Страница 89 из 123
Девушка заревела. Манди почувствовала себя мегерой, но все же отстояла свои позиции. В конце концов, она не изгоняла Урсулу с глаз долой в одной рубашке. И хотя она уже готова была смягчиться, обнять служанку и простить, тем не менее проявила твердость и сказала:
— Собери вещи и убирайся.
Сжав губы, она отвернулась и взяла на руки Флориана. Все еще рыдая, Урсула вышла из комнаты. Девушка была обижена и, вероятно, полна праведного гнева на то, что ее госпожа оклеветала ее молодого человека. Но Манди с грустью подумала, что скоро эта обида покажется ей ничтожной в сравнении с резкой болью, когда спадет пелена любовной слепоты.
Она поцеловала Флориана в темные кудри и со вздохом опустила на землю. В висках стучала тупая боль, но она знала, что ложиться бесполезно, сон не придет, а заботы будут крутиться в голове и расти, чтобы в конечном итоге задушить ее.
Со вздохом пошла она вниз посмотреть, как там малыш.
Хотя и беспокойно, но он все-таки спал, и, казалось, жар немного спал. Она отразила все вопросы Хильды об Урсуле и завуалированное брюзжанье по поводу Иоанна и снова ушла в свою опочивальню.
Веленевая бумага и мешочек чернильного порошка лежали на кровати. Манди достала из сундука пенал-кошелек из перьев, подаренный Александром, поиграла с зелеными перьями на кошельке, прикрыв глаза в раздумье. И наконец медленно, старательно, она начала писать.
— Письмо, — сказала Изабелла Пемброук с откровенным любопытством в зеленых глазах. — Обычно вам приходится доставлять их другим людям.
Александр улыбнулся жене Маршалла, которая вручила письмо.
Он сидел в большом зале имения Маршалла в Орбеке, отдыхая, приехав поздно ночью с посланием лорда Уильяма своей жене и коннетаблю. Теперь уже рассвело, и члены свиты Маршалла завтракали хлебом, сыром и пахтой.
— Руанский купец привез его три дня назад, — добавила Изабелла. — Определить эмблему на штампе невозможно, я думала, что оно от вашего брата.
— Нет, Харви в Англии, — сказал Александр и перевернул пакет; руки его вдруг стали влажными в предвкушении. — Я знаю кое-кого в Руане. Миледи, прошу меня простить.
Леди Маршалл подняла брови, но наклонила голову и отпустила его.
Она отлично знала, что «кое-кто в Руане» была фавориткой короля. Уильям рассказал ей об этом однажды ночью в постели, когда они обсуждали планы будущей карьеры Александра, а она заметила, что он мало интересовался женщинами.
— В тихом омуте черти водятся, — сказал ей Уильям. — А прошлое Александра трудно было назвать тихим. — И он рассказал ей о прошлой жизни молодого рыцаря и о том, как она пересеклась с жизнью фаворитки Иоанна. — Дело не в том, что его не интересуют женщины, а в том, что он не может иметь ту, которую хочет.
Изабелла задумчиво посмотрела на молодого человека, торопящегося прочь из зала. Уильям, верно, был прав насчет чертей в тихом омуте.
Александр нашел тихий уголок во дворе, уселся на бочку, чтобы распечатать письмо и вытащить содержимое на свет божий.
Почерк был крупным, буквы выписаны неумело, кое-где с ошибками. Веленевая бумага была очень тонкой, где подчищались ошибки с помощью пемзы. Кое-где слова украшали кляксы и разводы.
— О, Манди, — сказал он, качая головой и горько улыбаясь.
Учитывая размер почерка, содержание письма было невелико, но, когда он начал его разбирать, улыбка слетела с его губ.
Она писала, что у нее все в порядке, Флориан цветет, у малыша была лихорадка, но, кажется, он поправляется. Потом добавила: «Мой господин был в ярости, что ты посетил меня. Я ему ничего не говорила, но моя служанка не умеет держать язык за зубами, и теперь он знает все. Я молю тебя, будь осторожен и благоразумен, так как он дал мне понять, как легко он может уничтожить нас обоих. В данный момент он немного остыл, но мы не можем больше видеться даже как друзья.
Теперь же прощай, М.»
Письмо она подписала красивым заглавным инициалом, как и тогда, когда сбежала от него.
Александр тихо выругался. Если бы в этот момент во дворе появился Иоанн, будь он хоть королем, хоть чертом лысым, Александр схватил бы меч и вонзил в него.
Ему очень хотелось разорвать веленевую бумагу в клочья, но он заставил себя сложить ее и засунуть в карман. А чего он еще мог ожидать? По крайней мере, от нее пришло письмо и, хотя радости оно не принесло, он ощущал какое-то болезненное утешение, зная что ее рука писала эти слова, что она воспользовалась перьями, которые он ей подарил.
Со двора он пошел на ристалище и провел там час, метая дротик в столб, представляя себе что избитый щит на нем — сердце Иоанна, пока наконец его раздражение не улеглось.
ГЛАВА 30
Удушливый август пронесся по Руану, как горячее лезвие клинка. Кровельная дранка деревянных крыш деформировалась и трещала, постоянную тревогу доставляла угроза пожара. Все держали под рукой ведра с водой, черпаемой из колеблемой приливами и отливами Сены, и поливали деревянные предметы, пытаясь уменьшить разрушения, принесенные горячим воздухом. Болезнь возникала в мусорных кучах и канавах отбросов, и на радужных крыльях насекомых переносилась населению. Старые, молодые и уязвимые не выдерживали и умирали, так, впрочем, происходило каждый год в самые жаркие и самые холодные времена.
Одной из жертв стал младший сын Манди в первую же неделю ужасной жары.
Легкая лихорадка, терзавшая его последние два месяца, усилилась. В этот раз она сопровождалась рвотой и поносом. Буквально через сутки после начала болезни он умер, его маленькое обезвоженное тельце все так же лежало, как кукла, в колыбели.
Горевать Манди было некогда, потому что заболел и весь ее двор. Она так боялась, что болезнь заберет и Флориана, что у нее не было времени посыпать себе голову пеплом по поводу смерти малыша; и когда стало ясно, что Флориан выживет, ее собственное тело не выдержало. С огромным усилием воли она выползла из постели, чтобы посмотреть, как ее сына-младенца похоронят в пределах собора, но когда крохотное, завернутое в саван тельце погребли, она рухнула, и домой ее привезли невменяемой, в лихорадке и истерике.
Вечером начались спазмы и кровотечение.
В Руанском дворце Александр играл в шахматы с Уолтером, одним из гофмейстеров Маршалла, бывшим старшим гофмейстером. Уолтеру было почти шестьдесят, и даже в хорошую погоду, такую как теперь, он прихрамывал из-за мучившего его ревматизма. Он решил уйти на покой вместо того, чтобы умереть в доспехах, и был на пути домой в свой родной Уилтшир.
Александр прибыл в Руан, чтобы проследить за покупкой и транспортировкой вина, льна и шерсти для леди Изабеллы, которая находилась в Орбеке. Как только ее эконом купит товары, которые ему понравятся, их необходимо будет доставить до места назначения с уже подготовленным вооруженным эскортом.
Сам Маршалл был в южных провинциях с королем, но, перед тем как уехать, намекнул Александру, что, возможно, для него найдется — как для хранителя графских владений — еще одно дело. Спрашивать, не знал ли Уолтер что-нибудь об этом, было бесполезно. Старик избегал подобных вопросов, как бы ловко они ни задавались.
— Ваш ход, — сказал Александр.
— Знаю, знаю. — Уолтер потер руки и уставился на доску слезящимися голубыми глазами. — Vincit gui patrir, молодой человек. — Уолтер имел склонность цитировать латынь, когда хотел поставить на место рыцарей Маршалла. Лишь немногие из них были грамотными, а уж понимали латынь — единицы.
Александр улыбнулся. Уолтер только что сказал ему, что терпение победит.
— Satis verborum, — парировал он. — Adduces fortuna invat. — И его улыбка превратилась в усмешку, когда у Уолтера отвалилась челюсть от удивления. — Продолжайте, хватит болтать. Удача сопутствует храбрым.
Старик наградил Александра тяжелым взглядом.
— Те, кто слишком храбр, кончают разрезанными на куски на поле боя, — проворчал он и отказался торопиться, но в конце концов сделал твердый, хотя и весьма осторожный ход.