Страница 5 из 12
— А что филины? — спросил я приятеля.
Этой весной тут, у Дона, мы с Александром снимали на меловой круче гнездо самой крупной нашей совы. И были озадачены. Саша видел до этого трех птенцов. Во время же съемки их оказалось два — старший и младший. Куда делся средний — было загадкой. Теперь Саша рассказывает, что средний птенец через неделю снова в гнезде появился. Где был? Саша обшарил дно расщелины у обрыва и нашел следы столовой — перья птиц, хвост водяной полевки и обрывок заячьего уха. Родители кормили тут отпрыска. Каким образом птенец перекочевал снова в гнездо по крутому обрыву? Скорее всего, в лапах у взрослой птицы.
Дощатник наш создан для тихой воды. Нос у него тупой, как корма, но лодка движется сносно, и мы не заметили, как отмахали веслами километров пять и уперлись в перемычку к новому озеру. Тут мы поняли: дальше и нельзя было бы плыть — жажда! Мы как-то не подумали, что она может мучить и на воде — напиться из старицы было рискованно. Решили выйти на берег и, обжигая о песок ноги, стали топтаться возле дороги по пойме, ожидая машину.
Слава богу, она вовремя появилась. Мы утолили жажду и получили в подарок еще бутылку воды.
В разговоре выяснилось: в машине едут такие же рыболовы, как мы. Жара и бесклевье вынудили уехать. Как и везде, зашел разговор об электрических удочках, распространившихся, как эпидемия, и убивающих все живое. «Тут одних казаки приструнили…» — сказал угощавший водою парень. А Саша в лодке уже рассказал, что и тут, на старице, начали появляться эти ловцы, увозя по мешку рыбы. Казаки станицы Казанской предупредили: «Мужики, мы этого не потерпим…» Однако «электрики» явились вновь. Расправа была простой: когда, дождавшись ночи, пришлые принялись на одном из озер за обычное дело, казаки их машину облили бензином и подожгли. «С тех пор не ездят». Это случай, когда терпение у люден, что называется, лопнуло. Закон наказанья за омертвление вод не работает, и люди начинают действовать по неписаному закону. Кто их осудит?
Калитвянская яма
Между тем в лагерь прибыл гонец: «Гороховский лесничий на Калитвянской яме вынул сома под сто килограммов». Мастера нашей компании подобных сомов видали, но, проиграв Дону и его старице почти что вчистую, увидели шанс отыграться сомами. И немедленно лагерь наш стал на колеса.
До села Гороховки на Дону было километров сорок, и к вечеру мы были уже в доме лесничего Николая Алексеевича Багринцева.
Об этом человеке, лучшем сомятнике на Дону, в прошлом году мы писали. Но тогда сомик попался некрупный, примерно на пуд. На этот раз большого сома Николай Алексеевич поймал там же, на яме, возле парома. В войну тут была переправа. Несколько танков с нее упало. И, возможно, помимо большой глубины ямы, сомы любят ее за железо на дне, оно для них что-то вроде коряг.
В соме длиною больше двух метров оказалось девяносто два килограмма. Для фотографирования это чудище поднимали, подтягивая веревку автомобилем. Клюнул сом на налима — наживку лакомую и долго живущую на крючке.
Надо было видеть, как засверкали глаза Мастеров. Немедленно к Дону! Николай Алексеевич знал о нашем приезде и сделал главное — наловил с сыном для наживки налимов.
И вот на заходе солнца началось священнодействие. Близко в середине Дона плывет лодочка, а в ней сомятник и один из наших. Работа простая, но требующая сноровки и аккуратности — скользкого налима надо нужным образом посадить на крючок.
Все сделано. На берег из Дона тянутся лески к прутикам с колокольцами, а концы их привязаны к кольям: сом — рыба сильная. Был случай тут, когда сом утопил ловца, неосмотрительно намотавшего прочную леску на руку.
Вечерняя тишина. Круги от сомов на воде. Головли клюют прямо у берега на кузнечиков. Но до этой ли мелочи Мастерам — сомы на прицеле.
Час проходит — колокольчики не звенят. Но сомятник нас ободряет: что-нибудь обязательно будет.
Близко к одиннадцати мы с Николаем Алексеевичем уезжаем — он смертельно устал на тушении пожаров, а я, плотвичник, только помеха при важном деле. У костра, прислушиваясь, остаются двое.
Утром мы заявляемся с безмолвным вопросом: ну как? Рыбак никогда не будет спешить с похвальбой, а тут еще и повода нет. Один сом попался, но маленький, килограммов на пять. Он сидит на кукане и, если потянуть бечеву, заявляет права на жизнь.
Снимаю ловцов с добычей. Они обращаются с рыбой небрежно, надеются еще на одну ночь. Днем Мастерам полагалось поспать. Но где там, готовится еще одна атака на Дон. Куда-то к холодным ключам отправились за налимами и целый день ловили их в норах (дело весьма непростое!) руками. И вечером широкий фронт лесок с двенадцатью налимами на крючках нацелен был на сомов. Казалось, на этот раз Дон проиграет.
Ан нет. В рыбалке много значит удача. Хорошо подготовленный натиск результатов не дал. На большого налима клюнул соменок в два килограмма. Дитё! Таких Николай Алексеевич обычно немедленно отпускает. Но сомик так заглотил наживку, что крючок пришлось вынимать из него хирургическим инструментом. На кукане добыча плавала вверх животом и годилась только на лакомство курам.
Можно сказать, с нулевым счетом проиграли мы славному Дону. Одна радость: в день отъезда (уже в августе) вдали громыхала гроза, и по мере удаления от места, где больше недели мы жили, как рыбы, выброшенные на берег, на асфальте все чаще сверкали лужи. Изнурительная жара была позади.
Девяносто два килограмма.
Фото автора. 30 августа, 6 сентября 2002 г.
Пустельга
(Окно в природу)
Еще лет тридцать назад над любым полем, пустошью, лугом можно было увидеть птицу, повисавшую в воздухе в одной точке, распустив крылья и хвост. Это была пустельга — маленький соколок, промышляющий мышей.
В России сокола «пустельгой» нарекли будто бы соколятники — прирученная птица не хотела быть ловчим охотником, предпочитая мышей, «пустельга, пустое дело с ней заниматься».
Брем рассказ об этом, живущем по соседству с людьми, соколе начинает словами «Чрезвычайно красивая птица» и пишет о мышелове восторженно, называя его первейшим другом людей. Сокол в самом деле очень красив. Имея изящные формы, окрашен он в пепельные и красноватые тона с темными пятнами. У него гордо посаженная голова, изящные формы тела — типичный сокол.
Птица всегда была на виду у людей. С небольшой высоты обозревая землю, пустельга вдруг останавливается в воздухе головой к ветру (украинское название пустельги «боривитер») и огромными дли своей величины глазами видит в травах мышей и даже кузнечиков. Сложив крылья, птица камнем падает на добычу. Если она небольшая, тут же ее съедает, если крупная — ищет укромное место дня трапезы или уносит еду птенцам.
Пустельга способна застывать в одной точке.
Пустельга была широко распространена по всей Европе и Азии. Пустельгу не преследовали, видя в ней хорошего помощника сохраненья зерна на полях, и пустельга людей сторонилась, но не боялась. Селится она (иногда колониями) в рощах среди равнин и на отдельно стоящих деревьях. Не избегает построек. Повсюду в Западной Европе селится в нишах стен замков, на колокольнях и высоких домах, если они расположены близко к полям. В Кельне на лестнице знаменитого собора экскурсовод, помню, показал нам птицу, сидевшую метрах в десяти на выступах камня: «У нее там гнездо. Но она привыкла к людям и не боится». Это была пустельга, летавшая на поля даже из центра города. А лет пятнадцать назад гнездо пустельги мы снимали для передачи «В мире животных» на окраине подмосковного Зеленограда. Поднявшись на чердак многоэтажного дома, в щели между кладкою кирпича мы увидели четырех в белом пуху птенцов. Дождались и взрослой птицы. Она прилетела с лежащего рядом поля с мышью. Нас, конечно, сразу увидела, но, повременив с минуту, стала кормить птенцов, отщипывая им по кусочку мяса. Другой родитель тоже явился с кузнечиком и, обломав у него жесткие части тела, мякоть сунул птенцу. Наше присутствие на чердаке его не пугало. Старались не двигаться, и сокол проявил любопытство — слетел и сел на камеру оператора.