Страница 26 из 33
Сияющие Ангелы умерли в тот день и Ангелы Раскаяния восстали из их могилы, ожесточенные и связанные тьмой.
"Император обрекает!"
— Первый Псалом
— Это дорога не к Терновому залу, — возразил Фелион.
— Нет, — признал Монтэйг, — не к нему. Я веду тебя к Вратам Предвестника. Отсюда ты поднимешься вверх по реке и скроешься в горах.
Неофит остановился в смущении.
— Но Терновый Венец призывает меня.
— Это так, — сказал Монтэйг, — они вызывают тебя, чтобы разорвать на части, как и всех, кто попытался пройти Путь Шипов.
— Если это наказание за мой грех…
— Ты не совершал греха! — почти прорычал Монтэйг, — твоя резьба по слоновой кости почитает примарха.
— Нет… — глаза Фелиона выглядели лихорадочно. — Искусство возвышает тиранию тщеславия.
— Мы были воинами-ремесленниками еще до того, как чужеземец поработил нас. Я видел как твои способности развивались многие годы — руки и искусство в гармонии, истинный путь Сияющего.
— Вы знали о моей ереси? — ошеломленно спросил неофит.
— Я твой сержант-наставник. Конечно я знал, — Монтэйг серьезно кивнул головой. — Я стремился защитить тебя, но кто то шпионил за тобой и предал тебя.
— Никто не предавал меня, — холодно сказал Фелион. — Я сам признал свой грех перед Терновым Венцом.
Монтэйг уставился на него.
— А вы должны признать свой, сержант-наставник, — обвинил его Фелион. — Вы нарушили веру в…
Кулак Монтэйга врезался в его лицо, с дикостью сокрушив его слова, заставив неофита отшатнуться к стене. Несмотря на это, рефлексы Фелиона были великолепны. Он смог обернуть покачивание в безумную спираль, пытаясь держать дистанцию между ними. Но Монтэйг не оставил ему шанса. Сделав шаг, он схватил Фелиона за горло и ударил снова, потом еще раз, позволив Черной Ярости завладеть собой, избавляя его от добродетели, чести и мучительной надежды.
Мы пали и мы не можем возродиться, ибо наши крылья скованы и наша кровь холодна.
Когда все закончилось, Монтэйг отступил от поломанного трупа, тяжело дыша, пытаясь подавить ярость. Он ни сколько не чувствовал себя подавленно. Он сиял.
— Еретик попытался сбежать, — громко сказал он, пробуя слова, которые он скажет Терновому Венцу. — Я представил его перед злобой Императора.
Я займу свое место в другой раз.
Джордж Манн
ЛИШЬ ХИТРОСТЬЮ ОДНОЙ
Палата разоблачений была укутана густой, уютной тишиной, нарушаемой лишь настойчивым скрежетом острия ножа по керамиту и отдаленными мучительными вздохами варп-двигателей боевой баржи.
Капитан Гвардии Ворона Аремис Корин сидел в одиночестве под буравящими взглядами каменных глаз сотен древних статуй, стоящих в тенистых альковах по краям палаты.
Вокруг воина были аккуратно разложены наплечники, наручи и нагрудные пластины его почтенной брони, на каждом сантиметре поверхности были выгравированы имена давно умерших ветеранов, носивших ее до него. Небольшая связка корвии — отбеленных черепов воронов, носимых в знак почтения павших в бою — лежала рядом с броней, перевитая серебряной цепью.
Корин, склонившись с ножом над одним из наплечников, сидел на мраморном полу в хлопковом одеянии свободного покроя, из-под которого проглядывала призрачно-бледная кожа на груди, плечах и руках. Черные глаза капитана скользнули по дверному проему — он услышал движение в коридоре.
— Входи, Кордэ. Мне не по себе от твоих метаний.
Капеллан гордо вошел в комнату, его тяжелые шаги отдавались в просторном помещении выстрелами болтеров.
— Я полагал, что ты пришел сюда готовиться к высадке? — произнес он, встав над Корином и отбросив тень на его труды.
Рука Аремиса замерла, и он уставился на капеллана. Кордэ все еще был в полном боевом облачении, его эбеновая броня была отделана окостеневшими останками гигантского киаварского руха. Грудная клетка птицы формировала корсет на груди, крылья неестественно распростерлись над прыжковым ранцем, словно в полете, а череп злобно смотрел на Корина мрачной вытянутой маской смерти. Кордэ наклонил голову, подражая движениям существа, на разделение чьего духа он притязал. Корин не смог припомнить, когда в последний раз видел капеллана без макабрических тотемов.
— Я готовлюсь, — сжато ответил Корин и вернулся к работе.
Кордэ не шевельнулся, и, спустя мгновение, вновь заговорил.
— Боюсь, ты слишком доверяешь капитану Даэду и библиарию Тесеону. Мы практически стали пленниками на борту этой баржи. Нам дают видимость свободы, капитан, но на самом деле это место — тюрьма.
— Мы должны верить в наших братьев, Кордэ, — произнес Корин тихим ровным голосом. — Они сражаются во имя Императора. Их приемы могут показаться незнакомыми и ненадежными — даже безграмотными — но их побуждения все же благи.
— Ты можешь быть уверен в этом? — спросил Кордэ, и было понятно, что сам он не может.
Корин снова посмотрел на Кордэ.
— Я уверен, — резко ответил он. — И не собираюсь это выслушивать. Мы делаем то, что должны. Гидеус Кралл и его мерзкая свора предателей должны быть уничтожены прежде, чем их болезнь, их порча целиком затопит Саргассов пролив.
Движение плеч Кордэ могло означать как сомнение, так и неохотное согласие.
— Мне известно, что Кралл возвел парящий собор из костей и разлагающейся плоти в окружении флота меньших боевых кораблей, сотворенных из скрепленных меж собою раздувшихся чумных трупов и вернувшихся в варп покинутых демонических судов.
— Все они сгорят, — в голосе Корина звучало обвинение. — Свет Императора изгонит их.
— Нас мало, капитан, — предупредил Кордэ. — Даже с учетом наших союзников из Медных Минотавров.
— Значит, мы будем биться яростней, дольше и целеустремленней наших врагов, — отрезал капитан.
— Ты говоришь с уверенностью прозревшего будущее, убежденный в нашем триумфе. И все же ты сидишь здесь, один, и царапаешь свое имя на наплечнике острием затупившегося кинжала, вместо того чтобы готовиться к войне. Твои действия не соответствуют словам.
Аремис с негодованием воззрился на капеллана. Он знал, что тот делает. Корина испытывали. Так Кордэ готовил его к грядущим испытаниям.
— Я вырезаю свое имя среди имен моих предков. Это почетное занятие. Так я готовлюсь к битве.
— Разве этим не должны заниматься ремесленники после твоей смерти? — прямо спросил Кордэ.
— Мы собираемся провести абордаж орбитальной крепости врага и протащить живую бомбу в созданный из плоти и костей дворец их предводителя. Никто из нас не вернется, Кордэ. Ремесленники не притронутся к моей броне.
— И все же ты говоришь о победе во свете Императора.
— Я говорю правду. Я всего лишь прагматичен, не хотелось бы умереть, не добавив свое имя к именам пращуров. Моя честь этого требует. Их духи идут рядом со мной, Кордэ, так же, как ты делишь свою броню с духом руха, чьи кости несешь на себе. Я не могу вести наших братьев к победе, не будучи уверен, что мои предки рядом. Если не буду знать, что после смерти присоединюсь к ним.
— Меня беспокоят не твои предки, а наши союзники.
— Я уже сказал, что не собираюсь это выслушивать. Ты не собьешь меня с избранного пути.
— Значит, мое дело сделано. Мы умрем вместе, брат, бок о бок в этой славной битве, и сокрушим врагов человечества.
Капеллан положил латную перчатку поверх обнаженного плеча Корина.
— Я оставлю тебя наедине с твоими приготовлениями, — он повернулся и вышел из палаты.
Испытание закончилось, но Корин был не уверен, прошел ли он его.
Подождав, пока звук шагов капеллана не затих вдали, он нанес последние штрихи ножом на пояс.
— Каликс! Я желаю облачиться для битвы! — позвал капитан, и услышал как серв спешит по проходу, где за несколько мгновений до того был Кордэ.
Скоро он будет готов. Это будет славная смерть.