Страница 33 из 62
Из-за пригорка выскочили три "тридцатьчетверки".
Они прошили насквозь таранным ударом броневое охранение и выскочили на шоссе. Рассказывали, что танки проутюжили участок шоссе, занятый бронетранспортерами с пехотой, наскочили на цистерны с горючим и расстреляли их в упор. Взрывы и огонь ста тонн горючего были и слышны и видны в городе. Должно быть, это было столь же страшно, как и взрывы реактивных снарядов. Цистерны с горючим были рассредоточены вдоль колонны, пламя перекидывалось с одной на другую, сжигая свои же танки, бронетранспортеры и автоматчиков.
Солдаты побежали с шоссе в поле, там их встретил пулеметный огонь из засады.
— И этот день для наступления оказался потерянным.
Семь дней боев — и почти никакого продвижения.
Мценск и на десятое октября оставался трудно достижимой целью. В штабе подсчитали потери: сто тридцать три танка за семь дней на пятидесяти километрах продвижения. И это только на участке Орел-Мценск.
В обход Мценска двинулись все танки корпуса, усиленного соседями. Бой за город длился дотемна. Порой по донесениям казалось, что танковое соединение русских попало в окружение. Но наутро на южном берегу небольшой речушки Зуша не оказалось ни одного советского солдата. Подсчитали потери. На поле боя догорали два тяжелых русских танка, три "тридцатьчетверки" и двадцать три немецких танка.
Генерал объехал поле боя. На минуту мы остались вдвоем.
— А вы знаете, — сказал он. — Боюсь, что... русский танкист морочил нас! Здесь не было много русских танков... Они не выскользнули бы по железнодорожному мосту... Я думаю, что барону будет небезынтересно узнать, что мы утратили превосходство в материальной части наших танковых сил... Русские и раньше бросали в бой эти танки... Их было не так-то уж и мало! Но они еще и сами не знали, сколь грозным оружием они располагают... Теперь русские это знают и умеют его применять... Как имя русского командира?
Танкиста?
— Мне помнится, — ответил я, — что пленный назвал его Катуковым...
— Я запомню это имя! Должно быть, у пас с ним еще будут встречи... Теперь мы на быстрый успех рассчитывать не можем... Когда мы стояли в Орле, перед нами не было боеспособных русских частей, теперь весь мой фланговый марш утратил смысл... Перед нами фронт, и надо вновь собираться с силами, чтобы его прорвать...
От Глухова до Орла около двухсот километров. Танки генерала прошли этот путь в три дня. От Орла до Мценска пятьдесят километров. На пятьдесят километров было потрачено восемь дней.
От Мценска до Черни тридцать два километра. Десять дней шли бои в районе Мцеиска. 22 октября вновь были сосредоточены для удара все силы корпуса. Но 22 октября удар не дал своих результатов. Фронт прорвать не удалось, 23 октября русские начали отходить.
С боями оставили Чернь. Чтобы пройти тридцать девять километров, понадобилось двенадцать дней. Но бои за город и его окраины продолжались еще два дня, и под Чернью понес большие потери отборный эсэсовский полк "Великая Германия".
До Тулы оставалось сто километров с небольшим.
Все силы танковой армии нацелились на Тулу. Верховное командование требовало быстрейшего продвижения к Туле. Одновременно пришла радиограмма от Гитлера.
Он требовал выбросить подвижные отряды к Оке и обойти Тулу со стороны Серпухова.
— На это мы уже не способны! — заметил мне генерал.
Я написал барону записку:
"Господин барон!
Я был свидетелем, как трудно дались последние километры наступления. Немецкий солдат, а главное, офицеры стоят на грани психологического шока. Инерция европейских побед перестала действовать. Только теперь стало известно в штабе, что наше наступление на Мценск сдерживали две танковые бригады. В одной из них насчитывалось пятьдесят танков. Думаю, что генерал постесняется упомянуть об этом в официальных реляциях".
Я знал, что в Рославле были сосредоточены крупные немецкие штабы, но я все же выехал туда, чтобы отправить посылочку в Центр через Максима Петровича.
Я сообщил, что целью всей танковой группы генерала теперь определялась Тула, что генерал и его офицеры потеряли бодрость после боев за Мценск. Но вместе с тем я сообщал, что вся танковая армия в целом пока является мобильном силой, что ее ударная мощь остается опасной для южных подступов Москвы. Теперь я уже мог и с известной точностью перечислить ее соединения и оружие.
Двадцать с лишним дней танки генерала пробивались до Черни и прошли за это время восемьдесят километров. От Черни до Тулы, собранные в кулак со всех участков фронта, они прошли за три дня.
29 октября передовые отряды головного танкового корпуса подошли вплотную к Туле. До городской черты оставалось четыре километра. Командир корпуса подтянул вторые эшелоны и бросил танки на штурм города.
Генерал распорядился заготовить донесение о взятии Тулы и решил выехать на фронт к передовым отрядам.
Второе донесение из-под Тулы им было получено в дороге. Командир корпуса сообщал, что его танки на окраине города встречены шквальным огнем зенитных батарей, а с флангов выдвинулись русские танки и довершили удар. Пришлось попятиться. Командир корпуса заключал свое донесение соображениями о невозможности взять Тулу штурмом. Он предлагал фланговый марш с востока.
Генерал остановился в Черни, по рации он получил сообщения разведки, что справа на его правый фланг выдвигаются какие-то новые русские силы.
Части танковой группы наткнулись в районе Теплое на свежие части Красной Армии. Завязались встречные бои. Имея на фланге такого рода угрозу, генерал отложил штурм Тулы. Забегая вперед, замечу, что бои под Теплым продолжались с переменным успехом десять дней. И только сняв танки из-под Тулы, генерал смог потеснить части Красной Армии.
В ночь с 3 на 4 ноября ударили морозы, сковали землю. Танки получили возможность широкого маневра, генерал приободрился. Оживилось и командование группой армий. К генералу на его командный пункт приехал фельдмаршал фон Бок, чтобы поторопить танковую группу с наступательными действиями.
А из Теплого шли донесения, что наступают русские.
Генерал показал эти донесения фельдмаршалу. Но фельдмаршала не интересовали такие мелочи, его мысль была устремлена к далеким и большим целям. Его радовал мороз, замерзшие дороги, возможность для танков широкого маневра.
Генерал побывал на передовом наблюдательном пункте под Тулой. 6 ноября вернулся в штаб и созвал оперативную группу. Он был мрачен и неразговорчив. Выслушаз донесения, попросил оставить его одного. Меня задержал.
— Боюсь, что вам придется вылететь к барону в Берлин... Настал и ваш час! От Тулы до Москвы сто восемьдесят километров, а мы ие можем пройти до города четырех километров...
— Нужны подкрепления? — спросил я лишь для того, чтобы не молчать.
Генерал поморщился.
— Нужны еще три или четыре такие же танковые армин... Я боюсь, что там, в Берлине, не очень-то понимают, что здесь происходит... Читать одно, а видеть своими глазами-другое... Такое впечатление, что у русских расчет был привести наши армии к столице и здесь, в глубине, бросить в бой решающие резервы!
— Кутузов сознательно сдал Москву без боя французам и выиграл войну одним сражением, после которого ОТСТУПИЛ...
— Это я знаю... Но он нигде не обмолвился, что умышленно сдаст Москву, и оставит нас по этому поводу в неизвестности. Он не мог объявить об умысле! А может ли Сталин объявить своим близким о таком умысле?
Мог А!! он сказать своим генералам и помощникам, что враг будет остановлен лишь под Москвой. Но если так, то почему же он не вывел войска из-под Киева? Завтра мы с вами послушаем радио...
8 десять часов 7 ноября из приемника донесся перезвон московских курантов, начался парад на Красной площади.