Страница 46 из 86
Пока министр наставлял Укон, юная госпожа сидела отвернувшись. Ее профиль восхитил бы самого тонкого ценителя. Она была одета с благородным изяществом, хосонага цвета «вишня» прекрасно сочеталось с платьем, окрашенным так же, как цветы этого времени года[19].Сначала девушка пленяла главным образом милым нравом, ибо при всех ее достоинствах ей не сразу удалось избавиться от налета провинциальности. Однако же, наблюдая за столичными дамами, она постепенно усваивала их манеры, училась заботиться о своей наружности. В конце концов она достигла удивительного совершенства во всем, и красота ее засияла ярче прежнего. Нетрудно себе представить, в какое отчаяние приходил министр при мысли, что ему придется расстаться с ней.
Укон же, глядя на них, улыбалась. «Не слишком ли он молод, чтобы называться ее отцом? Они могли быть прекрасной супружеской парой», – думала она.
– Я не передавала госпоже никаких писем, за исключением трех или четырех, которые вы изволили видеть, да и эти показала ей только потому, что сочла неудобным сразу же отправлять их обратно, ставя тем самым в неловкое положение тех, кто их написал. Отвечала же госпожа лишь тогда, когда вы ей о том напоминали. Причем довольно неохотно.
– Хорошо, но кто же все-таки прислал это письмо, так по-детски свернутое? Написано прекрасно, – заметил Гэндзи, с улыбкой разглядывая письмо.
– Гонец оставил его, несмотря на наши возражения, и тотчас, не говоря ни слова, удалился. Мне известно, что господин Утюдзё из дома министра Двора знаком с Мируко, одной из наших служанок. Позволю себе предположить, что именно она здесь и замешана, больше некому.
– Как трогательно! Можем ли мы пренебрегать им только потому, что он не успел достичь высоких чинов? Даже среди высшей знати немногие пользуются таким влиянием в мире. Я слышал к тому же, что он гораздо разумнее своих братьев. Несомненно, когда-нибудь он узнает, кем ему приходится ваша госпожа, но пока лучше оставить его в неведении. Во всяком случае, письмо его заслуживает внимания.
И Гэндзи долго еще разглядывал его, не в силах отложить.
– Боюсь, что мои речи могут показаться вам странными, – обратился он к девушке. – Поверьте, я долго размышлял над тем, стоит ли сейчас же извещать вашего отца, и пришел к выводу, что вы слишком молоды и неопытны, чтобы входить в семью, которая до сих пор была вам совершенно чужой. По-моему, лучше подождать, пока ваше положение не упрочится и вы не обретете достаточной самостоятельности. Вот тогда-то, улучив благоприятный случай, и можно будет открыться ему. Я знаю, что принц Хёбукё в настоящее время живет один, но он слишком уж известен в мире своими безрассудствами: ходят слухи о его связях со многими женщинами. Поговаривают, что и в доме у него великое множество так называемых «прислужниц». Только женщина великодушная, способная глядеть на шалости мужа сквозь пальцы, сумеет все это вынести. Малейшее проявление ревности будет иметь следствием неизбежное охлаждение между супругами. Это тоже надо иметь в виду. Внимание же Удайсё к вам обусловлено прежде всего тем, что его не устраивает немолодая жена, с которой они живут вместе уже довольно давно. Поэтому союз с ним может вызвать немало возражений. Словом, сделать правильный выбор не так-то просто. Я знаю, что дочери редко бывают откровенны с отцами, но вы уже не дитя, в ваши лета можно иметь собственное суждение. Представьте себе, что с вами разговариваю не я, а ваша мать. Поймите, мне не хотелось бы действовать вразрез с вашими желаниями.
Как видно, министр был не на шутку озабочен. Девушка совсем растерялась и не сразу нашлась, что ответить. Однако, понимая, что подобная нерешительность вряд ли уместна в ее возрасте, в конце концов сказала:
– Я росла без отца, и мне трудно далее представить…
Неподдельная искренность звучала в ее голосе, и, подумав: «Что ж, она права…», Гэндзи сказал:
– Не сомневаюсь, что со временем вы убедитесь в исключительности моих чувств к вам. Не зря ведь говорят: «Последний – значит подлинный…»
Тем не менее о своих истинных чувствах он предпочел умолчать, хотя и позволил себе несколько весьма многозначительных намеков. Девушка сделала вид, будто ничего не поняла, и, разочарованный, он покинул ее покои.
В саду молодой бамбук клонился под порывами ветра, и, восхищенный, Гэндзи остановился.
Право, могу ли я не досадовать… – сказал он, приподнимая занавеси, и она, приблизившись, ответила:
О нет, напротив…
Министр почувствовал себя растроганным. Но вряд ли песня девушки была совершенно искренней. Скорее всего ей очень хотелось, чтобы о ней узнал ее настоящий отец, хотя иногда в душу и закрадывалось сомнение: «Может ли кто-нибудь быть ко мне внимательнее, чем господин Великий министр? Родной отец не видел меня с малолетства, смею ли я рассчитывать на его благосклонность?»
Старинные повести читая, училась она постигать внутренний смысл явлений этого мира, проникала в сокровенные тайны человеческих чувств и, все больше тяготясь своим настоящим положением, все яснее понимала, сколь трудно будет ей самой открыться родному отцу.
Привязанность же к ней министра умножалась с каждым днем, и он часто хвалил ее госпоже Весенних покоев.
– В ней есть что-то удивительно привлекательное! Ее матери недоставало живости. А эта и умна и приветлива – право, за нее можно не беспокоиться.
Госпожа сразу же поняла, что его восхищение не совсем бескорыстно, и, насторожившись, заметила:
– Очевидно, она и в самом деле умна, но мне ее жаль, если она решилась во всем довериться вам.
– А разве мне нельзя доверять?
– Даже мне по вашей милости пришлось пережить немало нестерпимо горьких минут. Не думаете ли вы, что я могу об этом забыть? – улыбаясь, отвечала госпожа.
Восхищенный ее находчивостью, министр сказал:
– Меня обижают ваши подозрения. Неужели вы полагаете, что она ничего бы не заметила?
Он поспешил прервать этот неприятный разговор, но в душе его возникло беспокойство: «Откуда у госпожи такие мысли?» Да и мог ли он не признаться самому себе, что его сердце не всегда было свободно от низменных побуждений?
Беспрестанно помышляя о девушке из Западного флигеля, министр часто наведывался в ее покои и с величайшим вниманием относился ко всем ее нуждам.
Однажды тихим вечером после дождя, взглянув на безмятежное небо, раскинувшееся над ярко зеленевшими в саду молодыми кленами и дубками, Гэндзи произнес:
– О да, «дни мягки и светлы…[20]
Тотчас же вспомнились ему нежные черты его юной питомицы, и он поспешил в Западный флигель.
Девушка сидела и что-то писала, как видно упражняясь в каллиграфии, но, заметив министра, встала и смущенно потупилась. Ее яркое лицо дышало свежестью. Мягкой грацией движений она невольно напомнила ему ушедшую, и, растроганный до слез, Гэндзи сказал:
– Сначала я не замечал в вас большого сходства с матерью, но теперь нередко вздрагиваю: «Уж не она ли?» Как это печально и как трогательно! Тюдзё совсем не похож на свою мать, и, глядя на него, я начал было думать, что дети вообще не бывают похожи на родителей, но тут появились вы…
Отыскав среди плодов, разложенных на крышке от шкатулки, померанец, Гэндзи сказал:
19
Окрашенным так же, как цветы этого времени года. – Имеется в виду платье цвета «унохана» – белое с лица и светло-зеленое с изнанки
20
…дни мягки и светлы… – Цитируется стихотворение Бо Цзюйи «Двенадцать семисложных строк преподношу старшему брату У Ланчжуну Седьмому из ведомства Перевозок»: