Страница 139 из 366
– О‑о‑о‑о! – сказала Карен. – «Янки» выиграли. Великолепно!
– Любите бейсбол? – сказал я, чувствуя, что в этот раз мои брови приподнялись – при этом я ясно ощутил какой‑то рывок. Надо будет сказать Портеру, чтобы он сточил выступ, за который они там зацепляются.
– Ещё как!
– Я тоже. Когда был маленький, хотел быть питчером. С этим не срослось, но…
– Вы, наверное, болеете за «Блю Джейз»?
Я улыбнулся.
– За кого же ещё?
– Я помню, как они выиграли две Мировые серии подряд.
– Правда?
– Ага. Мы с Дароном тогда только поженились. Мы с ним каждый год смотрели Мировую серию. Тазики попкорна, вёдра газировки, все дела.
– И как это было в те два раза, когда побеждал Торонто? Как люди реагировали?
Вставало солнце; его свет начал проникать в окна.
Карен усмехнулась.
– А я вам сейчас расскажу…
11
Мы пересели с космоплана на лунный корабль – металлического арахнида, предназначенного исключительно для полётов в вакууме. У меня был отдельный спальный отсек, наподобие тех отелей‑гробов в Токио. Когда я выбирался из него, то наслаждался невесомостью, хотя Квентин продолжал донимать меня рассказами о лунобусах и других интересных только ему вещах. Если бы он хотя бы бейсболом увлекался…
– Итак, запомните, – объявил нам один из сотрудников «Иммортекс» на третье утро нашего путешествия, – лунная база, где мы собираемся совершить посадку – это не Верхний Эдем. Это частная международная научно‑исследовательская и конструкторская лаборатория. Она построена не для туристов, и на ней нет никаких особых удобств – так что не расстраивайтесь раньше времени. Обещаю, что Верхний Эдем понравится вам несравнимо больше.
Я слушал и думал о том, что Верхнему Эдему и правда лучше бы оказаться получше. Конечно, я поучаствовал в виртуальном туре и прочёл все материалы. Но я буду скучать… – чёрт, да я уже скучаю – по Ракушке, по Ребекке, по маме, по…
И да, по отцу тоже. Я думал, он для меня обуза, думал, что я буду рад свалить заботы о нём на другого меня, но оказалось, что меня очень печалит мысль о том, что я никогда больше его не увижу.
Слёзы в невесомости повисают в воздухе. Вот что самое удивительное.
Я встретился с доктором Портером, чтобы обсудить свою проблему с выбалтыванием мыслей, которые я собирался держать при себе.
– А, да, – сказал он, кивая. – Видел такое раньше. Я кое‑что отрегулирую, но это довольно тонкая проблема интерфейса между умом и телом.
– Вы должны это починить. Пока сам я не решу что‑то сделать, ничего не должно происходить.
– О, – сказал Портер, и его брови ликующе взмыли вверх, – но люди так не работают – даже натуральные, биологические. Никто из нас не инициирует своих действий сознательно.
Я покачал головой.
– Я изучал философию, док. Я не готов отказаться от понятия свободной воли. Отказываюсь верить, что я живу в детерминированной вселенной.
– О, конечно, – ответил Портер. – Я совсем не это имел в виду. Скажем, вы входите в комнату, видите в ней кого‑то знакомого и решаете протянуть ему руку для приветствия. Конечно, ваша рука не поднимется немедленно; ведь сперва что‑то должно случиться у вас в мозгу, верно? И это «что‑то» – электрические изменения в мозгу, которые предшествуют преднамеренному действию – называется потенциалом готовности. Так вот, в биологическом мозгу потенциал готовности наступает за 550 миллисекунд – чуть больше половины секунды – до того, как ваша рука начинает двигаться. На самом деле неважно, какое именно преднамеренное действие вы совершаете: потенциал готовности в мозгу наступает за 550 миллисекунд до начала моторных реакций. Пока понятно?
– Ага, – сказал я.
– Только вот ничего не понятно! Видите ли, если вы просите людей явным образом обозначить момент, когда они принимают решение что‑то сделать, они сообщают, что эта идея посетила их где‑то за 350 миллисекунд до начала моторных реакций. Один учёный по имени Бенджамин Либет доказал это много лет назад.
– Но… это ведь явно погрешность измерения, – сказал я. – Ну, то есть, вы же говорите о миллисекундах.
– Не обязательно. Разница между 550 миллисекундами и 350 – это пятая часть секунды: это довольно существенная продолжительность, которую легко измерить с высокой точностью. Этот базовый эксперимент с 80‑х годов был повторен многократно, и эти данные надёжны как скала.
– Но они не имеют смысла. Вы говорите…
– Я говорю, что наши представления о том, какой должна быть последовательность событий, и то, какова она на самом деле, не согласуются. Интуитивно мы думаем, что последовательность должна быть такая: сначала мы решаем пожать руку старине Бобу, потом наш мозг, во исполнение этого решения, начинает посылать сигналы руке о том, что он хочет совершить рукопожатие, и после этого наша рука начинает подниматься. Так ведь? Но на самом деле происходит следующее: сначала мозг начинает посылать сигналы о том, что хочет рукопожатия; потом вы осознанно принимаете решение пожать руку старому другу; и лишь затем ваша рука начинает двигаться. Мозг начинает движение по дороге к рукопожатию до того , как вы примете осознанное решение его совершить. Ваше осознанное мышление перехватывает руководство действием и убеждает себя, что это оно его инициировало, но в реальности оно лишь зритель, наблюдающий за действиями вашего тела.
– То есть вы и правда утверждаете, что свободы воли не существует.
– Не совсем. Наше сознательное мышление обладает свободной волей наложить на действие вето . Действие начинается за 550 миллисекунд до того, как что‑либо придёт в движение. Двести миллисекунд спустя действие, которое уже началось, привлекает внимание вашего осознаваемого «я» – и у него есть 350 миллисекунд на то, чтобы нажать на тормоза прежде, чем что‑либо произойдёт. Сознание не инициирует так называемые «преднамеренные действия», однако может вмешаться и прервать их.
– Правда? – сказал я.
Удлинённое лицо Портера энергично закивало.
– Вне всякого сомнения. Если подумать, каждый наверняка испытывал что‑то подобное: вот вы лежите в постели, спокойный и расслабленный, потом смотрите на часы и думаете: вообще‑то уже пора вставать, уже поздно, я могу опоздать на работу. Вы можете подумать так полдюжины раз или больше, и вдруг, внезапно вы и правда встаёте – действие началось до того, как вы осознали, что наконец‑то всерьёз, окончательно решили подняться с постели. А всё потому, что вы не принимали этого решения сознательно; ваше подсознание приняло его за вас. Это оно – а не осознаваемый вы – решило раз и навсегда, что действительно пришло время собираться на работу.
– Но у меня не было такой проблемы, когда я был в натуральном теле.
– Это благодаря малой скорости химических реакций. Но ваше новое тело и новый мозг работают на электрических, а не химических скоростях, так что механизм вето иногда вступает в игру слишком поздно для того, чтобы успеть сделать то, что должен. Но, как я сказал, я это могу отрегулировать. Простите, мне для этого нужно оттянуть кожу у вас на затылке и вскрыть вам череп…
Наконец, настало время возвращения домой. И когда я добрался до своего дома в Норт‑Йорке, мне уже не терпелось снова увидеть мою любимую рыжую ирландскую сеттершу.
– Ракушка! – позвал я, входя в дверь. – Сюда, девочка! Я дома!
Ракушка стремглав сбежала вниз по лестнице, но остановилась, как вкопанная, когда меня увидела. Я ожидал, что она начнёт радостно прыгать и лизать меня в лицо, но ничего подобного. Она вытянула передние лапы, приподнялась на задних, прижала уши к голове и злобно на меня гавкнула.
– Ракушка, это же я! Я вернулся.
Собака гавкнула снова, потом утробно зарычала.
– Ракушка, девочка, это же я. Честное слово!