Страница 12 из 24
историю северного полушария.
Начиная с 1948 года путем высадки на лед небольших научных групп для
кратковременных наблюдений практически была исследована вся площадь океана. Каждая
группа имела в своем распоряжении необходимое количество самолетов. В каждой из
экспедиций участвовало несколько десятков научных работников разных специальностей
— океанологов, геофизиков, метеорологов, ледоисследователей, аэрологов и так далее.
Они располагали специально изготовленным портативным оборудованием.
Но ведь нужны и длительные наблюдения, чтобы изучить сезонные изменения
метеорологических, гидрологических и геомагнитных явлений. Нужна плавучая научная
станция.
Названные выше исследования велись в основном в западной части Арктического
бассейна, северо-восток же оставался неизученным. Подходил и его черед. Планы новой
научной экспедиции на дрейфующей льдине обдумывались и разрабатывались долгое
время. Учитывая солидный опыт полярных исследований и высокие человеческие
качества М. М. Сомова, его назначили начальником экспедиции «Северный полюс-2».
Обстановка тех лет сложилась так, что в отличие от экспедиции Папанина и всех
последующих экспедиций дрейфующая станция «Северный полюс-2» не загружала печать
освещением своей работы». Родные и близкие участников экспедиции имели весьма
туманное представление о характере их длительной командировки. Переписка была почти
невозможна.
Сомов рассказывает в дневнике, как они сами грузили на самолет свое имущество —
больше трех тонн. Как с трудом разместились в битком набитом самолете и семь часов
летели, не имея возможности вытянуть ноги. Самолет не отапливался, снаружи было 40
градусов. В спешке перед отъездом не успели как следует поесть.
Сомов и его товарищи не были богатырями или мастерами спорта. Каждый в жизни своей
изведал лишения и в тридцатые годы, и в период войны, и сразу после Победы. Один
страдал от жесточайшего ревматизма в суставах пальцев, другой — от радикулита, третий
— от катара желудка. Но когда Сомов рассказывал о пережитом на льдине, получалось,
что прибывшему в середине срока их работы доктору Воловичу нечего было делать, кроме
как исполнять обязанности повара. А гидролог Саша Дмитриев спустя 20 лет со смехом
вспоминал, как просил у Сомова разрешения взять поллитра спирта, чтобы хорошенько
растереть поясницу простывшему магнитологу Рубинчику (да заодно без лишнего шума
взял и хороший кус колбасы: нельзя же весь спирт потратить только в качестве
наружного...). Такова память оптимистов.
Все они, как и их начальник, были относительно молоды и улетели от милых жен и детей.
Младший из них, сомовский аспирант Зяма Гудкович, разлучился с молодой женой два
месяца спустя после регистрации в загсе.
Сегодня номера советских дрейфующих станций в Северном Ледовитом океане
приближаются к трем десяткам. Эти станции куда лучше оборудованы, снабжены более
совершенной техникой. Самолеты, летающие в Арктике, тоже превосходят своих
предшественников. Арктика ничуть не подобрела, но на свиданье с ней люди выходят
лучше подготовленными. И стало это возможно именно на основе опыта тех, кто шел
первыми.
Льдина, на которую высадилась группа Сомова, была большая, паковая, матерая,
толщиной в 2—3 метра. Но и она потрепала им нервы, разламываясь на куски, дыбясь
торосами. За год дрейфа на льдине они пережили пожар радиостанции, аварию самолета,
нападение белого медведя, свирепые ураганы. Видели разверзавшиеся под их ногами
трещины, уходившие в многокилометровые глубины океана. Смертельная опасность
подстерегала не раз.
И вот они на льду. Сомов достает легкий дюралевый шест с красным полотнищем
родного нашего флага и втыкает его на вершине снежного холмика. Идет взглянуть на
место будущей станции. Но летчики торопят, надо разгружаться.
«Грузим на привезенные с собой нарты большую палатку будущей радиостанции, ворох
оленьих шкур — застелить в ней пол, баллон с жидким газом, газовую плитку, железные
лопаты, топор, упакованные в жестяные банки десятидневные пайки, спальные мешки и
так далее. Наваливаем на нарты около полтонны и впятером тянем их на свое поле.
Первые 100 метров по молодому льду с тонким слоем снега проходим сравнительно
быстро. Останавливаемся отдохнуть, только выйдя на старый, неровный, сильно
заснеженный лед. Отдохнув, перетягиваем вязнущие в снегу нарты всего лишь на 20
метров. И так, отдыхая через каждые 10—20 метров, медленно выбиваясь из сил и
проваливаясь в снег, тащимся к центру поля. Отойдя от места высадки - примерно на
полкилометра, бросаем нарты и идем вперед выбирать место для лагеря.
Я уже не впервые нахожусь на паковых дрейфующих льдинах, но первый раз в жизни
выбираю место для дрейфующего лагеря. По какому признаку его выбирать? Мне не
хочется перед своими товарищами, в большинстве совершенно не искушенными в
подобном вопросе, демонстрировать свою некомпетентность. И я более или менее
убежденным тоном говорю, что лагерь должен находиться примерно в центре льдины и по
возможности располагаться на буграх. Наконец место выбрано. Подтягиваем к нему нарты
и разгружаем их. Двое остаются собирать палатку, а трое сразу же возвращаются за новой
партией груза. На этот раз поступаем умнее, грузим всего килограммов 200...»
Одни перевозят грузы, другие строят радиостанцию. Снова прилетает самолет с грузами.
Вечером в отстроенной палатке радистов — дымящееся ведро пельменей и горячий чай. И
сразу провалились в сон.
Летчики привезли им в помощь упряжку собак, прозванную ПСИ-10. Казалось, все шло
хорошо, но 4 апреля в 50 метрах от радиопалатки была обнаружена первая сквозная
трещина. Она «дышала», то суживаясь, то расширяясь. Первый ночной дежурный Зяма
Гудкович разбудил Сомова ночью, сообщив, что трещина расширилась больше чем на
метр.
Вот и первый случай, когда решение должен был принять начальник. Уже оборудована
радиостанция и поставлено несколько палаток, но еще далеко не все. Люди зверски
утомлены, они только что разместились, устроились, греются, а лагерь уже надо перевести
на более надежное место. Надо спешить, пока еще есть «транспорт», ПСИ-10, его
оставили на 10 дней. Каюр — тот же Гудкович, наскоро обученный «умельцами» —
радистом Курко и аэрологом Канаки. Гудкович мучается, но «умельцы» - то перегружены
безмерно, особенно радист. И все же даже с таким транспортом легче, нежели когда
тащишь нарты на себе.
Задачи следуют одна за другой, а подчас надо решать их одновременно. Правильно
выбрать место для лагеря и аэродрома и быстро туда перебазироваться. Научные плановые
работы начать сразу же и вести их регулярно. Быт наладить так, чтобы жизнь шла, как
часы, чтобы люди были сыты, здоровы, энергичны, чтобы регулярно мылись в бане.
Баня на льдине? Вот именно. В Арктике чистоплотность — дело не внешнее.
Передо мной сброшюрованные тетради в синем картонном переплете: «Вахтенный
журнал Восточной дрейфующей станции». Записи карандашом и чернилами вели все
дежурные по очереди. Встречаются и распоряжения начальника, и его благодарности, и
благодарности пилотов за хороший аэродром, и чертеж льдины, и рисунок бани... На
полюсе, на льдине, раздеться в обогретой палатке догола и мыться горячей водой — это ли
не наслаждение! Первая запись о бане сделана 30 апреля.
Баню придумал Михаил Комаров. Он значился тут механиком и комендантом аэродрома,
но за его плечами была богатая событиями, героическая жизнь. Опытнейший летчик,
участник войны, раненый, с осколками в ноге. Мог бы сидеть дома да греть поясницу, но
разве это жизнь для такого человека! Это был увлеченный, упоенный искатель