Страница 10 из 24
Скорость «опускания» Новоземельского массива не есть ли нормальная скорость течения
вдоль берегов Новой Земли с севера на юг? Проверить хотя бы примитивными расчетами.
Просмотреть работы» — следует список 49 работ, среди авторов которых Визе, Зубов,
Дзердзеевский, Лесгафт, Юдин, Карелин, Данилов, Назаров (тот самый, с которым он
полемизировал) и многие другие исследователи Арктики.
В тетради — записи, относящиеся к научным интересам исследователя. Например: «В
придонных слоях обнаружены элементы атлантических вод, соленость выше 34,5%,
температуры несколько повышены (фраза подчеркнута Сомовым. — Е. С). Атлантическое
происхождение подтверждается инфузорией Salpingella Secata».
Мысль ученого не дремала, не останавливалась в своем движении и в годы войны. Сомов
записывает себе задание на ближайшее будущее: «Произвести приблизительный подсчет,
сопоставив количество тепла, поступающего в период таяния от речных вод (из последней
работы Антонова и Зотова взять средний слой пресной воды, подсчитать тепло), с
количеством атлантического тепла (из моей работы взять среднее месячное количество
тепла), сделать примерный подсчет поступления тепла от воздуха и сравнить с
количеством тепла от солнечной радиации, поступающего на лед и в воду. Последнее, по-
видимому, должно в очень большой мере преобладать над остальным».
Время шло. Поздней осенью 1942 года Штаб морских операций вернулся в Архангельск
на ледоколе «Ленин». По пути, при выходе из Югорского Шара, соединились с новым
ледоколом «Анастас Микоян». Охраняли их три крошечных деревянных суденышка,
вооруженных противолодочными бомбами, акустическими приборами, минными тралами
и легкими пулеметами. Ледокол «Анастас Микоян» наткнулся на вражескую мину, взрыв
вывел из строя одну из кормовых машин.
Штаб морских операций Западного района Главсев морлути на острове Диксон на зиму
свертывал операции, и Сомов ждал решения своей судьбы. Как и Фролова, его временно
откомандировали в Красноярск, в родной Арктический институт, который эвакуировался
туда из блокированного Ленинграда. Для этого вначале пришлось ехать в Москву, откуда
Сомов должен был добраться до Минусинска: там жила его эвакуированная семья — жена
и маленький сын. Вскоре все они перебрались в Красноярск.
Но наступала новая весна, и это означало возвращение на Диксон для обслуживания
морских операций. Готовиться надо было основательно. Не хватало ледовых карт, и Сомов
вычерчивал их вручную. На Диксон летели через Москву — Архангельск. Семья
добралась на Диксон с попутными самолетами.
Осень 1943 года была в Арктике тревожной. Фашистские подводные лодки преследовали
суда торпедными атаками. Прибывшая на Диксон семья Михаила Михайловича разделяла
все арктические тяготы военной поры. Сынишке было около десяти лет; в школу,
находившуюся в порту, он зимой добирался через пролив. В тяжелую зимнюю пургу
занимался дома с матерью.
Остро пережил Сомов трагедию крупного грузопассажирского судна «Марина Раскова».
12 августа 1944 года оно было торпедировано врагом, конвоиры-тральщики потоплены. Из
354 пассажиров, среди которых было более 100 женщин и детей, небольшая часть
спаслась на шлюпках и кунгасе. Их долго мотало по морю, многие умерли от голода и
жажды. Остальных спасли летчики С. Сокол и М. Козлов.
Сомов вместе с синоптиками Штаба занимался спасением людей с «Марины Расковой».
Разработал возможные схемы дрейфа шлюпок и кунгаса, определил район поисков. В
соответствии с этим ежедневно составлял план полетов каждого самолета. Когда Козлов
на своем гидросамолете нашел кунгас и попросил прислать судно, чтобы забрать
измучившихся людей, Сомов с возгласами: «Нашел, нашел!» — поспешил к Минееву с
радиограммой в руках. Тот запросил военных, но ни одного свободного корабля
поблизости не оказалось.
У Козлова кончалось горючее, а уйти от найденного с таким трудом кунгаса значило
потерять его. Радиограммы шли в Штаб и обратно, и Козлов решился сесть на воду и
забрать людей. Взлететь он, конечно, не смог бы. Бурной радостью встретил Сомов
известие Минеева, что на помощь к Козлову движется тральщик.
При постоянном напряженном труде, тревоге за людей Сомов оставался заботливым
семьянином. В своих записках-воспоминаниях он рассказывает о тяжелом обратном пути
из эвакуации с Диксона до Москвы. Осенью 1944 года Штаб погрузился на ледокольный
пароход «Седов», здесь были и семьи сотрудников. При подходе к Югорскому Шару была
объявлена первая тревога в связи с приближением подводной лодки: «По боевому
расписанию я должен был мгновенно оказаться у котлов в кочегарке и приготовиться к
уничтожению ряда вещей, попадание которых в руки противника должно было быть
полностью исключено. Как и прежде, я скатился по трапам в кочегарку и приготовился
исполнить все, что положено по уставу. Но мысли мои оставались все же наверху, в
маленькой каютке, где безмятежно слало маленькое существо, а рядом с ним, полное
страха за его жизнь, металось материнское сердце, не знающее, как и чем защитить его от
нависшей угрозы».
Чувство долга не сделало его суровым, скорее наоборот. Михаил Михайлович до
последних дней своей жизни оставался человеком, палитра чувств которого была
необычно богата, разнообразна, и сами эти чувства подлинно человечны, щедры, красивы
и глубоки. В записках Сомова часто встречается эпитет «ласковый» применительно к
погоде, небу, озеру или островку. Он видел не только внешнее, он умел одухотворить,
очеловечить явление природы. О таких людях говорят: тонкая, богатая натура.
Путь домой был тяжелым. С «Седова» их пересадили на переполненное людьми
водолазное суденышко, которое несколько раз получало команду подойти к острову
Вайгач, забрать баржу либо удостовериться, что немецкая подводная лодка потоплена.
Команды то давались, то отменялись. Потом была объявлена воздушная тревога. Далее
путешественников пересадили на борт бывшего рыболовного тральщика, который и
доставил их в Архангельск.
Сомов надеялся на встречу с отцом. Но судно прибыло в день праздника, пропуск из
военного порта оформляли почти весь день, и в Архангельск Сомов попал через несколько
часов после того, как отец его отбыл в свой Мурманск, не дождавшись встречи с сыном.
В 1945 году, по окончании воины, Михаил Михайлович завершил занятия в аспирантуре и
защитил диссертацию на соискание степени кандидата географических наук. Диссертация
посвящена исследованию формирования ледовой обстановки в Карском море. Сомов
предложил и обосновал в ней оригинальную обобщающую схему процессов зарождения,
развития и разрушения ледяного покрова этого моря, что имело и прогностическое
значение для этих явлений.
Это было его первое лето после окончания института, проведенное не в Арктике. Он
работал гидрологом в Центральном штабе морских операций в Москве при Главном
управлении Северного морского пути. Потом стал научным сотрудником морского отдела
Службы льда и погоды Арктического института. В начале 1946 года Сомов был назначен
начальником отделения ледоведенья Арктического института и перебрался в Ленинград
уже окончательно.
Еще до переезда, осенью 1945 года, ему довелось принять участие в полете на Северный
полюс. Полет этот стоял в плане высокоширотных маршрутов осенней разведки 1945 года.
Задачей этой непродолжительной экспедиции была ледовая разведка района центральной
части Северного Ледовитого океана, лежащего между 95-м и 138-м градусами восточной
долготы, который раньше никто не обследовал. Ученых интересовало состояние льдов
именно в позднее осеннее время. Подобных полетов еще не проводилось.