Страница 147 из 366
Плюс теперь я мог читать часами. Мне по‑прежнему становилось скучно так же легко, как и раньше; книга должна быть мне интересна. Но мне больше не приходилось прекращать чтение из‑за того, что устали глаза или от чтения при тусклом освещении начала болеть голова. В сущности, я не читал так много с тех пор, как был студентом.
Были ли вещи, по которым я скучал? Конечно. Моя любимая еда – перец халапеньо и попкорн и желейные конфеты и тянучий сыр на пицце. Я скучал по тому чувству, которое у меня возникало после того, как я действительно сладко зевнул, или по бодрящему ощущению от плещущей в лицо холодной воды. Мне не хватало щекотки и ощущения шёлка на коже и смеха такого заливистого, что начинали болеть щёки.
Но всё это ушло не навсегда. Через десяток‑другой лет появятся технологии, которые смогут вернуть мне все эти ощущения. Я могу подождать. Я могу ждать сколько душе угодно.
И всё же, несмотря на то, что у меня было всё время мира, некоторые вещи развивались с пугающей стремительностью. Карен съехала из своего люкса в «Ройал‑Йорке» и переехала ко мне. На время, разумеется – просто так удобнее, раз уж ей пришлось задержаться в Торонто для регулярных визитов к Портеру для проверки и отладки два или три раза в неделю.
Я сам не собирался уезжать из Норт‑Йорка в обозримом будущем. Поэтому я пытался решить, что мне делать с кухней. Казалось бессмысленным отводить такую большую площадь под то, что мне – что нам – никогда не понадобится, и, честно говоря, она была нежелательным напоминанием об удовольствиях, от которых нам пришлось отказаться. Конечно, мне надо будет оставить ванную для гостей, но на кухне бара с мойкой и кофейника гостям должно хватить за глаза, а она у меня была огромная и окнами выходила на ландшафтный парк во дворе. Это была слишком хорошая комната, чтобы её избегать. Может быть, я сделаю в ней бильярдную. Всегда хотел дома бильярдную.
Пока я раздумывал обо всё этом, Карен, как это часто бывало, сидела в кресле, читая что‑то с планшета. Она предпочитала бумажные книги, но для новостей не возражала против планшета, и…
И внезапно я услышал, как она издала звук, который заменял ей горестный вскрик.
– Что случилось? – спросил я.
– Дарон умер.
Я сразу не узнал это имя.
– Кто?
– Дарон Бесарян. Мой первый муж.
– О Господи, – сказал я. – Мне так жаль.
– Я не видела его… надо же, уже тридцать лет. С тех пор, как умерла его мать. Она была очень добра ко мне, и мы поддерживали контакт, даже после того, как мы с Дароном развелись. Я приезжала на её похороны. – Карен на мгновение замолчала, потом решительно произнесла: – И я хочу поехать на похороны Дарона.
– Когда они?
Она сверилась с планшетом.
– Послезавтра. В Атланте.
– Ты… ты хочешь, чтобы я поехал с тобой?
Карен задумалась, потом сказала:
– Да. Если ты не возражаешь.
Вообще‑то я терпеть не мог похороны – но никогда не был на похоронах кого‑то, кого не знал лично; может быть, будет не настолько плохо.
– Э‑э… конечно. Конечно, я… – «с удовольствием» как‑то совсем не подходило моменту, и в этот раз я сумел‑таки оборвать себя прежде, чем слово вырвалось на волю, – поеду с тобой.
Карен решительно кивнула.
– Значит, договорились.
Мне нужно было что‑то решить с Ракушкой. Ей нужно было человеческое общество, а меня, похоже, она не собиралась признавать, что бы я ни делал – и Карен, как оказалось, тоже. Плюс, мы с Карен собрались в Джорджию, а потом решили на обратном пути заехать в Детройт. Было бы нечестно оставлять Ракушку наедине с робокухней на такой длительный срок.
И, в общем, печально, конечно, но я полный идиот. Я не мог завершить всё раз и навсегда; не мог не поддаться соблазну и ещё один последний раз попробовать выяснить отношения. Так что я позвонил Ребекке Чонг.
Я подумал, что, возможно, если я отключу видео на телефоне, то разговор будет легче. Она услышит мой голос, услышит в нём теплоту, приязнь – но не увидит моего пластикового лица.
Она, разумеется, знала, что это я звоню; телефон ей об этом сказал. Так что сам факт того, что она сняла трубку…
– Алло, – послышался её голос, деловой и холодный. И у меня возникло то чисто психическое ощущение, что раньше сопровождало ухающее вниз сердце.
– Привет, Бекс, – сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал непринуждённо.
– Привет, – сказала она, по‑прежнему избегая произносить моё имя. Оно было у неё перед глазами, цепочка пикселов на дисплее электронной идентификации, но она не хотела его произносить.
– Бекс, – сказал я, – я по поводу Ракушки. – Ты можешь… ты не возражаешь, если она у тебя поживёт какое‑то время? Я… она…
Ребекка была очень умна; за это, в частности, я её и любил.
– Она тебя не узнаёт, верно?
Я молчал дольше, чем это считается приличным в телефонном разговоре, потом ответил:
– Да. Не узнаёт. – Я снова помолчал, потом сказал: – Я же помню, как тебе нравилась Ракушка. В твоём доме разрешается держать животных?
– Ага, – ответила она. – Да, я с удовольствием присмотрю за Ракушкой.
– Спасибо, – сказал я.
Должно быть, разговор о собаке подвигнул её кинуть мне кость:
– На то и нужны друзья.
Я сидел в гостиной моих лунных апартаментов и читал с планшета новости. Конечно, статьи были отобраны в соответствии с моим списком ключевых слов, и…
Господи…
Господи Иисусе.
Да может ли это быть правдой?
Я открыл статью и прочитал – а потом прочитал ещё раз.
Чандрагупта. Я никогда раньше не слышал этого имени; то ли это была не его область, то ли…
Гиперлинк – биография. Нет, нет, всё настоящее, без обмана. А значит…
Моё сердце бешено колотилось, глаза застилал туман.
О Господи. Боже ж ты мой…
Наверное, я должен послать ему е‑мэйл, но…
Но, чёрт его дери, я не мог. Нам разрешалось получать новости с Земли – я никогда бы сюда не приехал, если бы знал, что не смогу следить за играми «Блю Джейз» – но любые контакты с оставшимися на Земле людьми были строго запрещены.
Господи, почему это не случилось несколько недель назад, до того, как я потратил все эти деньги на мнемосканирование и переезд на Луну?
Но то были всего лишь деньги. Это – гораздо, гораздо важнее.
Неизмеримо важнее.
Это изменит всё .
Я перечитал новостную заметку, чтобы убедиться, что я не ошибся. Ошибки не было. Всё это было реально .
Я чувствовал возбуждение и ликование и трепет. Я покинул свою квартиру и практически вприпрыжку кинулся к офису «Иммортекс».
Главного администратора Верхнего Эдема звали Брайан Гадес: высокий, за пятьдесят, светлые глаза, серебристо‑белые волосы, собранные сзади в хвостик, белая борода. Он встречал нас по приезде; я ещё пошутил, что фамилия у него – просто ад; и хотя его голос ни на йоту не сбился с обычного любезного «клиент‑всегда‑прав», его бородатая челюсть напряглась так, что сразу стало ясно – я далеко не первый так шучу. Бюрократию здесь не разводили, так что я просто вошёл в дверь его офиса и поздоровался.
– Мистер Салливан, – сразу сказал он, поднимаясь из‑за модного стола в форме почки; нас тут было не настолько много, чтобы нельзя было запомнить всех в лицо. – Чем могу помочь?
– Я должен вернуться на Землю.
Гадес вскинул брови.
– Мы не можем этого позволить. Вы знаете правила.
– Вы не понимаете, – сказал я. – Они нашли решение моей проблемы.
– И что же это за проблема?
– Синдром Катеринского. Разновидность артериовенозной мальформации в мозгу. Это из‑за неё я здесь. Но теперь появился способ его лечения.
– Правда? – спросил Гадес. – Это замечательная новость. И как его лечат?
Я прекрасно владел всей необходимой терминологией; я ведь жил с этим бо́льшую часть жизни.
– С помощью нанотехнологий они эндоваскулярно вводят в АВМ частицы, которые закупоривают её нидус; кровь перестаёт в неё попадать. Поскольку частицы состоят из углеродных нановолокон, организм не отторгает их и никак на них не реагирует.