Москау

На экране грохотали и лязгали танковые гусеницы.

В РейхСоюзе обожали снимать фильмы про войну. И драмы о суровых буднях, и комедии вроде «Бравый фельдфебель Фёдор», и киноэпопеи о битвах. Кассовые сборы не считали, во главу угла ставилось патриотическое воспитание. Чтобы получить из казны вагон рейхсмарок, достаточно было написать заявку в Министерство народного просвещения и пропаганды, указать – в планах создать великое кино о Великой Битве. Счёт подобным шедеврам шёл на сотни: их мало кто смотрел. В частности, фильм «Морской лев», об удачном вторжении вермахта в Британию 11 мая 1942 года и пленении Черчилля, был разбит на две части и обошёлся в 50 миллионов иен. В кинотеатры на просмотр пришло лишь пятьсот человек – режиссёр, команда актёров и все их родственники. Любые ляпы в кино оправдывались – это называли «авторской точкой зрения». Если же кто-то из злобных рецензентов «Фёлькишер беобахтер» ругал шедевр, в Сёгунэ запускали слух: скорее всего критикует не истинный ариец, а с «мишлинг»[13] – посему и наезжает на прелесть творца.

Павел не отвлекался на происходящее на экране. Он слушал то, что ему говорили.

Очень внимательно слушал.

Пару раз у него дёрнулся левый уголок рта. Хорошо знающий Павла человек сразу бы понял: тот сильно удивлён. Достав платок, он механически протёр бумажный стаканчик.

– Это точно? – дотронулся он до руки Жан-Пьера, прервав монолог.

Вопрос показался идиотским даже ему самому… но не спросить было нельзя.

– Точно, – спокойно кивнул Карасик. – Иначе бы тебя не позвали. Мы слишком долго выясняли источник проблем, но в итоге – засекли. Радиоэлектронная ловушка на месте эксперимента под Новгородом зафиксировала на экранах нечёткий красный силуэт. Выжившие путались в показаниях, но им удалось увидеть его близко, на расстоянии вытянутой руки. От неизвестного объекта исходила сильнейшая энергия, на грани радиации. Этот факт убедил наших спецов: силуэт – и есть раздражитель. Вот почему Триумвират вызвал тебя для разрешения проблемы. Человек это, дух, бог – они не знают. Нужно найти корень зла. Я не хочу даже думать, что именно произойдёт, если ЭТО продлится хотя бы ещё полгода. Покажут рисунок? Здорово. Я его так и не видел, месяц жду допуск, пишу бумаги. Ты прав, гестапо помешалось на бюрократии.

Павел достал эфунк, сделал запись в блокноте.

– У меня натурально крыша едет, – признался он. – Скажу честно, появилась мысль: в одночасье сошло с ума всё гестапо, а не только те трое бедняг, что угодили в специзолятор.

– Я тоже так думал в первое время, – усмехнулся Жан-Пьер. – А потом, когда увидел своими глазами… Ты даже представить не можешь. Д-да, в-в общем, лладно.

Заикание вернулось к нему – так же внезапно, как и исчезло.

– Допустим, – согласился Павел. – Так или иначе, я собираюсь лично пообщаться с одним из очевидцев. Мой ранг пока что такое позволяет. Рисунок – это симпатично, но я хотел бы получить описание силуэта из первых уст. Раньше, чем Триумвират и глава имперской безопасности согласуют допуск к изображению. Вернусь в гостиницу, пошлю электронное письмо в гестапо. И спатьспать-спать. Прилягу на боковую до самого утра.

– С-спасибо, что п-принял м-меры, – шепнул ЖанПьер. – Здесь т-тебя не уз-знают.

Не прощаясь и не дожидаясь конца фильма, он встал и вышел первым – подсвечивая экраном телефона между кресел. Хлопнула дверь. Павел грустно посмотрел на часы.

…Дородная унтер-офицерша по выдаче билетов, щёлкая семечки, лениво проводила Жан-Пьера скучающим взглядом. Ничего удивительного – с эпических фильмов зрители уходят часто. Когда вышел Павел, она побледнела и поднесла руку ко рту… но ничего не смогла сказать. Неожиданно унтер-офицерше вдруг захотелось сделать то, чего она не делала вот уже много лет и совсем забыла последовательность движений.

Перекреститься.

Глава 5. Дайфуку

(переулок Гинденбурга, рядом с магазином «Берлин»)

– Вы бледны. Кожа прозрачная. Синяки под глазами. Может, один бокальчик?

Нет, благодарю покорно. Я говорил уже, вина не пью. А уж в свете дневного происшествия… Зверски болит всё тело. Как будто сначала его тщательно разобрали на винтики, а собрать отдали в дупель пьяному сантехнику. Потом, похоже, по мне проскакал табун лошадей и проехал сельский трактор. Очаровательные ощущения.

– Спасибо, – моргаю я обоими глазами. – Жрец Одина должен отмечать раз в месяц «День вегетарианства» – в память о фюрере, таковы правила. Сегодня я воздам должное капустным котлетам и минеральной воде из окрестностей прекрасного Карлсбада.

Она фыркает и показушно отрезает себе ломтик индейки. Шварцкопфы с глупым фанатизмом следуют кухне, соответствующей их убеждениям. Не покушаются на свинину (разве кто-то задумается, что в легионе «ИдельУрал» или в боснийской дивизии СС «Кама» служат мусульмане), не пьют пива (хоть виноградники Рейна даруют не только сок), отказываются от сочнейших сосисок – даже тех, что из телятины. А учитывая, что фюрер увлекался вегетарианством, особо упёртые шварцкопфы отвергают растительную пищу. Если едят салат, то только с мясом – не утонченную версию альпийского вурстсалата, а варварский вариант под названием «оливье», хотя логичнее было назвать его «Титаник»: овощи и курица, обняв друг друга от ужаса, тонут в море майонеза.

Глотаю минералку. Пузырьки щекочут язык. Моя гостья к ужину оделась значительно откровеннее: в фиолетовое платье, плотно облегающее тело, без лифчика – в вырез видна почти вся грудь. Соски торчат, чуть не протыкая материю. Кондиционер же, холодно.

Бедная, наивная девочка. Ей ещё не надоело?

Шварцкопфы меряют бытие своей меркой. Им кажется, любой священник только и мечтает, чтобы переспать с женщиной, грезит об этом в липких снах, комкая в руках… ну, положим, одеяло. Особенно католик либо православный иеромонах. Вайделоты – высшая каста жрецов древних викингов (так называемые «хранители легенд»), и если я пожелаю, то заведу гарем из двадцати женщин. Разумеется, только арийской расы, но всё-таки. Постановлением Совета Жрецов Москау служителям Одина, Локки и Тора разрешено жениться на натуральных блондинках – отчасти, конечно, это проблема.

Но спать-то вайделоту можно с кем угодно.

– Самые отвратительные убийцы отличаются сентиментальностью. – Она так терзает зубами индейку, словно та и есть фюрер. – Ваш кумир любил собачек, кушал вегетарианские яства, даже детей обожал… а их родителей он ненавидел. Смешно подумать: Европа управляется призраком, а власти делают вид – да, так оно и надо.

А, вот она к чему. Тут мне сложно не согласиться. После окончания Двадцатилетней Войны рейхскомиссариаты единогласно постановили: фюрер остается верховным правителем империи, невзирая на трагическую смерть. То есть, официально он пирует с павшими эйнхериями в Вальгалле, а не пьёт кровь в подземельях богини Хель, владычицы мира мёртвых. Согласно же меморандуму Совета Жрецов, в трансе они могут связываться с Асгардом и общаться с духом фюрера, передавая его приказы. Декреты печатаются готическим шрифтом, с красивым факсимиле. Триумвираты рейхскомиссариатов это вполне устраивает – нет никакой угрозы для личной власти, и всегда есть на кого перевести стрелки… если империей формально руководит мертвец.

– И что в этом ужасного? – отвечаю я нарочито скучным тоном, перемещая в рот кусочек капустной котлеты. – Фюрер находится в Вальгалле всего-то ничего, а вашего Христоса уже две тысячи лет в глаза не видели… кроме парочки шизофреников. Не смущает? Вы же без проблем верите на слово, что именно он из облаков управляет Вселенной. Хотя документальных доказательств бытия Иешуа из Назарета нет, кроме «Иудейских древностей» Флавия. Пусть он и упомянул о смертном приговоре для Иисуса, но в летописях и в личных записках Понтия Пилата, да будет вам известно, нет ни слова о казни, не говоря уж о так называемом воскрешении. Да и можем ли мы доверять Флавию в этом щекотливом вопросе? Он ведь, не к столу сказано, семит…

13

Полукровка (нем.) – термин, принятый в нацистской Германии.