Страница 66 из 86
– А по-моему, вам лучше было бы вовсе не покидать небесного грота[8], – добавил То-но тюдзё, поднимаясь с места.
Девушка разрыдалась:
– У вас нет сердца! Одна только госпожа нёго добра ко мне, поэтому я всегда готова ей услужить.
И она бестолково забегала по покоям, хватаясь за работу, которой пренебрегли бы даже низшие служанки. Выказывая небывалое усердие, суетилась она возле госпожи.
– О, прошу вас, скажите, чтобы меня назначили найси-но ками! – настойчиво повторяла она, а нёго, растерявшись, не знала, что ей ответить, и только недоумевала: «Да что это с ней?»
Услыхав о желании девушки из Северного флигеля, министр Двора рассмеялся и, зайдя как-то в покои нёго, спросил:
– Госпожа Оми здесь? Нельзя ли ее позвать?
– Слушаюсь! – радостно отозвалась девушка и вышла к нему.
– Право, с вашим усердием и в самом деле можно служить во Дворце. Почему же вы раньше не говорили мне, что хотите стать найси-но ками? – с озабоченным видом спросил министр, и, вне себя от радости, девушка выпалила без запинки:
– Ах, сначала я сама собиралась просить вас, но понадеялась, что вы узнаете о моем желании от госпожи нёго. А тут вдруг говорят – на это место прочат другую. У меня было такое чувство, будто сон увидала, что мне привалило богатство, а потом вдруг проснулась – и нет ничего… Ну, словно спала, прижимая руки к груди…[9]
Еле сдерживая смех, министр сказал:
– Вот видите, как дурно прибегать к околичностям. Когда бы вы откровенно поделились со мной своими думами, я доложил бы о вас прежде, чем о другой. Как ни безупречна дочь Великого министра, Государь, несомненно, прислушался бы к моей просьбе, прояви я достаточную настойчивость. Впрочем, и теперь еще не поздно, можете составить прошение на высочайшее имя[10], только постарайтесь написать покрасивее. Государь вряд ли сможет пренебречь вами, увидев, сколь искусны вы в сложении длинных песен. Государь ведь, как известно, большой ценитель поэзии.
Ну не жестоко ли так обманывать ее? Ведь все-таки она была его дочерью…
– Уж с песней я как-нибудь справлюсь. А прошение… Может быть, вы мне скажете, что полагается в таких случаях писать, а я, так сказать, «подпою», стараясь оказаться достойной вас. – И девушка сложила молитвенно руки.
Женщин, сидящих за занавесом, душил смех, некоторые не могли удержаться и выскользнули наружу, где и дали себе волю.
Нёго, сильно покраснев, подумала: «Право же, она неисправима».
– Когда что-то гнетет тебя, посмотри на госпожу Оми и сразу развеселишься… – сказал министр.
Он постоянно подшучивал над ней, но люди поговаривали:
– Наверное, стыдно стало, что взял такую к себе, вот и старается ее принизить…
«Лиловые шаровары»
Великий министр (Гэндзи), 37 лет
Девушка из Западного флигеля, Найси-но ками (Тамакадзура), 23 года, – дочь Югао и министра Двора, приемная дочь Гэндзи
Государь (Рэйдзэй) – сын Фудзицубо и Гэндзи (официально – сын имп. Кирицубо)
Государыня-супруга (Акиконому) – дочь Рокудзё-но миясудокоро и принца Дзэмбо, воспитанница Гэндзи, супруга имп. Рэйдзэй
Нёго Кокидэн – дочь министра Двора, наложница имп. Рэйдзэй
Сайсё-но тюдзё (Югири), 16 лет, – сын Гэндзи и Аои
Принц Хёбукё (Хотару) – сын имп. Кирицубо, младший брат Гэндзи
Удайсё (Хигэкуро) – поклонник Тамакадзура
То-но тюдзё (Касиваги), 21 (22) год, – сын министра Двора
Госпожа Мурасаки, 29 лет, – супруга Гэндзи
Все уговаривали юную госпожу из Западного флигеля занять место найси-но ками, но легко ли ей было решиться? Она не чувствовала себя в безопасности даже в доме Великого министра, который считался ее отцом, а во Дворце ее ждали, возможно, еще большие трудности, ибо всегда существовала опасность непредвиденных столкновений, которые могли повлечь за собой резкое ухудшение отношений с Государыней-супругой и нёго Кокидэн. Сама она была слишком ничтожна, а покровители ее, как тот, так и другой, вряд ли успели по-настоящему привязаться к ней. В мире о ней заговорили совсем недавно, и находилось немало злопыхателей, только и ждавших случая, чтобы сделать имя ее предметом для посмеяния. Словом, будущее рисовалось ей в мрачном свете, а как была она уже достаточно взрослой, чтобы все понимать, то пребывала в крайней растерянности и, не зная, на что решиться, тосковала и плакала тайком. Нельзя сказать, чтобы в доме на Шестой линии обращались с ней дурно, нет, но поведение Великого министра огорчало и досадовало ее, ей казалось, что, только покинув его дом, она наконец очистится от подозрений. Родной отец девушки из уважения к чувствам приемного до сих пор не осмеливался забрать ее к себе, хотя и признал открыто своей дочерью. В любом случае ей нечего было ждать от жизни, кроме унижений и мучительных сложностей. Видно, такая уж судьба выпала ей на долю – страдать самой и давать другим повод к злословию.
В самом деле, после того как министр Двора узнал о ее существовании, жизнь в доме Великого министра, как это ни странно, сделалась для нее еще тягостнее, ибо тот, почувствовав себя свободным от всяких запретов, стал вести себя бесцеремоннее прежнего, и она все чаще печалилась и плакала украдкой.
Матери, которой она могла бы если не открыться полностью, то хотя бы намекнуть на свои горести, у нее не было. Отцы же, приемный и родной, были особами слишком важными – она робела в их присутствии. Да и поняли ли бы они ее, попытайся она поделиться с ними своими сомнениями?
Однажды, сетуя на свою незадачливую судьбу, сидела она у выхода на галерею и смотрела на трогательно-прекрасное вечернее небо, столь прелестная в своей печали, что трудно было не залюбоваться ею.
Красота девушки, оттененная необычным светло-серым платьем[1], мягко облекавшим стан, казалась особенно яркой, и дамы улыбались, на нее глядя.
В тот день в Западный флигель зашел Сайсё-но тюдзё. Он был тоже в сером, только более темного оттенка, платье, которое удивительно шло к нему, с подобранными кверху лентами головного убора[2]. За эти годы Сайсё-но тюдзё привык дружески опекать девушку, да и она не дичилась и всегда привечала его. Вот и теперь, не желая отдаляться от него потому лишь, что он не считался более ее братом, она, как и прежде, решилась поговорить с ним сама через штору, за которой стоял еще и занавес.
Юноша пришел по поручению Великого министра, дабы передать ей высочайшее повеление. Она отвечала простодушно, но с достоинством, держалась же при этом превосходно и была так мила, что сердце юноши вновь устремилось к ней, пожалуй, с еще большей силой, чем в то давнее утро после урагана, когда в нем впервые вспыхнуло чувство, повергшее его в такое смятение. Он опасался, что, став придворной дамой, девушка привлечет к себе внимание Государя и окажется в немилости у других прекрасных обитательниц Дворца, что могло иметь самые неожиданные и неблагоприятные для ее судьбы последствия.
Постаравшись справиться с волнением и придав лицу невозмутимо-важное выражение, Сайсё-но тюдзё сказал весьма многозначительно:
– Мне поручено говорить с вами о деле, не предназначенном для посторонних ушей.
8
…лучше было бы вовсе не покидать небесного грота.. – также намек на миф об Аматэрасу, которая, разгневавшись, сокрылась в небесном гроте, лишив мир света
9
Ну, словно спала, прижимая руки к груди. – В древней Японии существовало поверье, что если ляжешь спать, прижав руки к груди, то увидишь дурной сон. Скорее всего госпожа Оми таким дурным сном считает свое пробуждение – миг, когда она узнала, что мечте ее не суждено сбыться. Впрочем, существуют и иные толкования этого места
10
Можете составить прошение… – Женщинам не полагалось составлять прошения, их писали только мужчины на китайском языке
1
…необычным светло-серым платьем… – Тамакадзура была в трауре. Очевидно, за это время скончалась госпожа Оомия, приходившаяся ей бабкой по отцу
2
Подобранные кверху ленты головного убора – знак траура