Ольга, лесная княгиня

По существовавшему договору, каждый властитель Пути Серебра, южный и северный, отдавал своего наследника в дом другого: молодые люди служили заложниками мира, а заодно привыкали видеть в соперниках своих друзей. И родичей, поскольку жену им по обычаю подбирали здесь же.

Уже шесть лет в Волховце жил Олег Моровлянин, внук Олега Киевского, прозванного Вещим. До него здесь довольно долго пребывал сын Олега Рагнар, но он погиб на охоте.

У Ульва и его жены Сванхейд было одиннадцать детей, однако выжили не все. Приняв в доме четырнадцатилетнего Олега, Ульв предназначил ему свою дочь Асхильд, на год старше его. Замысел не удался: Асхильд умерла в ту же зиму. Следующей дочери, Мальфрид, тогда было всего одиннадцать, а отдавать дочерей замуж, пока не минует хотя бы пара лет после их телесного созревания, фру Сванхейд отказывалась наотрез, какие бы выгоды это ни сулило. Так что свадьбу сыграли всего неполных два года назад.

Следующий за Мальфрид по возрасту Ингвар еще ребенком отправился в Киев, в обмен на Олега.

Дома сейчас жили еще трое младших: Тородд, Хакон и сестра Альдис.

Жена и принесла Олегу первую весть о перемене в их общей судьбе.

Было очень раннее зимнее утро, глухая тьма, Олег даже еще не проснулся, но Мальфрид уже ушла в коровник присмотреть за служанками. Но почти сразу вернулась и положила холодную ладонь на голову мужа:

– Хельги! Проснись! Это важно!

Она говорила на северном языке, как было принято в Волховце, хотя знала и словенский. Олег же поначалу говорил только по-словенски. В Киеве, где он родился и рос, северный язык не был в ходу, и даже от деда он никогда его не слышал. Но за шесть лет он выучился языку своих далеких северных предков, который постоянно звучал вокруг.

Мальфрид принесла с собой горящую лучинку и зажгла масляный светильник. По избе разлился тусклый желтый свет.

Молодая женщина поставила светильник на ларь у лежанки: стала видна медведина, прикрывшая бревенчатую стену, резные по северному обычаю столбы кровати, подушки, для которых она сама собирала минувшей осенью коричневые початки рогоза, наволочки и настилальники – лен для них она спряла и соткала еще до замужества. Ее мать, Сванхейд, не уставала радоваться, как легко и дешево в Гардах можно достать лен: в одежде из него ходят все подряд селяне, в то время как в Северных странах это могут себе позволить только состоятельные люди, а остальные вынуждены довольствоваться кусачей шерстью.

– Что там такое? – Олег повернулся и заморгал, щурясь на свет и прикрывая глаза рукой. – Корова заболела?

– Нет.

Мальфрид села рядом с ним на лежанку. От ее овчинного кожуха пахло зимним холодом и хлевом, румяное от стужи лицо было непривычно серьезно.

– Это намного важнее. Там пришел один человек, рыбак… Он сказал: вчера к нему пришел его зять и рассказал… с юга идет обоз из Кенугарда, и там люди, которые едут к тебе. Они говорили… Это сказал тот рыбак, а ему – его зять… Якобы на том берегу уже все знают…

– Ну, так в чем дело? – Олег сел, удивленный таким длинным запевом.

– Они говорят, что умер твой дед, Одд Хельги! – решилась наконец Мальфрид и замолчала, давая ему время осмыслить новость.

Теперь он понял, почему она зашла так издалека.

Весть была слишком важна, чтобы вот так сразу ее принять. То, о чем болтают рыбаки и жители прибрежных весей, еще не обязательно правда, это может быть досужий слух, пущенный болтливыми торговцами, но все же…

Олег потер лицо ладонями, провел по коротким темно-русым волосам. В общем, ничего удивительного: дед был очень стар, мало кто живет так долго. С каждым новым годом вероятность его скорой смерти повышалась, хотя, как ни странно, если кто живет слишком долго, все привыкают к мысли, что он так и будет существовать бессрочно, словно время о нем позабыло. А когда Марена вдруг приходит за таким вот зажившимся стариком, это поначалу удивляет больше, чем смерть молодого.

Он не видел деда очень давно: шесть лет, почти треть всей своей жизни. Олег Киевский не качал внучка на коленях: у него были другие заботы. Поэтому сильнее скорби было смятение; взвился целый вихрь мыслей о переменах, которые эта смерть принесет ему, Олегу-младшему.

Он поднял глаза и взглянул на Мальфрид. Она смотрела на него внимательно и выжидающе, готовая отнестись к случившемуся так, как он скажет.

Мальфрид выросла у него на глазах, он с отрочества привык к мысли о браке с нею и не имел причин жаловаться. Высокая, крепкая, ему под стать, дочь Ульва обладала округлым скуластым лицом и настолько светлыми бровями и ресницами, что их почти не было видно на белой коже. Только весной, как выглянет солнышко, лицо ее принимало ярко-розовый оттенок спеющей брусники, и тогда беловато-золотистые брови и тонкая полоска таких же волос, видная из-под покрывала надо лбом, сияли солнечными лучиками. А глаза, обычно серо-голубые, становились ярко-синими, как цветущий лен.

Про нее не скажешь, что красавица, но Олег был не из тех, кто льстится на красоту. Почти с детства, едва узнав, что этот рослый неразговорчивый подросток – ее будущий муж, Мальфрид твердо решила, что у них общая судьба, и намеревалась остаться верной ей до конца. Они мало общались, хоть и виделись каждый день, но Олег всегда чувствовал ее молчаливую поддержку и был за нее благодарен. В свою очередь, он готов был во всем поддержать ее и ни словом не попрекнул молодую жену за то, что вот уже почти два года после свадьбы она все еще ходит «пустая». Мать ее отличалась плодовитостью, супруги были еще молоды, и Олег верил, что многочисленное потомство у них впереди.

– Если едут люди… – начал Олег. – Что за люди, тот рыбак не сказал?

– Он же их не знает. Но он сделал такое лицо… – Мальфрид попыталась изобразить некую важность на собственном личике: выпучила глаза и подняла брови. – Надо думать, это знатные люди. Хёвдинги.

– Это у них называется бояре, – отрешенно поправил Олег, будто пытался вернуться мысленным взором на свою далекую теплую родину. – А еще – нарочитые мужи.

– Я знаю, – по-словенски ответила Мальфрид, словно хотела дать ему понять, что готова жить среди людей, говорящих только на словенском языке.

– Если это бояре, то, наверное, их послало вече. Я надеюсь, что так. Но если нет… если вече хотело кого-то другого, но не сошлось во мнениях… если окажется, что мне нужно отстаивать свои права…

Олег обдумывал все возможности, не зная, к какому решению придет.

– Но ты же будешь их отстаивать?

– Разумеется! – Олег словно спохватился, вспомнив, что сомнение ему не подобает. – У деда не было мужчин-наследников, кроме меня, а если он и успел обзавестись еще ребенком, то это может быть совсем родишка…

– Мой отец тебе поможет! – уверенно сказала Мальфрид.

– Само собой! – Олег усмехнулся, видно было, что он мысленно готовится к предстоящим трудностям. – Не зря же он меня кормил шесть лет – не чтобы в овраг метнуть! Вели подать умыться.

Он откинул одеяло на куньем меху и взял с приступки вязаные чулки.

– Я выну тебе одежду получше! – Мальфрид метнулась к ларю. – Вдруг они уже сегодня будут здесь!

Большой обоз, пришедший с юга, на Ильмене разделился: разошлись по своим местам люди из Будгоща, обоих варяжских городцов, из Словенска на речке Прости. Поэтому новость о том, что с обозом едут нарочитые мужи из Киева, имеющие дело до Олега, Предславова сына, Олегова внука, разлетелась по берегам Ильмень-озера быстрее птицы. Старая чадь городцов и селений взволновалась: гордость мешала им явиться к Ульву без приглашения, но сильнее было желание узнать, с чем приехали киевляне и что будет дальше.

Зато без раздумий явился хозяин городца Варяжска – Ветурлиди ярл. Он был младшим братом Ульва конунга, и Варяжск перешел в их владение не так давно, лет десять назад. До этого там сидел Сигфус конунг, которого в словенской округе звали Синеусом. Сигфус был из людей Одда, который оставил его здесь, отправляясь на юг, и потому пользовался большим влиянием. Таким, что однажды попытался занять более выгодное место – Волховец. Но боги были не на его стороне, и старый Сигфус сложил голову вместе с дружиной, а в Варяжске водворился Ветурлиди сын Хакона. Одду в Киеве тогда было не до этой свары – других забот хвататло, – и он подтвердил мирный договор с Тороддовыми наследниками, оставив за ними главенство в Приильменье.