Бойня

Мы стали на постой в одном из крыльев замка, в манеже Миним. На рассвете следующего дня мы въехали в город через ворота Майо. После забастовки здесь все изменилось. Я могу сказать, что там мы были сверхпопулярны. С раннего утра яркая толпа шаталась по городу, распевая песни... Общались посредством булькания прямо из горлышка. Повсюду было полно бутылок. Это было по-братски. У цивильных было все.

593

Перно, горькие настойки, тонизирующие напитки, коньяки и вино в стеклянных бутылях. О переживаниях было забыто.

Стрелки опередили нас. Они скакали к трибунам. Под ними трескался асфальт. Наконец они сливаются с бушующей толпой.

Потом пехота, пушки, грохот обозов... Лязг железа... — Да здравствует армия!..

Толпа смешивается с нашими рядами. Мы спешиваемся. Мы растворяемся в толпе, все целуются, обнимаются, передают друг другу бутылки. Закусывают сардельками. Пьют все подряд. Мы воссоединяемся на мельнице возле ипподрома Лоншан. Три бригады и полковой оркестр, затем еще легкая кавалерия. Это было впечатляющее своим размахом зрелище, семь тысяч всадников, скачущих галопом... Нужно было слышать этот резонанс. Нужно было также видеть нас всех в этот момент, кирасиров... ощетинившихся пиками драгун... легкую кавалерию, несущуюся на полном скаку стройными рядами. Земля дрожала у нас под ногами... вплоть до нижних рядов амфитеатра все гудит и грохочет. Вот это работа! Слышны артиллерийские выстрелы.

Похоже, это картечь. Теперь нужно установить равнение на полковника. Вот он, с султаном на голове, [не хватает страницы] Господин дез Эстранж, приветствующий трибуны. «Общее приветствие!..» Апофеоз. Его высшая степень, как раз в этот момент оркестр взрывается звуками медных труб. Ле Гоффик, который в последнюю минуту примчался на своей лошади, неожиданно отклоняется в сторону толпы, спотыкается, сбивает венок. Это скверно.

Дагомар поворачивает голову и отыскивает меня взглядом. Нужно смотреть прямо. Я вижу президента Фальера1 во фраке. Он стоит метрах в двадцати от полковника. Он возвышается над нами, стоя на балконе, украшенном цветами. Его пожилая манерная супруга находится слева от него. Она стоит впереди всех женщин. Самая уродливая из всех. На ней розовое платье в серенький цветочек. Он снова приподнимает цилиндр. И еще раз. Никогда раньше не видел столько важных шишек, как сейчас, в его окружении. Они буквально утопают в перьях и золотых эполетах. Я догадываюсь, на кого он похож. Вот так, с поднятым к небесам лицом, он похож на изображение святого Роша, которое висело в нашей приходской церкви..-Я часто видел его, когда был маленьким, особенно в дождь.

1 Явная ошибка: президентом к этому времени был Р. Пуанкаре.

Наконец мы возвращаемся строем. Праздник окончен. Мы еще раз пересекаем весь Париж. На каждом перекрестке мы пьем. Наши лошади пьют из Сены. Лакадан пользуется успехом. Он беседует с дамами. Кажется, полковник дез Эстранж остался нами очень доволен. Он отменяет все взыскания. Даже Ле Гоффику, который за свои подвиги заработал целых 35 и 15, удалось их избежать.

Е. Фердинанд — бригадир

В звене, которым я командовал, никто уже не верил ни в Бога, ни в черта. В конце концов я это понял. Дисциплина должна была держаться только на животном страхе! Блин! Новобранцам было на нее насрать с вечера до утра, по воскресеньям и в будние дни. Вот так вот! Белое вино, густое красное, пустой похабный треп — вот все, что нужно было соплякам для счастья.

Без жуткого страха все усилия Гороха теряли смысл. Нужно забыть все — «гражданку», город, деревню, выдавить все это из себя, как воду из губки... Никаких сожалений. Никаких воспоминаний... Вымести метлой, ну да... Как говорил буфетчик Лербанн, рогоносец, когда мы отправлялись на подавление забастовок. Это были его собственные слова. «Смелее, ребята! Выпустите им всем кишки! Это все без дельники [слово написано неразборчиво; первый урок: эти пар-ни][ Это туфта! Стоит им дать разок, они тут же сдрейфят!»

Он не любил рабочих. Он предпочитал в качестве рабочей силы неотесанную деревенщину. В столовой они с Лака-даном целыми часами обсуждали маневры и внутреннюю службу... Многие оставались их послушать.

; Время от времени Лакадан заговаривал со мной. У него вызывала опасения перемена в моем положении, мое повышение. Как-то раз он подошел к конюшне и ни с того ни с сего спросил: .

— Так что, ты держишь салаг в ежовых рукавицах?.. Говорят, ты самый вредный во всем эскадроне?

Я ничего ему на это не ответил. Я стоял по стойке смирно. Он похлопал по револьверу. Я не совсем понимал, что происходит. Должно быть он все еще злился на меня. Что касается меня, я его никогда не прощу.

Ж. Командировка в Нанси. Фердинанд представляет полк на похоронах полковника

— Живо! Зайдете в канцелярию эскадрона. Вы попросите от моего имени дорожное предписание в Нанси на себя и

595

еще на четверых человек. Капитан.распорядился. Два франка суточных в день. Шевелитесь! Все ясно. Через двадцать минут на вокзале! Форма одежды выходная № 2! Вот так!

Все остальные просто обалдели, когда узнали, что я отправляюсь в такую командировку. Со мной вместе ехали Керсюзон, Ламбо, Гагаст и Ле Кам. Люди, которым я вполне доверял. Не трепачи и не склочники. Идеальные спутники. Они очень пристойно вели себя во время десятичасовой поездки в Нанси. Перед гражданскими они робели. Они пили только пиво с легкой закуской. Это была моя идея. Мы отдавали честь каждому офицеру. В нашем поезде их было очень много. В Нанси было еще хуже. От галунов буквально рябило в глазах. Мы остановились на ночлег у артиллеристов. Наутро мы первым делом отправились к паперти церкви святой Урсулы. Церковь была еще закрыта. Я был ответственным. Я поднял всех еще до рассвета. Лакадан прибыл только в одиннадцатом часу. Он не держался на ногах. По дороге он остановился в Люневилле, чтобы повидаться с друзьями. Все ряды были заполнены дамами, и родственницами полковника, и женами высших чинов, были и еще какие-то старые тетки. Полкаш лежал в своем ящике очень высоко, на цветах, как будто проводил смотр, восседая на своей лошади. Служба шла долго. Никто не произнес ни слова в течение трех часов. Мы стояли в последнем ряду, навытяжку, держа руку на эфесе. Вот так. Со мной не поспоришь. Служба! На кладбище все прошли один за другим перед могилой. Кюре вручил мне кропило. Я быстро передал его Гагасту. Но ни он, ни другие не осмелились... Кропить — это дело было не для нас. После кладбища мы были в принципе свободны до отправления поезда. Наш отправлялся в шесть часов. Но тут Лакадан подзывает меня, чтобы дать мне какое-то поручение. Вид у него был очень смущенный. Это было на него непохоже. Он хотел, по его словам, привезти из Нанси подарок. Он не сказал мне для кого. Выбирать подарок для него было мучением.

— Вы из коммерсантов, — говорит он мне наконец, — для вас это дело привычное... Отправляйтесь! Вот двадцать франков. Купите что-нибудь из местных изделий... [пропуск] у двери в драгунскую столовую. Должно быть, он забыл еще что-то. Он никак не мог вспомнить. Мы спросили, как пройти на улицу борделей. Мы искали бордель для военных. Искали долго и старательно, чтобы не ошибиться. Местное белое вино было намного лучше нашего, но стоило чудовищно

596

дорого. Это не располагало к трате денег на проституток. Прежде всего, у нас на это уже не хватало нужной суммы. В Нанси вояки тоже сидели без увольнений. В борделе были только мы пятеро. Одна из баб гадала на картах. Лакадан видел, как мы туда заходили. Он нас догнал. Он входит в наш бордель с каким-то старшим сержантом из гусар. Все встают. «Вольно!», — командует он. Он просит показать ему подарок. Все находят это удачным приобретением, говорят, что у меня есть вкус. Я снова запаковываю его. Я боюсь, как бы они его не помяли. Лакадан был пьян, тот, другой тип — тоже. Шли неверной походкой. Мы чувствовали себя неловко оттого, что они сидели рядом с нами.

— Эй ты, шлюха! — говорит он вдруг этой уродине. — Я знаю будущее лучше, чем ты!