Страница 11 из 62
Из Стониа я вылетел на короткий срок в Берлин.
Я знал, что Центр ждет от меня сообщений.
В Центр я направил подробное описание марша через Дрденны и переправы через Маас, однако я полагаю, что... картину предательства французской армии паши военные специалисты могли воссоздать, не выходя из московских кабинетов.
12 мая генерал имел на руках весьма оптимистическое сообщение, что двадцать дивизий моторизованной армии союзников разбиты и рассеяны немецкой авиацией в районе Антверпена. Рассеяны-это не значит уничтожены.
Не только высшее командование сухопутных сил, но и наш генерал не мог быть уверен, что не найдется во Франции человек, который, собрав рассеянные, дивизии, не объединит их для ответного удара.
У генерала лежал в портфеле беспокоящий его документ. У пленных французов был изъят приказ французского командующего. В приказе говорилось: "Пора, наконец, остановить поток германских танков!" Приказ был подписан Гамеленом, который до сей поры четко выполнял соглашение с "кружком друзей" рсйхсфюрсра СС и французскими промышленниками. Он был как раз тем энцефалитным клещом, который вызвал паралич, но внешне действия его должны были выглядеть так, как к тому обязывал его пост. Он еще не мог капитулировать, не наступил для этого час, и люди требовали от пего решительных действий. Приказ есть приказ, и военачальники должны были его выполнять. Именно 16 мая я впервые услышал имя генерала дс Голля, командира французской дивизии. Де Голль собирал вокруг себя рассеянные танковые группы, он подчинял себе отступающие французские части и бросал их в бой. Должно быть, он был не одинок. Командующий танковой группой генерал фон Клейст запаниковал. Он понимал, что может произойти, если французское сопротивление примет организованный характер при неподтянутых тылах, без надежных переправ через Маас.
В ночь на 17 мая генерал готовил приказы о наступлении, а утром 17 мая ему было приказано в 7.00 явиться на посадочную площадку к генералу Клейсту.
Штабные офицеры, и я в их группе, стояли в стороне от встретившихся на посадочной площадке генералов.
Мы не слышали их слов, по видели, что Клейст резко что-то ему выговаривал.
Оказывается, ночью был получен в штабе его приказ, воспрещающий дальнейшее продвижение танков до подхода пехотных частей к переправам через Маас, а генерал, как и ранее, пренебрег этим приказом. Разговор между ними был коротким. Наш генерал что-то ответил на упреки не менее резко, и они, не раскланявшись, разошлись.
Генерал, мрачный, подошел к машине и сделал мне знак, чтобы я сел с ним.
— Вам будет небезынтересно знать, — объявил он сухо. — Я сдаю командование корпусом... Моя доктрина отвергнута, и мне ничего не остается, как уйти в отставку... Если будут остановлены танки, кампания затянется и может оказаться проигранной... Еще неделя-другая затяжки, и Франция может отвергнуть тех, кто сдерживает ее народ в сопротивлении... Все преимущества пойдут насмарку! Можете это сообщить немедленно барону!
Ну нет! Этого-то я как раз и не собирался делать!
Не мне служить немецкой победе над Францией. У меня даже родилась надежда, что Франция наконец-то проснулась от летаргической спячки. Этому могла содействовать только оттяжка наступления. Сами же немецкие генералы готовы были дать отсрочку для решения судьбы, и нации, и всей войны, ибо, конечно, только авантюризм был союзником их продвижения.
Генерал дал телеграмму командующему группой армий о передаче командования над корпусом и испросил разрешения выехать к нему с докладом.
Но войну вели не фон Клейст и не фон Рундштедт, Через полчаса была получена ответная радиограмма.
Я опять почувствовал чью-то сильную руку, властвующую и над генералом и над германским фюрером. Генералу было приказано дождаться генерал-полковника Листа, командующего полевой армией, продвигающейся за танками генерала.
Генерал встретил Листа и доложил ему в присутствии офицеров о своем конфликте с фон Клейстом. Генерал-полковник не очень-то и вслушивался в его жалобы, Он разрешил продвижение танков вперед именем командующего группой. Генерал мне потом заявил:
— Они не хотят разделить со мной ответственности.
Обычную войну, согласно теории военного искусства, не нужно было и начинать. И они знают, знают, на чем строятся мои расчеты, но перед историей хотят остаться чистенькими... Вы успели сообщить о конфликте барону?
Я ответил:
— Барон не нуждается в столь детальной информации... Я полагаю, что он в курсе всех споров и распоряжении по армии.
Я был уверен, что не отступил от истины. Рамфоринх и весь "кружок друзей" следили за событиями из своих берлинских резиденций.
Между тем разразился первый серьезный бой. Французские танки остановили немецкую колонну танков v окраины небольшого французского городка в Ольнонском лесу. Разведка сообщила, что навстречу немецким танкам выдвинулась танковая дивизия генерала де Голля. Немецкие танки тут же в панике попятились, открыв УЯЗВИМЫЙ фланг корпуса и всей танковой группы Клеиста. Вот тут пригодилась бы пехота и се полевая артиллерия. Французский танк "Б" оказался неуязвимым для 37— и 20-мм немецких танковых пушек. В то же время снаряд из пушки французского танка насквозь прошивал немецкую броню.
Генерал сам встал к противотанковой пушке.
Артиллеристом он оказался отменным. Его снаряды один за другим разбивались о броню грозных французских машин и не причиняли никакого вреда. Он ушел с позиции под защиту зенитных батарей, которые в одной хотя бы точке остановили продвижение французских танков. Прямо по рации, открытым текстом он запросил разведку штаба группы армий, не ведет ли на него наступления вся дивизия целиком. Оттуда его успокоили, сообщив, что де Голлю дан приказ высшими французскими военными властями прекратить наступление, что действует всего лишь танковая рота, а дивизия оттягивается в резервную армию под Парижем, которая должна не наступать, а обороняться.
Атака не была отбита: французские танки отошли сами. Я написал Рамсроринху:
"Господин барон!
Я был свидетелем боевого столкновения с французскими танками, когда они взялись за дело всерьез. В несколько минут они затупили острие немецкого наступления и отбросили немецкие танки назад".
Через два дня немецкие танковые колонны устремились к Ла-Маншу по чистому полю, не имел впереди заслона из французских танковых дивизий.
Фронт союзников разорван. Основные силы отрезаны от центра, моторизованные части отрезаны от баз снабжения, рвалась связь между штабами. Генерал шел на Дюнкерк, где сосредоточился английский экспедиционный корпус для переправы через Ла-Мапш.
Сорок 41раицузских и английских дивизии, отсеченных от столицы, пробиваясь на юг, могли бы еще сорвать немцам победу. Но дивизии сдавались в плен, а англичане устремились в Дюнкерк, сами влезая в мешок, из которого не было никаких шалсов вырваться...
20 мая одна из дивизий нашего генерала вышла на побережье.
Всякая отсрочка приводила генерала в неистовство.
И я не знал, когда в нем берет верх солдат, а когда политик. В первые дни он был больше политиком, теперь он рвался к завершению операции, забыв, что все наступление ему было искусственно облегчено и что на последнем этапе могли вступать в силу неизвестные положения сговора.
22 мая он готовился двинуть танки на Дюнкерк, где сосредоточился английский экспедиционный корпус.
Но рано утром, 22 мая, он получил приказ взять другое направление, а одна из его дивизий была выведена в резерв. Французы контратаковали. И я опять был свидетелем, как они малыми силами легко теснят немцев.
Тогда в штабе корпуса никто еще не знал судьбы, уготованной экспедиционному английскому корпусу в Дюнкерке. Генерал считал, что фон Клейст и никто другой виновен в проволочках и не дает ему инициативы.