Страница 86 из 123
Правил не было, кроме того что нельзя было брать мяч руками. Единственным законом была сила. Игра была менее жестокой, чем турниры, но, конечно же, не излишне галантной.
Все еще задыхаясь, Александр перевернулся и еле-еле встал на ноги. Если бы он остался лежать, вероятнее всего, его бы затоптали.
Группа зрителей с оживленными лицами наблюдала, улюлюкала и поддерживала команды. Александр показал нападавшему грубый жест и, прижав руку к ребрам, побежал за неуловимым бурдючком.
На краю поля шла борьба, сплетенье пихающих, пинающих и бьющих рук и ног. Александр держался на периферии, не пытаясь ввязываться в эту свалку, и был вознагражден. В какой-то момент все держались друг за друга, а не за кожаный шар. Александр изловчился, сбил с ног рыцаря, выбил из-под него мяч и был таков.
— Монруа! — с триумфом выкрикнул голос из толпы, Александр промчался с бурдючком мимо туник, тем самым зарабатывая очко для своей команды и временные привилегии для себя.
— Ублюдок! — проревел кто-то из команды противника. Александр не обиделся, только ухмыльнулся и вытер лоб о предплечье.
В ноздри ударил запах пота, напоминавший ему, что не мешало бы принять ванну, прежде чем поступить в распоряжение лорда Уильяма. Не то чтобы он был нужен лорду Уильяму в данный момент. Маршалл с королем Иоанном и со всеми остальными магнатами в королевских палатах в башне обсуждали политику правления, которое началось вчера с коронации Иоанна в Вестминстерском аббатстве. Александр знал, что эта кратковременная передышка, если можно так назвать царивший переполох, скоро сменится большим количеством приказов, которые, несомненно, повлекут за собой беготню с рескриптами и запросами.
Подняв бурдючок, он затрусил назад к оговоренной стартовой точке, вбросил и со всей силы ударил его по направлению к туникам. Весь ад вырвался на свободу; на кону была большая бочка вина. И опять, когда игра устремилась то вверх, то вниз по полю, над толпой зрителей прозвучал боевой клич: «Монруа!»
Александр обернулся и увидел фигуру человека в сутане с капюшоном, тяжело опирающегося на палку.
— Харви? — недоверчиво сказал он.
Бурдючок ударился ему в ребра; он пошатнулся, и один из игроков противоположной команды сбил его с ног, завладел мячом и убежал.
— Харви? — снова сказал Александр и кое-как встал на колени, напрочь забыв об игре.
— Если ты сражаешься так же, как играешь в мяч, то это чудо, что ты еще жив, — наставлял его брат, проковыляв вперед, но ненамного, бдительно следя за костоломкой на поле.
— Что ты здесь делаешь? — настаивал Александр.
— Ха, смотрю, как тебя топчут.
— Ты знаешь, что я имею в виду. — Александр вытер руки о сорочку и снова осушил лоб. — Ты получил мое письмо?
— Какое письмо?
Александр сдался. Подав сигнал, что покидает игру, он взял свою тунику из кучи на воротах и покинул поле, присоединившись к брату.
Они кратко обнялись. Обнимать монаха при зрителях было не слишком прилично для репутации этого монаха.
— Ты еще не ушел из монастыря? — спросил Александр, ведя Харви к скамейке возле каменного желоба. Схватив за шиворот чьего-то пажа, стоявшего среди зевак, он послал мальчишку за вином.
Глаза Харви светились весельем.
— Не так, как это в свое время сделал ты, — ответил он. Лицо его искрилось здоровьем, он поднабрал плоти, которую раньше изрядно высушила болезнь.
Он уселся на скамью и поставил свой посох между коленками.
— Тогда как же… что ты делаешь в Англии?
— На самом деле я здесь со двором Хьюберта Уолтера. — И губы Харви растянулись в довольной улыбке.
— Архиепископа Кентерберийского? — голос Александра стал высоким, почти визжащим. — Ты прикреплен к архиепископу Кентерберийскому?
— Лишь очень скромным образом, с одной стороны, по воле случая, с другой — благодаря моим стараниям.
Александр провел рукой по лицу и подумал, не снится ли все это ему. В последний раз, когда Александр навещал своего брата, тот силился выучить латынь и совершенствовал искусство коленопреклонения в церкви со своим деревянным протезом. Теперь же вот он, вдали от монастыря, переполненный жизнью и прикрепленный к свите самого могущественного Хьюберта Уолтера.
— Ну, рассказывай, — сказал он.
Прибыл паж с вином. Александр заплатил ему полпенни и поставил кувшин на лавку. Харви отцепил рог с пояса.
— Когда умер Ричард, начался обычный муравейник приездов-отъездов. Почти вся знать и прелаты побывали в нашем доме для гостей, пока он не был похоронен.
Харви прервался, чтобы сделать большой глоток вина, и отчаянно скривился.
— Я не пил ничего хуже с тех пор, как меня заставили отобедать за столом Реджинальда, — заключил он и передал рог Александру. — Кислое, как кошачья моча.
Александр подавил ухмылку. Монах Харви может быть и членом свиты Хьюберта Уолтера, но некоторые привычки не меняются.
— Как и все английское вино. — Зажав нос, он сделал несколько быстрых глотков, утоляя жажду. — Так что ты говорил?
— Ах, ну да. — Харви почесал свою тонзуру, блестевшую легким, веснушчатым загаром. — Хьюберту Уолтеру нужен был капеллан, чтобы служить богослужения солдатам в его свите — не рыцарям, сам понимаешь; у них был свой, и исповедовались они кому-то своего уровня. Но простому солдату тоже нужен священник, к которому они могли бы обратиться, — тот, кто примет их слабости, кто знает их жизненный путь.
— И выбрали тебя?
— Нет, я заставил их себя выбрать, убедил их, что я наиболее подходящий для этого дела человек и что даже с одной ногой я буду лучшим выбором. Хьюберт Уолтер поверил. Пусть он стареет, но глаз остается острым, как у совы. — Харви покачал головой. — Для начала я починил сломанную пару ножниц, а потом через занавеску выслушал рассказ о ночных оргиях какого-то солдата со своим другом и тремя девицами.
Губы Александра дернулись.
— И какое наказание ты за это наложил?
— Обычное, — беспечно сказал Харви. — На хлеб и воду на две недели и проповедь о том, что такие грехи не радуют Божьи очи.
От воспоминания он зажмурился.
— Я сказал, что если он будет продолжать спать со шлюхами, то его член сморщится и отвалится. Я сказал, что видел такие случаи, когда еще не стал монахом, и посоветовал ему вымыть его член в горячем уксусе, чтобы предотвратить возникновение сифилиса у крестоносцев.
— Горячий уксус! — прыснул Александр.
— Прекрасное средство! — с непроницаемым лицом сказал Харви.
— Прекрасное наказание. — Александр непроизвольно прикрыл свой пах.
Несмотря на отвратительное вино, Харви опустошил свой рог и налил еще одну порцию.
— Так что в данный момент я в свите архиепископа, ну а со временем… ты же знаешь о моих планах на будущее, и я уже на шаг ближе к цели.
— Так ты действительно серьезно настроен?
— Это было причиной жить, хотя было много причин умереть, — сказал он, глядя на игроков, скользивших, метавшихся, мчавшихся по жизни на двух здоровых ногах.
Он положил рог на здоровую ногу.
— Ты сказал, что отправил мне письмо, я, верно, уже уехал, когда оно прибыло. Это было что-то важное? — И он сам ответил на свой вопрос проницательным кивком. — Точно, что-то важное, иначе бы ты дождался нашей следующей встречи. — Хорошее настроение, вызванное рассказом об епитимье бедному солдату, погасло в глазах Александра.
— Я нашел ее Харви, я нашел Манди.
Лицо Харви озарилось.
— Слава тебе Господи, парень, где?
— В Руане.
Он рассказал брату о случайной встрече в башне и о том, что там произошло.
— Боже, Харви, у меня есть маленький сынишка, которого я никогда не смогу признать своим из-за ее положения, и я не решаюсь настаивать на своих интересах из страха потерять их обоих.
Первая радость Харви угасла, но осталась все же искра оптимизма.
— По крайней мере, она жива и ты знаешь, где она, — сказал он. — Было время, когда я считал тебя заблуждающимся дураком, когда ты настаивал, что она все еще жива. Я был убежден, что она давно умерла под забором… И твой сын ни в чем не нуждается.