Золотое руно (сборник)

– Но…

Судья Прингл:

– Мистер Райс …

– Келкад, – сказал Дэйл, – правда ли, что киварт – жизненно важный орган?

– Вне всякого сомнения.

– И при этом он отсутствует в наборе изъятых частей тела, не так ли?

– По‑видимому.

– Хаск знал, что он должен быть изъят, не так ли?

– Несомненно. В любом случае, в ситуации с непредвиденной смертью Селтар он первым делом проконсультировался бы со сводом инструкций, где это чётко сказано.

– То есть мы и здесь имеем дело с пропажей частей тела, не так ли? – спросил Дэйл. – Точно так же, как в случае с телом доктора Колхауна?

– Я… полагаю, что так, – ответил Келкад.

– Спасибо, – сказал Дэйл. – Миз Зиглер, свидетель ваш.

– Гмм, вопросов не имею, – произнёс приглушённый голос Зиглер. Он звучал растерянно, и Фрэнк не мог её за это винить. Всё выглядело так, будто Дэйл обосновывал версию обвинения, а не защиты: что Хаск опробовал своё извращённое поведение на одном из своих, прежде чем попытать счастья с человеком.

*34*

Камера выключена. Фрэнк парил в воздухе посреди корабельного лазарета, глядя на Келкада. Сейчас они были наедине в большей степени, чем любые другие два человека в солнечной системе; даже на «Мире» сейчас было больше людей, и они находились в постоянном контакте с центром управления в Калининграде.

– Нам нужно возвращаться на планету, – сказал Келкад.

На планету. Не «на Землю». Не «домой». На планету. Пропасть между ними была поистине гигантской.

И всё же Фрэнк знал, что в его жизни, возможно, не будет другого такого шанса – вдали от других тосоков, вдали от репортёров, вдали от остальных членов группы сопровождения, вдали от суда.

– Келкад, – сказал Фрэнк, – с глазу на глаз, только между нами: вы верите, что Хаск убил Клита?

Келкад ответил без промедления:

– Да.

Фрэнк удивился. Он ожидал отрицания – но, возможно, это лишь человеческая слабость.

– Но почему? Почему он его убил? Он… он безумен?

Щупальца на голове Келкада качнулись назад в знаке несогласия.

– Не более чем любой из нас.

– Тогда почему он это сделал?

Келкад мягко оттолкнулся от стены.

– Нам нужно идти.

– Нет, прошу. Только между нами. Я должен знать.

– Вы не поймёте.

Фрэнк думал об этом. Всегда остаётся возможность того, что психология пришельцев окажется настолько иной, настолько странной, что люди никогда не смогут понять смысла их действий.

– Я готов попробовать, – сказал он.

Келкад тем временем доплыл до дальнего края помещения. Он выставил вперёд переднюю руку, чтобы затормозить. Коснувшись стены, он медленно‑медленно поплыл в обратном направлении. Казалось, он задумался, словно решая, как можно облечь идею в слова, которые человек смог бы понять.

– Как и вы, – сказал он, наконец, – мы верили в то, что Бог создала нас по своему образу и подобию – из чего следовало, что мы – совершенные существа, безукоризненно спроектированные и безупречно изготовленные. Это знание давало нам великое утешение – насколько легче переносить жизненные проблемы, когда знаешь, что ты – дитя Бога.

Фрэнк подумал о своём собственном католическом воспитании. Потом слегка кивнул.

– Но потом, – продолжил Келкад, – мы, как и вы, открыли принципы эволюции. – Он снова достиг ближней стены. В этот раз он схватился за крышку одной из ячеек и повис на месте.

– В нашем случае эволюция была совсем другой. Вы, люди, живёте в мире, в основном покрытом водой, где массивы суши отделены друг от друга, образуя изолированные местообитания, в которых эволюция может идти независимо. Нас очень удивило то, что ваша раса лишь недавно узнала об эволюции – на наш взгляд, вы должны были о ней догадаться ещё сотни лет назад.

Нас же, тосоков, можно, наверное, простить за то, что на разгадку этой головоломки нам понадобилось больше времени. Вода покрывает лишь около двадцати процентов нашего мира, и изолированных массивов суши у нас нет. Многие виды расселились по всей планете. Тем не менее, и у нас есть ископаемая летопись – хотя в таком сухом мире, как наш, накопление осадков и фоссилизация происходят медленнее; наша ископаемая летопись более фрагментарна, хотя её иногда дополняют находки останков, подвергшихся природной мумификации. Но она, тем не менее, содержит намёки на то, что между древними формами жизни и современными имеется цепочка переходных форм.

И всё же доказательство эволюции пришло не как в вашем мире, из наблюдения за специфическими адаптациями в изолированных популяциях, а на гораздо более позднем этапе нашего интеллектуального развития, через биохимию и анализ отличий генетического материала родственных видов.

– Мы этим тоже занимаемся, – сказал Фрэнк. – Хотя ископаемая летопись приматов очень скудна, мы знаем, к примеру, что человекообразные обезьяны и люди разделились пять миллионов лет назад, проанализировав степень различия их ДНК и нашей.

– Именно: то, что для вас было независимым подтверждением эволюции, для нас стало главным её свидетельством. Однако независимо от того, какими путём мы шли к этому знанию, в конце концов мы пришли к одному и тому же заключению: и вы, и я – продукт естественного отбора, а не божественного творения.

– Полагаю, что это такой же универсальный закон природы, как и закон всемирного тяготения, – сказал Фрэнк.

– Не кощунствуйте! – сказал Келкад. Он явно рассердился, даже отцепился от крышки ячейки, за которую держался. Сейчас он висел всего в метре от человека.

– Я… прошу прощения? – сказал Фрэнк.

– К нашему вечному стыду, это правда, что тосоки, как и всё живое на нашей планете, являются продуктом эволюции. И, как нам удалось установить, вся жизнь на Земле также является продуктом эволюции. Но где‑то – где‑то – в огромной вселенной должны быть подлинные дети Бога, созданные по её совершенному образу и подобию.

Слова вырвались у Фрэнка прежде, чем он осознал, как они бестактны:

– Келкад, вы же не можете всерьёз в это верить?

– Я верю в это каждой частичкой моего существа, – сказал Келкад. Щупальца у него на голове возбуждённо двигались. – Бог должен существовать, иначе у вселенной не будет смысла и цели. Поскольку последнее неприемлемо, первое – существование высшего существа – должно быть правдой.

Фрэнк изо всех сил пытался понять.

– И что же, обнаружив, что не являетесь произведением божественного творения, вы явились на Землю в поисках таковых произведений?

– Да, это часть нашего задания.

– И что заставило вас думать, что мы – не они?

Пучок щупалец распался посередине в аналоге пожатия плечами.

– Поначалу нам казалось, что вы и правда можете быть ими – ведь вы так на нас непохожи! Эволюция произвела тосоков, и мы считали, что представляем собой что‑то вроде обобщенного результата случайного процесса – не какого‑то там идеала, вы понимаете, но мы считали, что общая четырёхсторонняя симметрия, с ногами слева и справа и руками впереди и позади – это та модель, к которой приводит в конечном итоге эволюционный процесс. Но ваша форма – двухсторонняя симметрия, руки сверху, ноги снизу – была настолько странной, что мы подумали: возможно, мы взираем на миниатюрное подобие Бога, на истинный образ творца. Однако потом…

– Потом?

Келкад, видимо, не был уверен, стоит ли продолжать, но в конце концов заговори:

– Когда мы открыли биохимические свидетельства эволюции, мы не могли не увидеть себя и другие формы жизни нашего мира в совершенно ином свете. Внутреннее устройство тосоков, ранее считавшееся идеальным, как оказалось, имело ряд фундаментальных недостатков. К примеру, наши сердца позволяют насыщенной кислородом крови смешиваться с ненасыщенной.

– Как у наших земных рептилий, – сказал Фрэнк. – У них трёхкамерное сердце; у людей – четырёхкамерное, которое полностью изолирует только что насыщенную кислородом кровь от той, что уже отдала свой кислород.