Страница 2 из 56
Характерно, что среди своих литературных пристрастий Зорге назвал только германских классиков. Очевидно, тот факт, что он родился и первые три года своей жизни провел на территории Российской империи, равно как и наличие русской матери, не означали для Рихарда восприятие России как своей Родины. Хотя русским языком он владел более или менее свободно, но почти все его письменные работы были написаны по-немецки, и никакого повышенного интереса к русской истории и культуре Рихард в детстве и юности не проявлял. Да, похоже, и о революционных традициях семьи вплоть до Первой мировой войны никогда не вспоминал.
Хотя Рихард Зорге и вступил в рабочий атлетический клуб, определенных политических взглядов у него не было. Скорее ему был присущ стихийный анархизм. Он был добродушным и общительным парнем и пользовался популярностью у своих товарищей.
1 декабря 1907 года отец умер в возрасте 55 лет. Говорят, что он злоупотреблял алкоголем. Инфляция в годы Первой мировой войны и после ее окончания съела все отцовское состояние. Нина Зорге была вынуждена оставить комфортабельный дом в Ланквице и переехать в съемную квартиру в менее благополучном берлинском районе. Мать Зорге пережила мужа на 45 лет и умерла в 1952 году в ФРГ.
Дочери Зорге от первого брака, Натали и Анна, пережили Вторую мировую войну, но дальнейшая их судьба неизвестна. В семье Зорге было пятеро детей — три сына от второго брака и две дочери от первого брака. Старший сын Герман был инженером-химиком, жил в Майнце и умер в 1958 году. Средний сын Вильгельм, по словам Рихарда, "до Первой мировой войны был революционным социал-демократом (после войны им не является)". Впоследствии он разбогател, но пропал без вести накануне Второй мировой войны.
Первая мировая война
Летом 1914 года Зорге вместе со школьной компанией отправился в Швецию. В Германию они вернулись в конце июля на последнем пароходе перед самым началом войны, которой никто не ожидал. А уже в ночь с 1 на 2 августа в Германии была объявлена мобилизация. Зорге не стал сдавать выпускные экзамены и в октябре 1914 года, не окончив реального училища (Высшей окружной школы Берлина), пошел в армию добровольцем. В тюрьме он вспоминал: "Если говорить о причине, побудившей меня решиться на такое бегство, то это горячее стремление приобрести новый опыт и освободиться от школьных занятий, желание освободиться от бездумной и совершенно бессмысленной жизни 18-летнего юноши, а также всеобщий ажиотаж, порожденный войной. Я не советовался ни со старшими, ни с матерью, ни с другими родственниками…
Сразу же после начала войны я прошел неполную шестинедельную подготовку на учебном плацу под Берлином, и тут же был отправлен в Бельгию, и принял участие в сражении на реке Изер. Можно сказать, что это был период перехода "из школьной аудитории на поле сражений", "со школьной скамьи на бойню".
Это кровопролитное, ожесточенное сражение впервые возбудило в сердцах — моем и моих товарищей-фронтовиков — первую и потому особо глубокую психологическую неуверенность. Наше горячее желание драться и искать приключений было быстро удовлетворено. Потом наступило несколько месяцев молчаливых раздумий и опустошения.
Я предавался всевозможным размышлениям, вытягивая из головы все свои исторические познания. Я осознал, что участвую в одной из бессчетных европейских войн и воюю на поле сражения, имеющем историю в несколько сотен или даже тысяч лет. Я думал: как бессмысленны эти бесконечно повторяющиеся войны! Сколько раз до меня немецкие солдаты сражались в Бельгии, стремясь вторгнуться во Францию! И наоборот, сколько раз войска Франции и других стран делали здесь то же, надеясь разгромить Германию. Знает ли кто из людей, какой же смысл в этих войнах прошлых времен?
Я старался осознать мотивы, которые лежали в основе новой агрессивной войны. Кто заново проявляет интерес к этим землям, шахтам, промышленности? Кто стремится захватить подобную добычу, невзирая на любые человеческие жертвы?
Никто из моих товарищей — простых солдат и не думал о каких-то аннексиях и оккупации. Никто даже и не знал, для чего все эти наши усилия. Никто не знал истинных целей войны, и тем более никто не разбирался в вытекающем отсюда ее глубинном смысле. Большинство солдат были людьми среднего возраста, рабочими и ремесленниками. Почти все из них были членами профсоюзов, а большое число — сторонниками социал-демократии. Но только лишь один человек из них был действительно левым. Это был пожилой каменщик из Гамбурга, и он тщательно скрывал свои политические взгляды, не раскрываясь ни перед кем.
Унтер-офицер германской армии Рихард Зорге
Мы подружились с ним. Он рассказывал о своей жизни в Гамбурге, о своем опыте преследований и безработицы.
Он был первым пацифистом, которого я встретил. Погиб он в бою в начале 1915 года, а вскоре после этого и я был впервые ранен. Уже сразу после начала войны я заметил, что мы, простые солдаты и офицеры, живем совершенно отдельной жизнью. За пределами службы мы имели очень мало контактов с офицерами. Офицеры общались только с офицерами. Я совсем не мог иметь чувства какой-то глубокой привязанности к ним".
То, что война, вопреки первоначальным планам воюющих сторон, оказалась затяжной и потребовала мобилизации всех сил и привела к невиданным прежде людским потерям, быстро излечило патриотический восторг первых месяцев. Зорге здесь не был исключением.
Первоначально он был направлен на западный фронт в составе полка полевой артиллерии. Под Диксмойде, во Фландрии, он получил боевое крещение.
Летом 1915 года в боях на германо-бельгийском фронте был ранен под Ипром в первый раз. Во время лечения в берлинском лазарете сдал экзамен на аттестат зрелости. Зорге вспоминал, ожидая в тюрьме исполнения смертного приговора: "Я вернулся в Германию для излечения после ранения. В стране становилось все труднее сохранять нормальный уровень жизни. Все определялось двумя вещами: дефицитом и черным рынком. Но если были деньги, на черном рынке можно было купить все, что угодно. Бедняки возмущались. Того воодушевления и духа самопожертвования, которые были в начале войны, больше не существовало. Начались обычные для военного времени спекуляции и подпольные сделки, а угар милитаризма постепенно стал улетучиваться. Напротив, полностью раскрылись чисто империалистические цели — прекращение войны в Европе путем достижения корыстных целей войны и установления германского господства.
Используя период реабилитации после лечения, я подготовился к выпускным экзаменам, поступил на медицинский факультет Берлинского университета и даже посетил две-три лекции. Но мне было не очень-то весело после возвращения в Германию, и я не знал, что делать. Я старательно изучал политическую деятельность и политические тенденции, но в условиях войны все это потеряло всякий смысл. И, не дожидаясь завершения срока реабилитации, я снова вернулся на службу.
По возвращении же в часть я увидел, что моих старых товарищей почти не осталось".
Получив звание ефрейтора, Зорге был направлен на восток — в составе части для поддержки в Галиции австро-венгерских войск в боях против русской армии, однако не прошло и трёх недель, как он получил новое осколочное ранение. Рихард вспоминал: "Факт, что хотя мы и поразили Россию в самое сердце, но войне по-прежнему не видно конца, был налицо, и многие стати бояться, что она будет длиться вечно".
После получения аттестата зрелости и второго ранения Зорге был произведен в унтер-офицеры 43-го резервного полка полевой артиллерии и награждён Железным крестом II степени. В 1916 году после госпиталя вернулся в свой родной полк, который на этот раз участвовал в боевых операциях под стенами крепости Верден.
В тюрьме Зорге вспоминал: "В начале 1916 года я во второй раз был ранен. Возвратившись на родину после длительной трудной поездки через оккупированную Германией русскую территорию, я увидел, что положение в стране критическое.