетия XVII века, как только стало намечаться первое, оригинальное кольцо бульваров. К тому времени первые десятилетия развития города уже изменили его быстрее чем что бы то ни было раньше. Париж стал тем, что Клод Моне называл cet étourdisssant Paris, «этим головокружительным Парижем», «водоворотом» соблазнов, который, как добавляет Моне, «заставляет меня забыть обо всех обязательствах».
* * *
В течение всего одного века Париж преобразился в место, славящееся «великолепием», как мечтал Кольбер, но одновременно и в совершенно новое «чудо света», знаменитое своими уличными фонарями и бульварами, витринами магазинов и романтической Сеной – и быстрым уличным движением. В то же самое время появилось и нечто гораздо менее осязаемое: «Париж», одно из тех редких слов, наделенных настоящей магией и несущих в себе особую атмосферу и ауру желанности.
В 1734 году прусский аристократ барон Карл Людвиг фон Пельниц первым увидел, чем стал «Париж». «Нет никакой нужды описывать Париж, – объяснил Пельниц, – потому что большинство людей знают, что это за место, даже если никогда там не бывали».
Немногим более века спустя это утверждение все еще оставалось правдой – например, для героини романа Гюстава Флобера Эммы Бовари, известной мечтательницы: «Что такое этот Париж? Какое безграничное имя! Она тихо повторила его просто из удовольствия; это слово звенело у нее в ушах, словно огромный церковный колокол; оно сияло у нее перед глазами».
В 1900 году Зигмунд Фрейд вспоминал, что Париж очаровал его еще до того, как он впервые увидел этот город: «Париж долгие годы был целью моих устремлений, и восхитительное ощущение, с которым я впервые ступил на его мостовые, казалось мне гарантией того, что и другие мои желания будут также удовлетворены». Человек, который открыл всему миру, что такое власть мечты, представлял «Париж» пределом своих фантазий.
С тех пор Париж остается фабрикой грез, городом, пробуждающим фантазии, и местом, которому всегда каким-то образом удается не разочаровать ожидания своих гостей.
Как результат, Париж часто представляют как самый коммерциализированный город нынешнего времени. «У нас всегда будет Париж» – потому что Париж окружает нас повсюду; нежно подсвеченные образы его мостов и кафе, его бульваров и булыжных мостовых, его величественных зданий с классическими фасадами из известняка. Мы сталкиваемся с Парижем в журналах, на телевидении и на экранах компьютеров, мы привыкли к тому, что в этом городе продается хорошая еда и высокая мода, и даже сама романтика – все, начиная от колец для помолвки и заканчивая медовым месяцем.
Магия Парижа, так тщательно сконструированная в XVII веке, жива и по сей день. Париж продолжает манить к себе.
Это история изобретения Парижа – и в камне, и в фантазиях, история того, как Париж стал Парижем.
Глава 1. Мост, с которым Париж стал современным: Пон-Нёф
Изобретение Парижа началось с моста.
Сейчас, чтобы представить себе Париж, достаточно вызвать в памяти образ Эйфелевой башни. Этот памятник – самое веское доказательство, что вы смотрите на Город Света. Но Эйфелева башня была построена только в 1889 году. В XVII веке ее роль играл мост: Пон-Нёф (Новый мост). Генрих IV задумал его, чтобы завоевать сердца жителей только что покоренной им столицы, и надо сказать, мост справился со своей сложной задачей на отлично. В первый раз главным памятником, отображающим лицо города, стал не дворец или собор, а утилитарное городское сооружение. И парижане, богатые и бедные, мгновенно полюбили Пон-Нёф. Они увидели в нем символ своей столицы и самое важное место в городе.
Художники тут же принялись запечатлевать новый памятник на своих полотнах. Почти все они изображают суматоху, кипящий людьми город, лихорадочную деятельность. Жизнь здесь, по их представлениям, разнообразна и волнующа, хотя и непроста. Один взгляд на любую из этих работ – и становится ясно, в какого рода место постепенно превращался Париж.
Новый мост стал первым знаменитым памятником в истории современного города потому, что он разительно отличался от более ранних мостов. Его построили не из дерева, а из камня, он был несгораем и предназначался на века – сейчас это фактически самый старый мост Парижа. Кроме того, это был первый мост, перекрывавший Сену в один пролет. Более того, он имел необычайную длину – 160 туаз, или почти тысячу футов, и ширину – 12 туаз, или почти 75 футов; гораздо шире, чем любая из городских улиц.