Феллини

Флайяно продолжает:

— Итак, я понял, события фильма — это смесь реальности, воспоминаний, игры воображения режиссера, который оказался в творческом тупике и ищет источники вдохновения. В его окружении никто не знал сюжета фильма: ни обеспокоенный продюсер, ни его ближайшие сотрудники, ни его жена, свидетель его причуд и вранья, ни его любовница. Он сам не знает, что он хочет сделать. Он чувствовал себя опустошенным — никаких идей, никакой ясности, никакой инициативы. Он не знает, как взяться за дело. А между тем его ждут актеры, которых нужно отобрать для фильма. Команда сотрудников ждет его указаний. Необходимо запустить весь этот сложный механизм. А еще есть женщина его мечты, которую нужно завоевать. Но что это за режиссер, у кого нет больше идей, кому нечего — или слишком много чего — сказать, кто жалко сползает под стол во время приема, устроенного в его честь, тогда как его ожидает пресс-конференция для журналистов со всех концов земли в переполненном зале?

— Именно так, — отвечает Федерико. — Тогда кажется, что все пропало, что все рушится. И Гвидо Ансельми вспоминает свое прошлое, персонажей своих предыдущих фильмов, призраков своего детства, проститутку на пляже, наставления епископа, заставляющего вспомнить об аде, свою жену, свою любовницу, своего ангела-хранителя. Все это дает ему импульс приступить к работе. Он больше не опасается ни осуждения, ни наказания церкви. Он чувствует себя свободным. Его внезапная слабость, малодушие, бессилие толкнут его, словно ветерок, на путь творчества, света и любви. В конце концов он сделает свой фильм в состоянии радости, ясности и спокойствия.

Федерико, помолчав, добавляет:

— Что касается названия фильма, то я пока не придумал ничего, что показалось бы мне убедительным.

— «Прекрасная путаница»? — предлагает Флайяно.

Но такое название не вдохновило Федерико.

— Я не знаю. А пока на папке с моими заметками и краткой схемой событий фильма рядом с обычными изображениями толстозадых красоток я нарисовал крупную цифру 8 ½. Таким по счету будет этот фильм, если я его сделаю.

Почему 8 ½? Феллини подразумевал, что это будет его восьмой полнометражный фильм. Напротив, «½» объяснить несколько сложнее. Возможно, это означает его первый режиссерский опыт совместно с Альберто Латтуада — «Огни варьете». А может быть, его короткометражные фильмы в двух коллективных фильмах, как считают некоторые? А не является ли это отражением его творческого кризиса? А может быть, он рассматривает зеркальный эффект фильма, который не удалось снять Гвидо, в фильме, завершенном Феллини? Возможно, это просто отражение уже пройденного фильмом пути в процессе работы над ним? Окончательного объяснения этому нет.

Туллио Пинелли и Брунелло Ронди присоединились к Феллини и Флайяно, чтобы писать сценарий и подготовить фильм к съемкам. На этом этапе Федерико все еще сомневается. Накануне съемок он на грани срыва, в смятении и отчаянии. Он даже готов заявить Анджело Риццоли, что отказывается снимать.

«Я больше не помню, что это за фильм, который я хотел снимать. Ощущение, сущность, аромат, эта тень и лучи прожекторов, которые меня восхищали, — все исчезло, я больше не нахожу их. Последние недели со все нарастающей тревогой я пытался восстановить канву этого фильма, которому я не сумел дать даже название…»

В тот момент, когда он писал это письмо, к нему зашел главный машинист Меникуццио, чтобы пригласить на празднование дня рождения другого машиниста, Гаспарино. Открывая бутылку, Гаспарино радостно воскликнул: «Это будет великий фильм, Dottore! Ваше здоровье! Да здравствует „Восемь с половиной“!» Внезапно Федерико стало стыдно, он почувствовал себя капитаном, пытающимся покинуть свою команду. В результате все мгновенно прояснилось в его сознании. Он не напишет отказ Риццоли. И он сделает фильм.

В главной роли Гвидо Ансельми, одетого в черное и прячущего лицо под широкополой шляпой, — Марчелло Мастроянни. Он не знает сценария, импровизирует в процессе съемки, поражая точностью и спонтанностью. Федерико внесет окончательную версию диалогов во время дубляжа. Многие критики считают, что актер — альтер эго («второе я») Феллини. Нет, утверждает режиссер в интервью Дамиану Петтигрю: «Я всегда что-то выдумывал. Это неудержимое стремление выдумывать обусловлено тем, что я не хочу ничего автобиографического в моих фильмах. Я придумал Гвидо Ансельми, а критики заявили, что он — это я. Но Гвидо не является моим „альтер эго“, так же как я — не Марчелло Мастроянни. Это было бы слишком упрощенно». Вне всякого сомнения, это было бы слишком упрощенно, но в то же время часто в его фильмах, от «Маменькиных сынков» до «Интервью», включая «Восемь с половиной», «Джульетту и духи» и «Амаркорд», встречаются ссылки на события, действительно имевшие место.

В числе других актеров Феллини снова пригласил Анук Эме на роль Лизы, жены режиссера, и Аннибала Нинки на роль его отца. Сандра Мило исполняет роль Карлы, его любовницы. Клаудия Кардинале создала образ юной девушки у источника, это муза, грация, вдохновение и, следовательно, спасение, которое ему предлагает ее улыбка. Жан Ружель в роли его друга, антипатичного интеллектуала, толкающего героя в пустоту, убеждающего его в творческой бесплодности. Он символизирует сомнительных критиков, особенно ненавистных Феллини, которые прикрывают собственную бездарность, шельмуя работу других, даже не пытаясь ее понять. Ян Даллас в роли мага-телепата, читающего мысли Гвидо-ребенка. Американка Эдра Гейл, в то время студентка, воплотила образ Сарагины, «женщины-великана, страшной и восхитительной, тревожащей, растрепанной, накрашенной, танцующей румбу на пляже для восхищенных школьников».

Съемки, организованные Клементе Фракасси, начались в студии 9 мая 1962 года в гениальных декорациях Пьеро Джерарди. Он воссоздал холл отеля, главную улицу бальнеологического курорта, киносъемочную площадку, космический корабль, напоминающий «Вавилонскую башню» Брейгеля. А еще костюмы в стиле 1930-х годов. Несколько недель спустя Федерико хотел просмотреть отснятый и смонтированный материал, но не смог этого сделать, потому что забастовали техники лаборатории. И тогда он решил, что лучше не устраивать предварительных просмотров, чтобы не прерывать магии творческого процесса.

После прекращения забастовки он поручил проверку технического качества отснятых кадров главному оператору. На этот раз это был выдающийся итальянский мэтр Джанни ди Венанцо. Он уже работал раньше с Федерико — снимал «Брачное агентство» и недавно закончил работу с Антониони над его фильмом «Затмение», а затем с Франческо Рози над «Сальваторе Джулиано». Что касается камеры, то она была в надежных руках Паскуале Де Сантиса, младшего брата Джузеппе Де Сантиса. Затем Паскуале будет работать с Дзеффирелли, Висконти, Рози, снова с Феллини и станет одним из самых блестящих операторов итальянского кино.

Съемки продолжались до 14 октября, все работали в приподнятом настроении, что так нравилось Феллини. Он снимет также несколько сцен на натуре, между Тиволи, Фиумичино, Витербе. Эвкалиптовый лес станет парком водолечебницы, а на пляже Остии Феллини снимет финальную сцену возле космического корабля, где в неистовом хороводе под командой Гвидо-ребенка, одетого во все белое, закружатся сто пятьдесят два персонажа фильма под звуки парада клоунов, написанного Нино Рота. Позже, когда Лео Катоццо займется монтажом кинопленки, Нино напишет небольшой марш, названный «Пассарелла». Он станет знаменитой «мелодией Феллини», которая с тех пор будет звучать по всему миру.

Фильм «Восемь с половиной», вышедший на экраны Италии 14 февраля 1963 года, будет встречен восторженно, его назовут гениальным. Феллини будут называть волшебником, сравнивать с Прустом, Джойсом, Пиранделло, а фильм — с «Самопознанием Дзено» Итало Звево и «Земляничной поляной» Бергмана. Федерико победил. Успех фильма «Восемь с половиной» превзошел успех «Сладкой жизни». И все же в общем хоре восторга звучали и критические высказывания. Альберто Моравия писал: «Персонаж Феллини — эротоман, садист, мазохист, фантазер; он боится жизни, ностальгирует по материнской груди. Это шут, мистификатор и мошенник». В то время Моравиа был связан крепкой дружбой с Пазолини, что могло бы объяснить его озлобленность. По мнению киноведа Христиана Метца, это «весьма художественно представленное размышление о бессилии творить».