Элис. Навсегда

Вмешивается Кейт Уиггинс:

– Полли, вы должны понять, что едва ли Фрэнсис могла…

Но тут я перебиваю ее с решительностью, которой на самом деле не чувствую:

– Да, мы успели поговорить. Она казалась… ясномыслящей. Не поддалась страху или же сумела преодолеть его и взять себя в руки. Вам ведь известно, что я не могла ее видеть?

Сама не знаю, почему я хочу сейчас напомнить им об этом. Полли кивает, не сводя с меня своих бледных глаз. Я смотрю на присутствующих. Все чего-то ждут. Им хочется продолжения. Общее внимание устремлено на мою особу. Ощущение при этом возникает чуть тревожное, но не сказать, чтобы чересчур неприятное.

– Было очень темно, – продолжаю я, и мой голос звучит еле слышно в огромной светлой комнате. – Машина перевернулась, и я не имела возможности разглядеть, насколько тяжело она пострадала. Я не знала, что все так серьезно. Она сказала, что, вероятно, повредила ноги, но в остальном все казалось хорошо. Она не производила впечатления человека, которому очень больно. Рассказала, что съехала с дороги, чтобы не раздавить лису. Живет неподалеку. А еще упомянула, что машину недавно помыли.

Краем глаза я замечаю, как Лоренс вдруг роняет голову на грудь и смотрит на свои руки, обдумывая это маленькое напоминание об их прошлой жизни.

– Да! – воодушевляюсь я, словно воспоминания только сейчас ожили во мне. – Она даже пыталась шутить. Мол, как жаль, что ее муж – то есть вы – недавно привел автомобиль в порядок.

Полли издает странный звук. То ли смех, то ли всхлип. Шарлотта Блэк придвигает к ней поближе коробку с бумажными носовыми платками и дотрагивается до ее руки. В браслете Шарлотты вспыхивает отблеск света.

– Она поблагодарила меня, что я составила ей компанию. Я еще подумала тогда: с каким же достоинством держится эта женщина!

Подобная мысль посетила меня позднее, когда я перечитывала свои показания у О’Дрискола, но именно эти слова им хочется услышать.

Полли уже вовсю рыдает, спрятав лицо в бумажные платки. Эдвард сидит неподвижно. Я делаю паузу, перевожу дух, а потом, не в силах справиться с искушением, выдаю:

– А когда приехала «скорая помощь», она сказала: «Передайте им, что я их очень люблю».

Не успеваю я закончить фразу, как чувствую, что Уиггинс начинает ерзать на стуле рядом со мной. Это не зафиксировано в протоколе.

– Да, – настаиваю я. – «Передайте им, что я их очень люблю». И это было последнее, что она успела мне сказать.

Подняв голову, я смотрю на лицо Лоренса, которое охвачено бурей эмоций. Он громко вздыхает, и возникает впечатление, будто это его последний вздох и вместе с ним остатки энергии покидают его тело. Сейчас он напоминает глубокого старика, усталого, опустошенного, обессиленного. Когда Лоренс подносит к губам бокал, его рука сильно дрожит. Шарлотта Блэк закрывает ладонями глаза. У меня такое чувство, что она не ожидала от себя подобной реакции и сильно смущена. Эдвард вперил взгляд в поверхность стола. Единственными звуками остаются всхлипывания Полли.

– Больше мне, к сожалению, рассказать вам нечего, – говорю я. – Простите, если мой рассказ получился коротким.

– Ничего, – отзывается Лоренс. – У меня к вам нет больше вопросов. Вы были очень добры и проявили чуткость. Спасибо вам за это, как и за то, что вы…

Его фраза обрывается. Словно очнувшись, он осматривается по сторонам, вглядывается в лица детей, откашливается.

– Может, кто-нибудь хочет еще о чем-то спросить нашу гостью?

Но в кухне воцаряется тишина.

– Мне искренне жаль, что я не смогла для нее ничего сделать, – произношу я.

Я делаю большой глоток вина. Это густая красная жидкость, которая ненадолго оседает на стенках бокала, если ее взболтать. Будь я настоящим знатоком, вероятно, поняла бы, что пью роскошное вино, о каком прежде лишь читала в романах и в отчетах ресторанных критиков. Среди его оттенков вкуса легкие ароматы сливы, вишни или корицы. Мне бы очень хотелось опустошить бокал, но боюсь, что это будет воспринято как жадность, и потому с легким вздохом отставляю бокал в сторону. Кейт Уиггинс исподволь делает мне знак и начинает выдвигать свой стул из-за стола. Все. Я могу быть свободна.

– Мне пора, – говорю я. – Если у вас появятся какие-то другие вопросы или я смогу что-нибудь сделать для вас…

– А вы не хотите допить свое вино? – вдруг спрашивает Полли. – И вообще, может, останетесь поужинать с нами?

Она комкает влажный бумажный носовой платок, но почти сумела овладеть собой. Впрочем, я замечаю, что ее неожиданное предложение удивило остальных членов семьи. Я качаю головой и встаю из-за стола. Шарлотта Блэк предлагает проводить меня к выходу. После легкого замешательства Кейт Уиггинс благодарно улыбается мне, и я прощаюсь с присутствующими. Подойдя к Полли, кладу руку ей на плечо, чуть сжимаю пальцы и, заглянув в лицо, говорю:

– Берегите себя.

Затем, следуя за Шарлоттой, поднимаюсь по лестнице.

– Какие прекрасные цветы! – восклицаю я, когда мы идем по коридору к входной двери.

– Их все доставляют и доставляют, хотя после похорон прошло уже много дней, – объясняет Шарлотта. – Люди невероятно отзывчивы, но это уже слишком. У нас давно не осталось свободных ваз, и букеты приходится ставить в любые пустые емкости и даже в ведерки для льда. Все ванны и раковины в доме буквально забиты букетами. Конечно, Элис обожала цветы. Вы слышали о ее саде в Бидденбруке? О, он весьма знаменит. Вам надо непременно побывать там в июне. Все просто тонет в белом цветении.

Она задумчиво смотрит на меня, пока я надеваю куртку и обматываюсь шарфом.

– Подождите минуточку, – говорит Шарлотта, исчезает в одной из комнат и возвращается с необъятных размеров букетом из кремовых роз и лютиков, обернутых хрустящими листами дорогой бумаги, где пурпурные тона соседствуют с приличествующими случаю темно-серыми.

– Пожалуйста, возьмите его. А Элис едва ли понравилось бы зрелище, когда такие цветы просто свалены в темной гостиной.

Я возвращаюсь домой по скользким тротуарам с букетом в руках. Светлые лепестки порой касаются моей щеки и ощущаются как что-то прохладное и упругое. И хотя мои пальцы скоро немеют от холода мокрых стеблей, я все равно наслаждаюсь неслыханной красотой своего трофея, взглядами прохожих, которые он привлекает, и содержащимся в нем намеком на возможность какой-то иной жизни.

Дома я снимаю целлофан, оберточную бумагу и обнаруживаю внутри небольшую записку. Выясняется, что цветы от директора «Радио-4» и ее мужа («Лоренсу, Тедди и Полли. С глубокими соболезнованиями и искренней любовью»). Подрезав стебли, я по-новому аранжирую букет у себя в спальне, чтобы погружаться в сон и просыпаться под этот восхитительный аромат.

Через неделю, когда лепестки роз уже начали молочными гроздьями осыпаться, я возвращаюсь с работы и замечаю на коврике в прихожей конверт. Внутри плотная белая карточка, пульсирующий почерк, черно-синие чернила авторучки. Это Полли приглашает меня на церемонию, которую обычно организуют через месяц после смерти. «Я была бы очень рада вас видеть, если, конечно, вы найдете время, чтобы присоединиться к нам», – написала она. Под своей подписью Полли, видимо, машинально поставила три значка, которые для современной молодежи символизируют поцелуи: XXX. Записку я выставляю на каминную полку, а когда упоминаю о ней в разговоре с Эстер, то заявляю, что пока не решила, пойду или нет. Хотя, если честно, решение было принято сразу же.

Я сижу у задней стены в церкви и нахожусь под сильным впечатлением от переполняющей ее сейчас толпы. О! Это не простая толпа. Даже под солнцезащитными очками огромных размеров узнаются лица знаменитостей. В нескольких рядах скамей перед собой я вижу Мэри Пим, доверительно склонившуюся к одному из наших великих драматургов. Другой ряд целиком оккупировало руководство издательства «Маккаскил», которое публикует книги Лоренса Кайта. Мелькают известные актеры, прославленные ученые и даже несколько членов кабинета министров, но рядом с ними широко представлена и старая когорта из Сохо – левацкого толка поэты и прочие привыкшие эпатировать публику литераторы, с которыми Лоренс сошелся после учебы в Оксфорде. (Порыскав по сайтам в Интернете, я узнала, например, что он все еще частенько играет по выходным в теннис с Малкомом Азарией и Николаем Титовым.)