Гудериан

А что же солдаты, лица которых загорались воодушевлением в его присутствии? Они знали, что с этим генералом не пропадут. Несмотря на то, что Гудериан порой требовал от них невозможного, они не держали на него зла, считали своим, потому что он действительно сражался на их стороне так, как очень немногие высокие военачальники. Во время войны (возможно, даже больше, чем в мирное время) солдат трогало его искреннее участие, без которого немыслим настоящий полководец. Главным стимулятором его недовольства высшим руководством Германии являлось убеждение, что любимой родиной и солдатами танковых войск повелевает некомпетентность.

Неринг также помогает ответить на другой критерий Уэйвелла, касающийся энергии Гудериана и его способности организовать планирование боя. В германской армии не было недостатка в старших офицерах с высоким интеллектом и напористостью, но даже среди них Гудериан выделялся неугомонностью, изобретательностью и решимостью добиться своего во что бы то ни стало – если не сразу, то в обозримом будущем. Эту целеустремленность подкрепляло здоровье, более крепкое, нежели принято считать. Гудериан не скрывал, что у него слабое сердце, он даже как бы выпячивал это в манере ипохондрика – необычное качество среди военачальников, предпочитавших не распространяться о своих физических недостатках и недомоганиях. Однако не было случая, чтобы плохое состояние здоровья помешало Гудериану завершить выполнение боевой задачи. Каждый физический коллапс происходил почти сразу же после утомительной череды событий или же какого-то чрезвычайного происшествия. И, следует это подчеркнуть, в могилу его свел не дефект сердца. Вот что говорит Неринг о физическом состоянии своего командира и его способности доводить идеи до практической реализации: «Гудериан никогда не показывал признаков усталости, потому что был сильным человеком. Он легко мог заснуть под грохот сражения, и как с командиром с ним работалось легко – просто изумительно, как он мог подбодрить кого-либо, добродушно подшучивая и поддевая с целью заставить вас выложиться полностью». И затем с особенным акцентом: «Гудериан обладал харизмой, и еще какой!»

Однако стратегические и тактические способности, мастерство наставника, сила воли и хорошие физические данные – качества, которые могут быть присущи и командирам менее высокого ранга, в то же время не удовлетворяющие требованиям, предъявляемым к старшим военачальникам. Речь идет о еще одном существенном качестве, вытекающем, пожалуй, из характера централизации, ставшей возможной благодаря великолепно отлаженной системе связи. Большие заслуги принадлежали таким организаторам, как генералы Фелльгибель и Праун. Самое важное здесь качество – умение продуктивно работать с правительством и союзниками.

Что касается отношений с союзниками, здесь у Гудериана было сравнительно немного проблем. В бытность полевым командиром он одерживал победы только силой германского оружия. Ему не пришлось, как Роммелю, испытывать разочарование, пытаясь выторговать уступки у несговорчивых итальянцев, или, как Манштейну, иметь дело с румынами и венграми, воевавшими из-под палки, или, как Дитлю, подталкивать чересчур осторожных финнов. Когда в конце войны Гудериан стал начальником штаба, у Германии почти не осталось союзников, а те, что были, выпали из германской орбиты вскоре после его вступления в должность. Однако имевшиеся данные позволяют сделать вывод, что Гудериан, имея дело с представителями других стран, добивался взаимопонимания в силу врожденного дипломатического такта, ибо был свободен от расовых предрассудков. Достаточно вспомнить, что небольшая доза алкоголя, благодаря которой он не спасовал в ходе бурного совещания у Гитлера в феврале 1945 г., была употреблена на приеме у японского посла.

Однако, когда речь заходит об отношениях с правительством, что в большинстве случаев предполагало отношения с Адольфом Гитлером, сделать положительные выводы гораздо труднее, и причиной тому непредсказуемый и сложный характер диктатора, его двоедушие. И все же между ними, очевидно, существовало определенное взаимопонимание. Гудериан, пожалуй, испытывал к фюреру подобие сочувствия, полагая, что он в те отчаянные дни может выступить в роли спасителя Германии, а также покровительствовать сражающимся танковым войскам. В дни мира Гудериан поддерживал человека, искавшего конфронтаций – о чем, впрочем, Гудериан тогда не догадывался, – и дал ему в руки «острый меч», сделавший возможной короткую войну – единственную войну, которую Германия могла вести успешно. И в то время, как это подогревало честолюбие Гудериана, усиливались позиции Гитлера в борьбе против тех германских генералов, в среде которых не царило согласие по вопросу о темпах и формах реконструкции военной машины. Таким образом, косвенная вина за раскол в рядах сотрудников генерального штаба ложится и на Гудериана, впрочем, помогавшего Гитлеру еще и потому, что испытывал антипатию к генеральному штабу. Усилия некоторых представителей высшего генералитета ослабить позиции Гудериана, предпринимавшиеся как до сентября 1939 года, так и после, занимали ведущее место в борьбе между государственным аппаратом и армией. Плелась очень сложная и разветвленная интрига, отражавшая конфликт эмоций, присущий процессу быстрых институционных изменений. Инстинкты старых, умеренных офицеров германского генерального штаба восстали против динамизма личности, обладавшей даром убеждения и стремившейся к радикальным переменам – вполне естественная реакция

Накануне войны Гудериан находился в гуще всепоглощающей борьбы, и тот факт, что он был в числе последних, кто мог бы учуять зло и угрозу, исходившие от Гитлера, менее всего бросается в глаза. Фатальному убеждению Гудериана, что Гитлера следует спасать от некомпетентности его собственного верховного главнокомандования, способствовали не только искажение Гитлером истинного положения дел, но и антагонизм начальства, их враждебное отношение к нему с 1939 по 1941 гг. Легко критиковать Гудериана за то, что тот упорствовал в своих попытках просветить фюрера, после того как в 1942 году, наконец понял, с кем имеет дело. В этом контексте необходимо учесть, что положение Гитлера не допускало никакой критики в его адрес, и указать, что если в 1943 году и оставалась какая-то надежда на перемены, то ее реализация была возможна лишь путем косвенных действий внутри системы, а не прямыми действиями извне. Провал попытки свержения режима в 1944 г. подтверждает эту точку зрения. Гитлер беззастенчиво эксплуатировал лояльность Гудериана, не давая ничего взамен.

Именно в отношениях с главой государства и правящей элитой, в которую входили некоторые очень талантливые люди, и обнаружились существенные изъяны в характере Гудериана, в определенной степени противоречащие наиболее взыскательным требованиям Уэйвелла. Как и Уэйвеллу, Гудериану не удалось установить удовлетворительные рабочие отношения со своим политическим шефом. Конечно, для Уэйвелла, риск, связанный с этим, был гораздо меньшим: когда он резко, хотя и безуспешно, выступил против Черчилля, то поставил под угрозу лишь собственную карьеру. Гудериан же рисковал своей жизнью и жизнями членов своей семьи. Именно в свете того факта, что оппозиция Гитлеру, особенно в последние дни войны, могла повлечь за собой фатальные последствия и не принести ни малейшей пользы, и следует рассматривать политическую позицию Гудериана, которую он занимал в последние годы.

Гудериан, несомненно, был очень искушен и дальновиден в военных делах, что являлось результатом почти исключительного военного образования. В политике он тоже разбирался прекрасно, что доказывает его поведение в критические моменты карьеры. И все же нельзя утверждать, что Гудериан обладал врожденным политическим нюхом, характерным для таких политически ориентированных военачальников, как, например, фон Шлейхер и фон Рейхенау.

Часто Гудериан не мог уловить признаков приближающихся перемен, не мог, как говорили о фон Рейхенау, «услышать шум растущей травы». Не то чтобы Шлейхер или Рейхенау, помогавшие нацистам укреплять их власть, могли безошибочно читать будущее, но они хотя бы распознавали опасности, таящиеся в нацизме, и принимали меры, пусть даже запоздалые и неадекватные, для их обуздания. Гудериан же, наоборот, доверчиво следовал за официальной линией и делал это слишком долго – не просчитав последствия. Иронично то, что он, сформулировавший радикально эффективные военные планы, был склонен к восприятию радикально пагубных политических идей. Готовность встать на сторону экстремистов в прибалтийских государствах в 1919 году, поддержка нацистской программы в середине 30-х, согласие с гитлеровскими догмами и дипломатическими уловками носят на себе печать поверхностности в понимании политических мотиваций и их значения. Следует, однако, добавить, что Гудериан – всего лишь один из многих в Германии и за ее пределами, кого Гитлеру удалось провести. И хотя у него уже вошло в привычку выступать против взглядов в области военного искусства, противоречащих его собственным, случаи, когда он распознал бы и отверг отвратительную в политическом отношении идею, очень редки.