Гость

— Ну, бывай! — бросил я ему и отступил в метель.

Вот тогда-то следователь и сказал мне:

— С той поры мы и начали разыскивать Сергея Плошкина.

Я не знал, что Василий Васильевич Голубенко отбыл по закону строгое наказание за дезертирство, за сотрудничество с гестапо. Моей угрозы ему нечего было бояться, но по угрозе он понял, что неспроста я к нему прибыл. Так и заявил на другой день.

В ту метельную ночь я поспешил покончить с Сергеем Плошкиным. Я выбрал повыше сугроб, забрался в затишье от ветра и сжег паспорт Плошкина. Дождался, пока сгорели обложка и листы. Растер их рукавицами и пепел развеял по ветру.

Круг замкнулся.

Я Кудеяров, я один, и не с кем мне разделить ту миссию, которую на меня возложили.

Встреча с Василием была лишь эпизодом в моей жизни. Я втянулся в работу, находил в ней удовлетворение, подружился с Володей Соколовым, его друзья стали моими друзьями.

Я имел возможность не один раз оценить их дружбу. Завелись и у меня адреса, по которым я развозил посылочки с лекарствами и с разными гостинцами.

А тут еще одна история.

Водки я не пил, вообще не имел склонности к спиртному. Работал четко, машину знал и сам справлялся с мелким ремонтом. И вот перед отчетно-выборным профсоюзным собранием меня вызвали в партком и сказали, что собираются меня рекомендовать в профком, дескать, это общее мнение и мне оказывается высокое доверие. Это было просто немыслимо. Я уже не говорю о том, что в моем положении это грозило разоблачением, но, если бы даже и ничто мне не грозило, я не смел играть на доверии прекрасных людей. Пришлось всячески уходить от такой чести. Сослался на то, что еще не обосновался накрепко, не знаю, как сложится жизнь. Мне тут же сказали, что помогут обосноваться, что я могу как передовой производственник претендовать на квартиру в Рязани. Хоть беги от такого доверия и от благ, которые сам заработал. Кое-как утряслось. Приписали мой отказ скромности, но прицел определился. Втягивали меня в общественную жизнь. Правда, Соколов сказал мне, что очень удивились моему нежеланию поработать в профкоме…

Не один раз хотелось мне все бросить и перебраться обратно. А как? Мне говорили, что найдут способ перебросить меня через границу. Но это они найдут! А без них как перебраться? А если и переберусь? Как они меня там встретят?

После визита к Василию я не раз задумывался: не явиться ли мне с повинной к властям. Одно меня удерживало — Марта и дети. Я боялся за них, боялся, что на них выместят свою злобу мои бывшие наставники. Это они умели делать!

С меня требовали отчета о моих действиях. Я должен был сообщить, как и где я разбросал листовки. В тайнике я обнаружил новую партию листовок. От меня требовали поисков «молекул» для молекулярной революции, от меня требовали разведданных.

Тянуть было нельзя. Мои наставники из разведцентра могли заподозрить неладное. С листовками обойтись было проще всего. Я их просто сжег, а пепел развеял по ветру. В отчете указал, что распространил их на большом рынке в одном из южных городов.

История с «молекулами» была просто смешна. Ну кого я из моих сослуживцев мог завербовать для будущей революции в пользу кучки эмигрантов, отверженных родиной? Соколова? Его друзей? Галю-грачонка, совхозного агронома под Калугой, Анатолия Лебедева? Василий Голубенко и тот не пустил меня на порог!

Я все решил по-своему. В мой разведцентр пошла информация, что я подготовил для вербовки «молекулы», назвав вымышленные имена.

Я не решался идти с повинной, не решался порвать со своими наставниками, делая вид, что работаю на них, и каждый день, каждый час ожидал, что все оборвется…

Когда меня арестовали, я действительно почувствовал облегчение.

Следователь представился мне: Никита Алексеевич Дубровин. Он был немолод, сдержан и подчеркнуто вежлив. Когда мы выполнили первые формальности и перешли к делу, он спросил:

— Что вы имеете заявить следствию?

— Гражданин следователь, я ехал в Советский Союз с благородной миссией. Я верил в это. Я верил, что еду сюда делать революцию, ехал освободить русский народ!

Дубровин улыбнулся.

— Ну, ну!

— Я понял, что люди, которые меня забросили сюда, не знают России…

— А вот это неверно. Они знают, что такое Россия и что никто их тут не ждет с революцией. Я вам сейчас кое-что покажу…

Дубровин разложил на столе веером фотографии.

— Посмотрите, — предложил он. — Не найдете ли ваших знакомых? Тех, кто вас посылал…

Я сразу узнал Виктора Михайловича и Сергея Сергеевича.

Дубровин назвал мне совершенно другие имена. Наверное, я не мог скрыть недоумения.

— О да, вам они могли представиться иначе… У каждого из них по нескольку имен и кличек. Я назвал вам подлинные их имена. Этот, — Дубровин указал на Сергея Сергеевича, — в годы войны прославился своими зверствами в фашистской зондеркоманде. Он жег в Белоруссии деревни, кидал в колодцы детей, расстреливал женщин и стариков! Знание России у него отменное…

Вот откуда разговоры о ненависти…

— Другой, — продолжал Дубровин, — был некоторое время диктором гитлеровского радио и призывал советских солдат сдаваться в плен, обещал им в Германии райскую жизнь… Вам и самому известно, каков был там рай для советских людей. Потом сей господин устроился в военную разведку и готовил изменников к заброске на нашу землю… Сам он руки старался сохранить чистыми, но готовил убийц и диверсантов… Какая же может быть у них солидарность с русскими людьми? Я уже не говорю — с коммунистами…

У меня вырвалось: «Докажите…»

— С этого мы и начнем, — ответил Дубровин. — Я сначала покажу, кто вас сюда забросил, а потом разберемся, как и зачем!

Следователь предъявил мне документ, написанный знакомым мне почерком Сергея Сергеевича.

Пожелтевший листок бумаги. Служебный бланк.

1. Задание: деревня Борисовка должна быть уничтожена 9-й ротой, как пункт, изобилующий партизанами.

2. Силы: 2 взвода 9-й роты 15-го полицейского полка, 1 моторизованный жандармский взвод (16-го полка) и 1 взвод противотанковых орудий из Березы Картузской.

3. Ход операции: рота сконцентрировалась вечером 22.9.42 в Дывине. В ночь с 22 на 23.9.42 последовал марш из Дывина по направлению к Борисовке. До 04.00 утра 2 взвода, двигаясь с севера и юга, оцепили деревню. С рассветом староста Борисовки собрал все население. После проверки населения, проведенной при участии полиции безопасности Дывина, 5 семей были переселены в Дывин. Остальные были расстреляны особо выделенной командой и похоронены в 500 метрах северо-восточнее Борисовки. Всего было расстреляно 169 человек, из них 49 мужчин, 97 женщин и 23 ребенка. Исполнение приговора о расстреле из-за подготовки (рытье могил) затянулось до середины первого дня…

Под документом стояла подпись того человека, которого я знал как Сергея Сергеевича.

Так вот почему Сергею Сергеевичу нужен атомный огонь над Россией! Сжечь, уничтожить следы своих злодеяний, отомстить тем, кто выкинул его с русской земли…

Последняя моя просьба была — спасти от опасности Марту и моих детей! Не из легких просьба. Это все, что меня сегодня беспокоит… Но твердо верю в гуманизм Советской власти. И никогда не забуду, что именно Президиум Верховного Совета СССР удовлетворил мою просьбу — не применять ко мне санкцию за нарушение государственной границы, так как я добровольно отказался выполнить вражеское задание и помог следствию искренним признанием и раскаянием. Я живу надеждой на новое великодушное отношение к моей судьбе…

— Итак, Сергей Тимофеевич, — обратился ко мне Дубровин, — следствие по вашему делу закончено. Ознакомьтесь с данным постановлением.