Страница 284 из 366
– У нас тоже есть хорошие клеящие средства, – сказал Фрэнк. – Капли‑другой «суперклея» вполне хватило бы.
– «Суперклея»? – повторил Хаск. Его собственный голос без перевода звучал медленно и печально.
– Цианоакрилат, – сказал Фрэнк. – Склеивает почти всё. Я сегодня схожу куплю для вас тюбик.
– Спасибо, – сказал Хаск.
Доктор Пенни положил обе половинки лостартда на стол.
– Дэйл и Фрэнк привели меня, чтобы я задал несколько вопросов, Хаск.
– Если необходимо, – ответила пришелец.
– Хаск, – сказал психиатр, – вы осознаете разницу между правильным и неправильным?
– Это противоположности, – сказал Хаск.
– Что есть правильно? – спросил Пенни.
– То, что соответствует действительности.
– То есть, к примеру, два плюс два равно четыре – это правильно? спросил Пенни.
– Да, во всех системах счисления, кроме троичной и четверичной.
– И – действуя в рамках десятичной системы – два плюс два равно пять – это неправильно, не так ли?
– Да.
– Имеют ли слова «правильный» и «неправильный» иные значения?
– Краткая форма «правый» может обозначать направление на юг, когда вы стоите лицом на восток.
– Да, да. Слово «правый» действительно имеет такое значение, но концепции «правильности» и «неправильности» – могут ли они применяться к чему‑то, кроме установления истинности?
– Мне о таких не известно.
Пенни коротко взглянул на Дэйла, затем снова обратился к Хаску:
– Как насчёт терминов «хороший» и «плохой»?
– Про пищевой продукт, имеющий приятный вкус, можно сказать, что он хорош; продукт, который сгнил или иным образом испортился, становится плохим.
– А что можно сказать о понятиях «моральный» и «аморальный»?
– Они, по‑видимому, как‑то связаны с человеческой религией.
– То есть в религии тосоков они не находят применения?
– Тосоки верят в предопределение – мы исполняем волю Бога.
– Вы верите в единого Бога?
– Мы верим в единственное существо, которое было праматерью нашей расы.
– И этот Бог – она хорошая?
– Ну, она не начинала гнить.
– Вы не делаете ничего, что не было бы по воле вашего Бога?
– Просто Бога.
– Простите? – не понял Пенни.
– Говорить о Боге как о принадлежащем кому‑либо неприемлемо.
– Прошу прощения. Вы не делаете ничего, что не является волей Бога?
– Такое по определению невозможно.
– В вашей религии есть дьявол?
Транслятор Хаска пискнул.
– Дьявол? Мне это слово незнакомо.
– Во многих земных религиях, – сказал Фрэнк, снова облокачиваясь на стену, – имеется доброе высшее существо, именуемое Богом, и его противник, пытающийся воспрепятствовать исполнению Божьей воли. Этот противник называется дьяволом.
– Бог всемогущ, – заявил Хаск, коротко взглянув на Фрэнка, и снова оборачиваясь к Пенни. – Ничто не может ей воспрепятствовать.
– То есть не существует континуума поведения? – спросил психиатр.
– Я встречал эту концепцию в работах человеческих мыслителей, – сказал Хаск. – Идея о том, что всё движется от крайней левой точки к крайней правой, или что у любой проблемы есть две равноправные «стороны» – причём слово «сторона» в таком смысле тосоки никогда не употребляют. – Щупальца на голове зашевелились. – Для меня это чуждый образ мышления; я подозреваю, он как‑то связан с двусторонней симметрией ваших тел. У вас есть левая рука и есть правая, и хотя каждый из вас отдаёт предпочтение одной из них – Фрэнк, я заметил, предпочитает правую руку, а вы, Дэйл – левую – но в целом вы, по‑видимому, считаете их равноправными. Однако у тосоков передняя рука гораздо сильнее задней; у нас нет концепции – если воспользоваться вашим термином, который невозможно точно перевести на наш язык – равно‑правия. Одна сторона всегда имеет преимущество перед остальными; переднее всегда имеет преимущество перед задним. Аспект, обладающий перевесом в весе или силе – это сторона Бога, так что она всегда побеждает.
Фрэнк улыбнулся. Клит пришёл бы в восторг от такого рода биологической философии.
– Позвольте задать вам гипотетический вопрос, – сказал Пенни. – Правильно ли будет украсть?
– Бог, несомненно, видела, как я это делаю, и раз она меня не остановила, значит, это было приемлемо.
– Правильно ли будет убить?
– Очевидно, что Бог предотвратила бы убийство, если бы желала его предотвратить; то, что она этого не сделала, однозначно указывает на то, что убийца действовал как орудие её воли.
Брови Пенни поползли вверх.
– Существуют ли хоть какие‑то неприемлемые деяния?
– Дайте определение неприемлемого.
– Неприемлемые: деяние, которые невозможно одобрить. Которые нельзя допускать.
– Нет.
– Если вы убьёте кого‑то, потому что он пытался убить вас – будет ли это приемлемым?
– Если это случилось, это приемлемо.
– Если вы убьёте кого‑то, потому что он пытался у вас украсть – будет это приемлемым?
– Если это случилось, это приемлемо.
– Если вы убьёте кого‑то за то, что он рассказал анекдот, который вы уже слышали, будет это приемлемым?
– Если это случилось, это приемлемо.
– В нашей культуре, – сказал Пенни, – мы определяем безумие как неспособность отличить моральные деяния от аморальных.
– Не существует такого явления как аморальное деяние.
– То есть, в соответствии с нашими критериями, вы безумны?
Хаск на секунду задумался.
– Несомненно, – ответил он, наконец.
Фрэнк, Дэйл и доктор Пенни вышли из общежития и побрели через университетский кампус мимо статуи Томми‑троянца[217] и наискосок через Парк Выпускников. Стоял пасмурный январский день.
– Нам не удастся продать версию о помешательстве, не так ли? – сказал Фрэнк.
Им навстречу прошла группа студентов. Пенни молчал, пока они не оказались за пределами слышимости.
– Боюсь, что нет, – сказал он. – Хаск мыслит совершенно по‑другому, но он не производит впечатления безумца. Большинство присяжных считают нелогичность частью помешательства, но в убеждениях Хаска есть внутренняя логика. – Пенни пожал плечами. – Прости, Дэйл.
– А что насчёт линии самообороны? – спросил Фрэнк.
– Хаску придётся признаться в убийстве, прежде чем сможем хотя бы начать разрабатывать эту тактику, но до сих пор он это сделать отказывался, – сказал Дэйл.
– Так что же нам тогда делать? – спросил Фрэнк.
Дэйл снова помедлил, пока ещё одна группа студентов плюс какой‑то тип постарше, вероятно, профессор, не прошли мимо.
– Если он продолжит отрицать вину, то нам нужно будет найти какое‑нибудь обоснованное сомнение в его виновности. А это означает атаковать любое действие обвинения.
– Стратегия защиты в деле Симпсона?
Дэйл пожал плечами.
– Примерно.
– Но что если мы получим Хироси Фудзисаки вместо Ланса Ито[218]? – спросил Фрэнк. – Что, если нам не дадут этого сделать?
Дэйл посмотрел на Пенни, потом на Фрэнка.
– Тогда мы в большой беде, – сказал он. – У обвинения отличная позиция.
*14*
Линда Зиглер прибыла в Валкур‑Холл под вечер. Она не собиралась ни ещё раз осматривать место преступления, ни разговаривать с кем‑либо из тосоков. Она прошла прямиком в комнату Паквуда Смазерса. Она постучала в его дверь и дождалась приглашения войти.
– Здравствуйте, доктор Смазерс, – сказала она, открывая дверь. – Меня зовут Линда Зиглер, я заместитель прокурора округа Лос‑Анджелес.
Смазерс работал за стоящим вплотную к стене столом. Его кустистые светлые брови съехались к переносице.
– Я хочу, чтобы присутствовал мой адвокат.
Зиглер улыбнулась своей лучшей, самой ослепительной улыбкой.
– Доктор Смазерс, вас никто ни в чём не подозревает. Я понимаю, что с вами в полиции обошлись невежливо, и от имени… в сущности, от имени всех американцев я прошу у вас за это прощения. Я знаю, что вы гость нашей страны, и теперь я пришла к вам просить о некоторой помощи.
217
Статуя античного воина в центре кампуса Университете Южной Калифорнии, неформальный символ учебного заведения.
218
Судьи на соответственно гражданском и уголовном процессах О. Джей Симпсона. На уголовном процессе адвокатам была дана полная свобода превращать процесс в цирк и топить его в бессмысленных разговорах (процесс длился девять месяцев); на гражданском же процессе, который проходил после уголовного, судья с самого начала жёстко пресекал подобные попытки. Гражданский процесс О. Джей Симпсона считается образцом эффективного судопроизводства.