Страница 36 из 86
В храме было шумно и многолюдно. Укон заняла место справа от фигуры Каннон. Для девушки же и ее спутников, возможно потому, что не имели они близких знакомых среди служителей храма, выделили самые дальние места в западной части.
– Пожалуй, вам все-таки лучше перейти сюда, – предложила Укон, увидав, где их поместили, и кормилица, велев мужчинам оставаться и кратко объяснив Буго-но сукэ, в чем дело, перевела юную госпожу на новое место.
– При всей своей ничтожности я имею счастье служить в доме Великого министра, – сказала Укон, – и, отправляясь в путь, как вот теперь – почти без всякой свиты, – могу быть вполне уверена в том, что никто не посмеет меня обидеть. В таких местах всегда есть дурные люди, готовые посмеяться над провинциалами, зачем подвергать госпожу опасности?
Ей очень хотелось побеседовать с девушкой, но тут раздались громкие, торжественные голоса молящихся, и, воодушевленные ими, паломники тоже начали взывать к Каннон. Прежде Укон всегда просила помочь ей разыскать дочь госпожи, но теперь желание ее было исполнено, и она молилась о том, чтобы Великий министр позаботился о будущем столь неожиданно обретенной особы.
В храме собрались жители разных провинций. Присутствовала здесь и госпожа Северных покоев из дома правителя окрестных земель[18]. Ее величественный вид и пышная свита возбудили зависть в сердце Сандзё, и она обратилась к Каннон с такими словами:
– Ни о чем более тебя не прошу, о Милосердная, но сделай так, чтобы госпожа наша стала супругой если не Дайни, так хоть наместника этой земли. Тогда и таким, как Сандзё, улыбнется счастье, а уж я постараюсь отблагодарить тебя…
Так молилась она, приложив обе ладони ко лбу. Услыхав, о чем она просит, Укон пришла в ужас.
– Да ты стала совсем провинциалкой! – набросилась она на Сандзё. – Неужели ты не помнишь, каким влиянием пользовался в мире господин То-но тюдзё? А теперь он министр и управляет Поднебесной по своему разумению! Так неужели наша госпожа, принадлежащая к столь могущественному семейству, снизойдет к какому-то наместнику?
– Ах, да подождите же! Что вы мне все говорите о министрах, вельможах! Вы бы посмотрели, какая свита была у супруги Дайни, когда она выезжала в храм Симидзу поклониться Каннон![19] Да что говорить! Вряд ли у самого Государя свита великолепнее!
И Сандзё продолжала с жаром отбивать поклоны, не отрывая ладоней ото лба.
Паломники из Цукуси предполагали провести в Хацусэ три дня. Укон не собиралась задерживаться надолго, но, подумав, что не стоит упускать случая поближе познакомиться с девушкой, призвала к себе одного из почтенных монахов и сообщила ему о своем намерении остаться еще на несколько дней.
Зная, что монахам лучше, чем кому-либо, известны все тонкости составления молебных записок, Укон дала ему соответствующие указания, а в заключение сказала:
– Напишите, как всегда, на имя госпожи Фудзивара Рури[20]. Молитесь усердно, прошу вас. Мне удалось разыскать наконец эту особу, поэтому я желала бы заказать помимо всего прочего еще и благодарственный молебен.
Нетрудно вообразить, как были растроганы паломники из Цукуси, услыхав эти слова.
– Какая радость! Видно, не напрасно молился я столь ревностно! – возликовал монах.
Всю ночь в храме продолжались службы.
Когда рассвело, Укон прошла в келью знакомого монаха, дабы не торопясь побеседовать с юной госпожой. Девушка стыдилась своего измученного вида и невзрачных дорожных одежд, но даже теперь невозможно было не заметить ее необыкновенную красоту.
– Совершенно неожиданно я попала в услужение в один из самых знатных домов столицы, и многих прекрасных женщин удалось повидать мне на своем веку. Долгое время я считала, что никто на свете не может сравниться с супругой Великого министра. Но недавно у нее появилась воспитанница, едва ли не превосходящая ее красотой. Впрочем, чему тут удивляться? Дочь такого отца… К тому же ее окружили столь нежными заботами. Но наша госпожа даже в этом скромном одеянии ничуть не хуже, и это меня чрезвычайно радует. Господин министр еще тогда, когда был жив отец его, Государь, имел возможность сообщаться с женщинами самых высоких рангов, о простых придворных дамах я уж и не говорю. Так вот, он часто изволит утверждать, что среди всех женщин, которых видел он в своей жизни, только две могут быть названы настоящими красавицами – покойная Государыня-супруга и юная госпожа, которая воспитывается в его доме. Мне трудно сравнивать, ведь Государыню я никогда не видала, а девочка при всей миловидности своей слишком мала, и можно лишь предполагать, какой она станет в будущем. Так что пока для меня нет никого прекрасней супруги господина министра. Полагаю, что и сам он считает ее выше других, просто не хочет говорить о том вслух. Я не раз слышала, как он шутил: «Вы слишком для меня хороши». Ах, посмотришь на эту чету, и кажется, что жизнь твоя продлевается. «Подобной красоты нигде больше не встретишь», – всегда думала я, на них глядя, но теперь вижу, что ошибалась. Разумеется, все в этом мире имеет пределы, и даже у самой прославленной красавицы нет сияния вокруг головы, но я уверена, что наша госпожа превзойдет многих, – говорит Укон, с улыбкой глядя на девушку, и старуха кормилица, возрадовавшись, отвечает:
– Да, вот такая она у нас. А ведь еще немного, и мы похоронили бы эту красоту в глуши. Вы себе и представить не можете, как я жалела ее, как печалилась! И вот бросила все: и дом и имение, рассталась с детьми, служившими мне опорой, и поспешила сюда, в столицу, которая за эти годы стала мне совсем чужой. О госпожа Укон, смею ли я надеяться на ваше содействие? Ведь тем, кто прислуживает в знатнейших семействах, многое доступно. Может быть, вам удастся найти средство сообщить о ней ее отцу и добиться, чтобы он признал ее?
Застыдившись, девушка отворачивается.
– Ах, право, если уж меня, ничтожную, господин Великий министр изволил приблизить к себе… Подслушав однажды, как я вздыхала: «Что же сталось с моей маленькой госпожой?», он сказал: «Я и сам хотел бы это знать, и ежели дойдут до вас какие слухи…»
– Что и говорить, господин Великий министр – важная особа, но в его доме уже есть женщины, причем занимающие весьма высокое положение. Пожалуй, лучше сначала сообщить о ней ее отцу, господину министру Двора, – отвечает кормилица, и Укон решается наконец рассказать ей о последних днях госпожи.
– Господин Великий министр так и не смог забыть о ней и до сих пор оплакивает ее утрату. Он не раз признавался мне, что дочь заменила бы ему мать. Собственных детей у него, к его великому сожалению, немного, и он предполагал взять ее в дом, объявив всем, что это его родная дочь, о существовании которой он узнал совершенно случайно. Однако в то время я была молода и неопытна, слишком многое смущало меня, и я так и не решилась наведаться к вам. Я узнала имя вашего супруга, когда он получил назначение на Цукуси, и видела его мельком в тот день, когда перед отъездом он заходил засвидетельствовать свое почтение господину министру, но поговорить с ним мне так и не удалось. Я надеялась, что вы оставили юную госпожу в том доме на Пятой линии, где цвели цветы «вечерний лик»… О как это ужасно! Подумать только, что она едва не стала настоящей провинциалкой!
Целый день проговорили они о прошлом. Келья находилась высоко в горах, оттуда хорошо были видны толпы паломников, спешащих к храму. Рядом протекала река, ее-то и называли Хацусэ.
Право, «пусть течение несет…» (201), – сказала Укон, и девушка ответила:
18
…из дома правителя окрестных земель. – Храм Хацусэ находился в провинции Ямато
19
…какая свита была у супруги Дайни, когда она выезжала в храм Симидзу. – Дайни, или Дадзай-но дайни, – правитель Цукуси, где девушка жила с семейством кормилицы. Симидзу – очевидно, один из посвященных Каннон храмов в Тикудзэн
20
Рури – детское имя дочери Югао