Страница 7 из 13
Михайло Илларионович был человеком справедливым. И Оленька все ж решилась.
– Это моя! – воскликнула она, схватив левый футляр.
– Тогда это – моя, – Надежда взяла правый и, глянув на сестру с насмешечкой, предложила: – Открываем?
Оленька с готовностью откинула крышку и не сдержала возгласа не то восхищения, не то возмущения.
Михайло Илларионович вынужден был признать, что француз сработал безупречно, сумев и повторить дедову подвеску в мельчайших деталях, и все ж сделать ласточек разными.
Ту, которую Оленька сжимала в кулаке, точно желая раздавить, сделали из платины. Бледно-желтый благородный металл.
И сапфир с ним хорошо смотрится.
А Оленька все одно недовольна…
Хмурится. Губку оттопырила. И та дрожит, знать, вот-вот разразится Оленька слезами. Но, странное дело, Михайло Илларионович, всегда-то к дочерниным обидам относившийся нервно, ныне остался равнодушен.
– Сама выбрала, – сказал он, слегка поморщившись. – Оленька, это всего-навсего украшение! Ежели тебе не по нраву, выбери другое. А это я отошлю.
Но и сей вариант Оленьку не устроил.
– Из-за тебя все! – всхлипнув, кинула она Надежде, которая свою ласточку уже надела. – Чтоб ты… чтоб ты сдохла!
Выкрикнула и, сорвавшись с места, убежала.
Вот же…
Михайло Илларионович лишь головой покачал: этаких страстей из-за украшений он не ждал. И ныне на дочь любимую взглянул новыми глазами. Аглая же Никифоровна подтвердила, сказав:
– Избаловали вы ее.
Как есть избаловал. Да только ж разве можно было не баловать? Оленька-то завсегда была ребенком милым, светлым, что лучик солнечный… и тут вдруг этакое.
– Это у нее от нервов, – спокойно сказала Надежда, которую сестрина эскапада нисколько не испугала и не возмутила. – Она в последнее время дюже нервная.
На том и порешили.
Впрочем, доктор не понадобился. Оленька, проплакавши весь вечер от обиды, выпросила у папеньки пару браслетов с алмазами да поездку на воды, успокоилась…
К вопросу устройства Софьиной личной жизни Лялька отнеслась со всей ответственностью. Нет, собственная личная ее тоже беспокоила, но Софьина – больше.
– Ты что, эти платья потащишь? – возмутилась она, заглянув в почти упакованный чемодан. – Ты в них мышой будешь! Обморочной!
Платья были новыми, но серыми и, по словам Ляльки, – невыносимо скучными, а Софье нравились. Мама говорила, что женщину украшает скромность… Но мамы больше нет.
– Тебе нужен новый гардероб! – Лялька была непреклонна.
Софья хотела было отказаться, но… если жизнь менять кардинально, то почему бы не начать с гардероба?
Платье синее.
И красное, и желтое, расшитое ирисами… юбка-макси, потому как от юбки-мини Софья категорически отказалась, майки, блузки и купальник.
Чемодан отказывался закрываться.
– Пихай, – велела Лялька, – а не то опоздаем.
На виллу «Белый конь» отправлялись с вокзала, явиться на который следовало к одиннадцати часам. Было четверть восьмого, но Лялька все равно нервничала, сразу и за себя, и за Софью.
– Успокойся…
– Не могу, – сказала Лялька, усаживаясь на чемодан. И под весом ее тот жалобно хрустнул, но закрылся. – Надо прийти заранее.
– Зачем?
– Затем, чтобы занять выгодную диспозицию! Ну, Сонь, ты прямо как маленькая. Чтобы хорошенько всех рассмотреть…
– У тебя две недели будет… Насмотришься.
Лялька только хмыкнула и потянула за собой.
Диспозицию она и вправду выбрала выгодную, такую, что виден был пятачок вокзала, где по договоренности должны были собраться все, кто принимал участие в проекте Регины Васильевны.
Пока под тентом расхаживала тощая девица в светлом льняном сарафане и кожанке, которая выглядела чересчур большой для девицы. Сама она была неестественно худа, светловолоса и с виду стервозна. Девица то и дело останавливалась, вытаскивала из кармана кожанки круглые часы на цепочке, смотрела на них, убеждалась, что времени прошло не так и много, и часы прятала.
Под скамейкой стоял солидного вида чемодан на колесах.
Но вот к девице подрулило такси, из которого не без труда выполз очень крупный мужчина. Он пыхтел и пытался отдышаться, словно после долгого бега, и мягкое пухлое лицо его покраснело.
– Никуша! Ты ли это! – неожиданно фальцетом воскликнул мужчина и руки раскрыл, но девица от объятий ускользнула.
Скривилась.
Эта встреча ее, кажется, не обрадовала.
– Пашка, – мрачно сказала она. – Ты тут что делаешь?
– Я? Жену ищу! – Мужчина вытащил из багажника полотняную сумку, до того раздутую, что того и гляди лопнет. – Пойдешь ко мне в жены?
– Я похожа на дуру?
– Похожа на стерву, – Лялька комментировала происходящее, а Софье было несколько неудобно. Получается, что они с Лялькой вроде бы как подсматривают…
– Шучу я, шучу, Никуша, – хохотнул толстяк, вытирая щеки платком. – Я ж тоже не дурак, жену выбирать надобно осторожно, с оглядочкой… а то так женишься, а спустя месяц-другой и в петлю…
– На что ты намекаешь?!
– Ни на что. Не намекаю я, а ситуацию обрисовываю…
– Обрисовывай свою ситуацию в каком-нибудь другом месте, – Никуша повернулась к толстяку спиной, и спина эта выражала крайнюю степень негодования.
– Зря ты так, – произнес Пашка. – Нам с тобой дружить выгодно…
Никуша только плечом дернула, если и хотела она что-то ответить, то не успела: к перрону подкатил крохотный ярко-красный «Матиз», из которого выпорхнула преочаровательная девушка.
Это поначалу Софья приняла ее за девушку, но, присмотревшись, поняла, что ошиблась: владелице «Матиза» было явно слегка за тридцать. Но выглядела она чудесно. Изящная, хрупкая, и платье из какой-то невероятно легкой ткани лишь подчеркивало эту ее хрупкость.
– Еще большая стерва, – прокомментировала Лялька и, протянув пакет, поинтересовалась: – Орешки будешь?
– Буду, конечно.
– Ба! Какие люди! – громко воскликнул Пашка, но обнимать хрупкую брюнетку не стал, напротив, руки за спину спрятал. – Маргоша! Тебя-то каким ветром занесло?
– Полагаю, что тем самым, которым и тебя, дорогой Пашенька, – Марго подставила щечку, которую Ника поцеловала. – Я в игре… и надеюсь, вы понимаете, что играть собираюсь по-крупному…
– Намекаешь, чтобы не лезли? – Никуша отступила к самому краю перрона.
– Почему намекаю? Прямо говорю. Хозяин – мой.
– Она его убьет, сожрет, а голову на стену повесит, – постановила Лялька, и Софье стало очень-очень жаль неизвестного хозяина виллы «Белый конь», который, верно, сам мнит себя охотником.
Маргоша вытащила из ридикюля крохотное зеркальце:
– Пашка, будь добр, займись багажом, а я машину отгоню. Боже мой, Никуша, ты снова на себя этот ужас натянула! Ну сколько можно повторять, что тебе категорически не идет этот фасон! Ты в нем похожа на швабру в тюле… и куртка…
Куртку Маргоша пощупала.
– Если уж решила приобрести кожаную вещь, то будь добра раскошелиться на приличную марку, а не на это… убожество…
– Маргоша, а ты так и не научилась разбираться в приличных вещах… Не всегда лэйбл означает качество.
– Может, – Софья вдруг представила, что следующие две недели она проведет в компании этих двух дамочек, – все-таки домой?
– Неа, – Лялька была настроена более оптимистично. – Теперь – ни за что!
– Почему?
– По кочану. Должна же я этой стерве нос утереть?
Софья вздохнула и промолчала.
– Маргоша! Как я счастлив тебя видеть… – следующий участник подошел пешком. – И Ника тут… и Пашка… прямо встреча выпускников получается!
Был он худ и вида болезненного, с желтоватой кожей, которая на шее обвисла некрасивою складкой, с крупным узкогубым ртом и острым подбородком, с волосами пегими и залысинами.
– Красавчик, – прокомментировала Лялька. – Я начинаю думать, что нас кинули… или, точнее, сунули в мешок со змеями, причем хорошо знакомыми друг с другом змеями.