Страница 46 из 75
Дона Мариана заглядывает в Моникину комнату – пусто. В ванной тоже пусто, только синий резиновый бегемот каким-то образом оторвался от пробки и уплыл на край ванны, утащив с собой цепочку из шариков.
Дона Мариана распахивает дверь туалета и обнаруживает Монику, сидящую на полосатом коврике перед унитазом.
– Моника, доченька, что с тобой?! – кричит дона Мариана. – Тебе плохо? Что болит?!
Моника поднимает голову и смотрит куда-то сквозь дону Мариану.
– Дискри… минант, – скрежещет она, почти не шевеля губами.
Доне Мариане становится страшно.
– Какой дискриминант? Где? – переспрашивает она и присаживается рядом с Моникой на корточки.
– У меня, – шепчет Моника. – В животе… болит…
И поняв, что мама уже проснулась и можно больше не сдерживаться, Моника роняет голову на унитазный круг и басовито, с подвываниями, рыдает.
Vinho Verde
[48]
Рано утром Мартиня стучится к доне Аделаиде. У ее ног стоит маленький чемодан в красную и зеленую клетку, а под мышкой зажат сеньор Аждрубал Кошта-и-Куньяш, как никогда похожий на унылую мурселу.[49]
– К родне опять собралась? – спрашивает, зевая, дона Аделаида. На ней голубая пижама в красную хризантему и ярко-желтый стеганый халат с нежно-розовыми отворотами. Пижаму в прошлом году подарила Мартиня, а халат дона Аделаида купила сама и еще никому не показывала. – Ты ж вроде совсем недавно ездила.
– Я ненадолго, – виновато говорит Мартиня. – На денек всего. Какой у вас чудесный халат!
– Главное – теплый. – Дона Аделаида с довольным видом проводит ладонями по блестящей ткани и тщательно стряхивает с груди невидимую соринку. – Вот доживешь до моих лет, поймешь, что в первую очередь думать надо о комфорте. А не как ты – все коленки наружу…
– А вам даже думать ни о чем не надо, вам все идет, что ни надень, – притворно ворчит Мартиня. – Если бы я знала, что у вас такой замечательный халат, сшила бы сеньору Аждрубалу желтую попонку – в тон. Были бы вы с ним как два одуванчика. Кстати, он будет кашлять и клянчить мед, так вы не давайте, он притворяется.
– Без тебя разберемся, – говорит дона Аделаида, забирая у Мартини сеньора Аждрубала. – Иди сюда, мой сладкий, – воркует она, закрывая дверь, – пусть твоя хозяйка идет себе, нам и без нее неплохо. Да, моя радость?
Сеньор Аждрубал скорбно смотрит на дону Аделаиду круглыми темно-карими глазами и несколько раз натужно кашляет.
– Нет, дядя Адриан, – упрямо говорит Мартиня. – Не нужен мне прошлый год! Мне нужен две тыщи четвертый. У него и цвет, и вкус. И пузырьки правильные. И вообще.
– Ну Мартиня! – Дяде Адриану смешно, но он изо всех сил делает вид, что сердится. – Ну где я тебе возьму десять бутылок две тыщи четвертого?! Ну одну, ну от силы две. И то я их для твоей тети оставил, ей тоже прошлый год что-то не очень…
Мартиня поджимает губы.
– Давай пополам, а? – заговорщицки подмигивает дядя Адриан. – Пять бутылок прошлого года и пять – две тыщи четвертого.
– Вы же сказали – у вас всего две бутылки две тыщи четвертого, и то для тети! – возмущенно кричит Мартиня.
– А ты его слушай больше, – говорит тетя Фатима, входя в комнату с блюдом мясных крокетов. – Ты что, дядю своего не знаешь? Он тебе целый ящик оставил и никого к нему не подпускает. Куууда немытыми руками?!
Дядя Адриан торопливо засовывает крокет в рот и невинно хлопает глазами. Тетя Фатима неодобрительно качает головой.
Мартиня идет от станции. Маленький чемодан в красную и зеленую клетку катится почти что сам по себе и весело стрекочет пластмассовыми колесами по мощеному тротуару.
«Интересно, – думает Мартиня, – дона Аделаида весь мед скормила сеньору Аждрубалу или оставила чуть-чуть для меня?»
– Десять, – считает Мартиня, расставляя на столе высокие хрустальные бокалы, – одиннадцать, двенадцать, тринадцать… Дона Аделаида! – кричит она в сторону кухни. – Где еще один бокал?
Спящий в кресле сеньор Аждрубал Кошта-и-Куньяш что-то ворчит и переворачивается пузом кверху.
– У меня! – откликается дона Аделаида. – Я его вытираю! Ты вино охладила?
– Давно! – Мартиня придирчиво оглядывает стол. – Идите уже сюда!
Дона Аделаида заходит в комнату и протягивает Мартине последний бокал.
– Держи, – говорит она. – Можешь разливать, я сейчас приду.
Мартиня кивает, ставит бокал на стол и начинает откупоривать бутылку.
– Ну что, – говорит Мартиня и откашливается. – Приступим.
– Какой, ты сказала, это год? – спрашивает дона Аделаида. Она сидит в кресле, обнимая большой полиэтиленовый пакет. Сеньор Аждрубал Кошта-и-Куньяш лежит на полу, положив голову ей на тапочек.
– Две тысячи четвертый. Дядя Адриан говорит – лучший за последние десять лет.
Мартиня снова откашливается. Потом слегка обмакивает пальцы в вино и осторожным движением проводит по кромке одного из бокалов. Раздается удивительный хрустальный звук. Сеньор Аждрубал вскакивает на ноги и заливается лаем.
– Т-с-с-с-с! – хором шипят дона Аделаида и Мартиня. Сеньор Аждрубал сконфуженно замолкает.
Мартиня снова обмакивает пальцы в вино и закрывает глаза. По комнате плывет странная хрупкая мелодия.
– Ну Мартиня, – в десятый раз повторяет дона Аделаида, шмыгая носом. – Ну… нет слов! Вот прямо нет слов!!!
Мартиня краснеет и допивает вино уже из пятого бокала. Дона Аделаида вытирает глаза и лезет в свой пакет.
– Смотри, что я принесла, – говорит она, доставая желтую стеганую попонку с розовой отделкой. – Для сеньора Аждрубала, чтобы он на прогулке не простужался. А для тебя – мед.
При слове «мед» сеньор Аждрубал подходит поближе, задирает голову и несколько раз натужно кашляет.
Синенькое
Уже под утро Катарине приснилось, что она сидит в кондитерской на углу и ругает подавальщицу Селию за пролитый кофе. Селия в Катаринином сне пыталась стереть кофейную лужу рукавом бархатного платья и плакала – громко и безнадежно.
Катарина открыла глаза. Плакала Жука.
– Что, что с тобой? – испуганно спрашивает Катарина. – Что приснилось? Что болит?
– Си… синенькое, – давясь слезами, выговаривает Жука. – Синенькое пропало!
Катарина уже все перепробовала, но ни отвлечь, ни успокоить Жуку так и не сумела.
Жука покорно позволила себя умыть и переодеть и даже съела стаканчик йогурта и полвафли, но так при этом плакала, что Катарина чувствовала себя убийцей.
– Жукиня, зайчик мой! – Катарина уже сама чуть не плачет. – Ну скажи, что с тобой? Какое синенькое тебе нужно? Скажи, я тебе его дам!
Жука мотает головой, разбрызгивая слезы.
– Ты не дашь!!! Оно пропало!!!
В одиннадцать Катарина не выдержала и позвонила тете Дионизии.
– Да ребенок же заболевает! – закричала тетя Дионизия, и Катарина почти увидела ее трагически вздернутые брови и раздувающиеся ноздри. – Ты хотя бы догадалась смерить ей температуру?!
Тетя Дионизия считала Катарину никудышной матерью и не скрывала этого.
– Когда-нибудь ты уморишь бедную крошку, – говорила она, сидя у Катарины на кухне и звучно прихлебывая полезный тизан[50] из Катарининой чашки в маках. Тизаны тетя Дионизия заваривала сама и всегда носила с собой в пузатеньком термосе.
Катарина прижимает губы ко лбу плачущей Жуки. Лоб холодный и немного влажный.
– Нет у нее температуры, – говорит Катарина в трубку.
48
Вино такое, местный эндемик, водится только в Португалии, в регионе Дору-и-Минью (Douro e Minho). Как бы ни хотелось переводчикам, оно вовсе не зеленое, а молодое. В мелкий пузырек, мельче, чем шампанское.
49
Мурсела (morcela) – кровяная колбаса черно-подпалого или черного цвета. Упоминается в кулинарной литературе с 1750 года. Различается несколько основных видов мурселы, в том числе с рисом, для варки, для жарки, для запекания и т. д.
50
Тизан – травяной настой или отвар.