Страница 3 из 11
«Им бы дипломатами служить или разведчиками», — подумала я. Подмигнувшему мне Саше, похоже, пришла та же мысль. Мы часто ловим себя на одинаковых мнениях.
Испортил все Саша. Потом говорил мне, что из мужской солидарности уговорил папу выпить. На мой же взгляд, солидарность должна заключаться в том, чтобы не провоцировать непьющего человека. Играть на слабостях — подло! Мы даже поссорились. Полчаса, наверное, ссорились. Пока не помирились известным способом с помощью поцелуев.
Тогда, в ресторане, Саша призывал моего папу:
— Рюмку водки, а? Такое событие, помолвка, можно сказать. Язву продезинфицировать?
Под столом я изо всех сил стукнула каблуком Сашу по ступне. Он крякнул и убрал ногу, но уговоры продолжил. Мама испуганно округлила глаза, я заерзала на стуле. Нам обеим прекрасно известно, что папа не переносит насилия над его волей с нашей стороны. Если мы будем им командовать, то добьемся противоположного результата. Папа принимает только те ограничения, которые сам на себя взял, а наши с мамой воспринимает как шантаж.
Но тут мы забыли о мудрой семейной политике.
— Тебе нельзя! — строго заявила мама.
— Ты обещал! — напомнила я.
Папа посмотрел на нас, усмехнулся и обратился к Саше:
— Наливай!
Елизавета Григорьевна явно заподозрила, что мой папа — хронический алкоголик, чью пагубную страсть скрывают жена и дочь. Елизавете Григорьевне и досталось.
Через несколько минут папа за нее принялся:
— Значит, вы преподаете в школе детям великую русскую литературу? Тогда ответьте, любезный филолог! В названии романа «Война и мир» Лев Толстой какой мир имел в виду? Мир — как отсутствие войны или мир — как вселенную?
— Многозначность слова «мир», — покровительственно улыбнулась Елизавета Григорьевна, — придает названию этого великого эпоса особое значение.
— Точнее, какой все-таки «мир»?
Мой папа так просто не отстанет.
— Оба. Оба значения этого слова.
— Неверно! — громко обрадовался папа, и люди за соседними столиками повернули к нам головы.
— Ты хоть тише, — обреченно попросила мама.
— Ошибочка, «двойка»! — выставил папа оценку Елизавете Григорьевне.
— Почему же? — вспыхнула та. — Да, в девятнадцатом веке существовало два написания: «мир» через «i» с точкой и современное. Они действительно отличались по смыслу…
— Теплее, теплее, — кивнул папа, словно они в загадки играли, и Елизавета Григорьевна была близка к правильному ответу.
— Родную мать на растерзанье подсунул! — процедила я Саше.
— И поскольку осталось единственное написание, — продолжила Елизавета Григорьевна, — ваш вопрос не имеет смысла.
— Но Толстой-то как озаглавил? Выпьем за классика!
После того как выпили, мама попыталась сменить тему:
— Не хотите ли, Елизавета Григорьевна, в следующие выходные поехать с нами на дачу? Клубника поспела…
— Толстой отдельно, — папа не давал себя сбить, — клубника отдельно. Ну, филолог?
— В литературоведении эта проблема не освещена, — пошла на попятную Елизавета Григорьевна.
Я, забыв все приличия, схватила папу за галстук, притянула к своему лицу и отчетливо сказала:
— Или ты заткнешься, или я тебе не дочь!
— Почему же, Маша? — неожиданно стала на защиту моего батюшки Елизавета Григорьевна. — Мы обсуждаем интересный литературоведческий вопрос.
А папа понял, что я не шучу. Да и выпил он еще немного, до стадии циклических рассказов и икания еще не хватало пол-литра.
— Маняша, дочка! Я же ничего! Это Толстой написал через «i» с точкой, земной шар, а не отсутствие войны.
— Официант! Официант! — замахала, призывая, мама. — Пожалуйста, побыстрее, чаю, пирожных и…
— Коньяка! — добавил Саша.
Так мой папа впервые за многие застолья получил десерт с коньяком.
Тихий ангел
Рассказ
Дарья была не первой, у кого разошлись родители. Когда учились в пятом классе, отец Мишки Купцова сделал семье ручкой. Через два года мама Наташи Суворовой влюбилась в хирурга, который удалил ей бородавку, и ушла жить к бородавочнику. Мишка и Наташка очень переживали. У Мишки появился тик, дергался глаз и прозвище Моргало приклеилось. Наташа закурила, яростно и много смолила — назло врачам и всему Минздраву, который предупреждает.
Они сидели на бульваре. Наташа, задрав голову, практиковалась в пускании колечек дыма. Мишка чертил прутиком на дорожке. У него эта привычка с детства. Даша помнила, как он рисовал кораблики и танки, а теперь его абстрактные художества сильно смахивали на женский торс.
— Мои предки разбежались, — сказала Даша максимально спокойным голосом. — Развод оформили.
— Добро пожаловать в клуб! — усмехнулся Мишка.
И насупился. Дарья знала: старается сдержать тик.
— Кто? — спросила Наташа. — Фазер или мазер соскочил?
— Фазер. Папочка полюбил другую женщину. А мамочка от благородства чуть не лопается: ты должна понять чувства своего отца! — передразнила Даша. — Гады!
— Подонки! — согласился Мишка.
— Особенно врачи, — подтвердила Наташа.
— Как так можно? — Дарья шмыгнула носом, маскируя предательские слезы. — Как можно любить их безумно и одновременно ненавидеть?
Наташа и Мишка, прошедшие через горнило подобных испытаний, заверили: можно!
И еще сказали: сейчас больнее всего, потом легче станет, но полностью не пройдет никогда. Это как вирус в компьютере, для которого антивирусной программы не придумали и придумать невозможно. И жесткий диск, то есть предков, на свалку не выбросишь.
Наташа и Миша говорили без пафоса, сострадания, просто и жестоко, почти равнодушно, как и говорят подростки о проблемах, над которыми ночами слезы льют.
Родители Даши и папочкина новая жена, носившая сырное имя Виола, были людьми образованными, наслышанными про травму, которую наносит ребенку развод. Поэтому вели себя до тошнотворности оптимистично и деликатно. Неестественно предупреждали любое желание Даши, закрывали глаза на плохие оценки в школе, на Дашкины капризы. Их заискивание как нельзя лучше демонстрировало — в ее жизни случилась трагедия. Почти такая же страшная, как смерть ее старшего братика с условным именем Костя.
Братик родился за пять лет до Даши и прожил две недели, зарегистрировать его, получить свидетельство о рождении не успели. Умер ночью по причине СВСМ — синдрома внезапной смерти младенца. Это когда младенец засыпает вечером и больше не просыпается. Никто в мире не может раскрыть тайну СВСМ, хотя дети гибнут и гибнут.
О том, что у нее был братик, Даша узнала, когда ей было десять лет, и это произвело на нее громадное впечатление. Ее мучили кошмары ночью и дикие фантазии днем. Казалось, что этот Костя незримо присутствует в ее жизни, наблюдает, критикует, комментирует, упрекает за каждую мелкую провинность или ошибку и постоянно напоминает: ты-то жива, а я умер, где справедливость? Он представлялся вредным детиной, вроде старшеклассников, которые врывались в раздевалку перед физкультурой, наровили мимоходом ущипнуть ниже спины или тискались в гардеробе. Сильные, здоровые и все как на подбор агрессоры.
Дарья приставала с расспросами к родителям: какой он был, мой братик? Но у мамы и папы по прошествии лет боль утраты притупилась, они редко вспоминали первенца, от которого даже фото не осталось. Зато смешно рассказывали, как все: две бабушки, два дедушки, папа и мама стерегли Дарью по ночам, чтобы не случился ужасный СВСМ. У них был скользящий график ночных дежурств, то есть кто-то постоянно сидел рядом с ее кроваткой, не спал и караулил ее дыхание. Одна бабушка вязала на спицах, другая читала дамские романы, один дедушка разгадывал кроссворды, другой при свете слабой лампы корпел над служебными бумагами. Маму и папу от ночных дежурств освободили, потому что папе нужно было работать, а мама за день до изнеможения уматывалась. Но оба они, папа и мама, — в этом юмор — несколько раз за ночь вскакивали, не продрав глаза, неслись в детскую, проверять, дышит ли Дарья, не уснул ли караульщик.