Я захватываю замок

— А это мой муж, Джеймс Мортмейн.

И произошло чудо! Саймон Коттон обрадованно воскликнул:

— Но как… Нет, не могу поверить! Это же вы написали «Борьбу Иакова»?

В глазах отца плеснулось странное выражение. Прямо отчаянное. Будто нежданные гости загнали его в угол.

— Ну, я… — настороженно ответил он.

По заинтересованным ноткам в его голосе я вдруг поняла: отцу невероятно приятно, просто не верится в реальность происходящего. Так, наверное, выглядит потерпевший кораблекрушение, заметив на горизонте судно.

Саймон пожал ему руку и, представив брата, спросил:

— Нейл, ты ведь помнишь «Борьбу Иакова»?

— Конечно, — отозвался он. — Такой яркий персонаж!

Нейл, видимо, решил, будто Иаковом зовут героя книги, хотя подразумевался библейский Иаков, боровшийся с ангелом. Зато Саймон рассуждал о романе так, словно вот-вот перевернул последнюю страницу. Постепенно выяснилось, что изучал он его в колледже несколько лет назад.

Отец сначала нервничал, неловко кутался в плед, но по ходу беседы расслабился, разговорился — старший Коттон едва успевал вставлять в его монолог короткие замечания. Наконец, отбросив мокрый плед, будто досадную помеху, отец шагнул к столу и потребовал какао.

О какао! Чудеснейший в мире напиток! По крайней мере, на мой вкус.

За столом беседа стала общей. Отец подшучивал над нашими зелеными руками, а Нейл Коттон хохотал до упаду над блюдом в ванне. Роуз, само очарование и кротость, улыбалась гостям пленительнее и пленительнее, а затем села у огня, взяв на руки золотистого, как ее кудри, Абеляра. Коттоны то и дело подходили его погладить. Их восхищало абсолютно все. Например, когда Элоиза забралась спать на крышку медного котла, Нейл объявил, что более смышленой собачки в жизни не видел. Разговор в основном поддерживали гости и отец; я изредка вставляла реплику-другую — и каждую Коттоны находили забавной.

Беседа лилась гладко; я все время молилась, чтобы Саймон не задал самый кошмарный вопрос. И он его задал:

— Так когда ожидать новый шедевр — продолжение «Борьбы Иакова»?

Боже, что делать? Опрокинуть какао? Но уж очень хочется его выпить…

Пока я боролась с жадностью, отец коротко, без злости, без горечи, обронил:

— Никогда.

Просто выдохнул одно слово. И будто сжался: голова поникла, плечи ссутулились. Вряд ли остальные заметили эту перемену.

— Разумеется, если подумать, продолжения и быть не может, — неожиданно сказал Саймон и, поймав холодный взгляд отца, быстро продолжил: — К таким книгам ничего нельзя прибавить или убавить. Они серьезно влияют на работы других писателей, но для создателя подобная книга — пройденный этап, завершенная, цельная идея, из которой уже ничего не развить.

Мы с Топаз встревоженно уставились на отца.

— А я уверена… — попыталась возразить мачеха, но отец ее перебил.

— По-вашему, такие писатели — авторы одного романа? — тихо спросил он.

— Боже упаси! — отозвался Саймон. — Я лишь хочу сказать, что ошибся со словом «продолжение». В мире искусства писатели — в известном смысле, единственные истинные творцы. Из глубины души за раз они извлекают один неповторимый шедевр… Целое ожерелье, не жемчужину! А затем снова уходят на дно, чтобы вынести на свет новое сокровище. Возможно, Господь создал иные миры, но не в дополнение к этому.

Несмотря на пышность и книжность, звучало искренне. Но я не поверила. За словами чувствовалась пустота. Тактический ход, чтобы по-доброму сгладить неловкость. Быстро же Саймон уловил напряженность момента! Самое странное, отца его речь, похоже, впечатлила. Он тряхнул головой, словно ему в голову пришла новая мысль, но, ничего не сказав, задумался. Очнулся лишь от вопроса Саймона о третьем сне в «Борьбе Иакова». Таким оживленным я его не видела с того года, как они поженились с Топаз. Рассказывал отец не только о себе и романе — он втянул в беседу всех, а особенно часто обращался к Роуз, так что Коттоны постоянно оборачивались к ней, причем с явным удовольствием.

Нейл сидел на медном котле рядом с Элоизой, почти не принимая участия в разговоре, а разок дружески мне подмигнул.

Наконец прибежал Томас и сообщил, что Стивен ждет на улице с лошадьми. (Брату какао перепало, на Стивена уже не хватило; тогда я оставила для него половину своего напитка и, чтобы не остыло, придвинула кружку к огню.) Мы с отцом поспешили вслед за Коттонами во двор: никогда не видела, как вытаскивают машину! Роуз не смогла пойти из-за длинного платья, а Топаз это не интересовало. Поднялась приятная суматоха: плясали лучи фонариков, все смеялись, подбадривали гиканьем лошадей — и автомобиль благополучно выкатился на дорогу. Прощались мы второпях; братья пообещали, что скоро увидимся, — по-моему, вполне серьезно.

Стивен и Томас повели лошадей обратно на ферму, а мы с отцом, увязая в грязи, устало побрели под дождем к дому. Темень стояла хоть глаз выколи. Керосиновый фонарь забрали мальчики. Стоит ли объяснять, что карманных фонариков в нашем хозяйстве давно не водилось?

Отец, прямо-таки лучась весельем, крепко сжимал мою руку. Я поинтересовалась его мнением о Коттонах.

— Ну, — усмехнулся он, — вряд ли они станут докучать нам с оплатой аренды. — А затем восхитился американской энергичностью и рассказал об интересных случаях, произошедших с ним во время лекционного тура. Саймон Коттон напомнил ему Генри Джеймса — этакий сорт американцев, страстно влюбленных в Англию.

— Скоутни повезло, из него выйдет прекрасный хозяин.

Кстати, я пыталась прочесть роман Джеймса «Что знала Мейзи» еще в девять лет — решила, будто книга детская. К сожалению, красивое темно-фиолетовое собрание сочинений Генри Джеймса тоже давно продано.

Когда мы вернулись в замок, отец отправился в караульню, а я бросилась к Топаз и Роуз. Обе весело болтали. По мнению мачехи, Роуз сразила братьев наповал. На случай, если Коттоны пожалуют очень скоро, решили завтра же навести порядок в гостиной, а Топаз собралась перешить для Роуз еще одно платье — магазинное, лондонское, которым та всегда восхищалась.

— И отцу они, кажется, понравились, — заметила я. — Ну разве не чудо?

В заднем окне караульни вырисовывался его темный силуэт — склоненная над письменным столом фигура.

— И правда — чудо! — отозвалась Топаз. — Он опять хочет писать!

Тут вернулись Стивен и Томас. Еле заставила Стивена выпить припасенное какао! Кружку он взял только после угроз вылить напиток в раковину. И все разошлись по спальням.

Роуз вытряхнула из шкафа свои наряды и с надеждой начала примерять их на мисс Блоссом: вдруг они не так уж плохи? Увы! Платья оказались еще хуже, чем ей представлялось.

Только это не испортило сестре настроения. Мы говорили, говорили и говорили…

— Роуз, не стоит увлекаться, — строго сказала я, усаживаясь на кровати. — Мы замечтались. А зря! Конечно, званые вечера и прочие пикники — это чудесно. Я буду рада, если нас пригласят, но… Роуз, ты готова выйти замуж за бородача?

— Хоть за черта с рогами, если у него есть деньги! — отозвалась сестра.

Похоже, она вспомнила тень Саймона Коттона, но ни словом о ней не обмолвилась. Ну, и я не стала. Лучше не затрагивать эту тему, если на кону брак с состоятельным мужчиной.

Когда мы задули свечи, я вызвала на разговор мисс Блоссом. Никогда не знаю, что она скажет, — сначала нужно поверить, будто она действительно говорит. Я поинтересовалась ее мнением о вечерних событиях.

— Что ж, крошки мои, — ответила она, — в вашей жизни новая полоса, глупо отрицать. Теперь уж постарайтесь, не упустите шанс! Старые тряпки, которые вы на меня вешали, здесь не помогут. Просто вымойте волосы и руки. Над зелеными пальцами можно посмеяться лишь один раз. А теперь выспитесь, как следует! Для свежего цвета лица.

Совет относительно краски Роуз приняла к сведению — все утро нещадно скребла руки, пока не оттерла их дочиста. На том чистящий порошок и закончился. Придется мне ждать, когда краска сойдет сама; она уже посерела и напоминает обычную грязь. Ой, а потру-ка я ладони наждачной бумагой! После чая.