Страница 9 из 30
Большой караван ссыльных из нашего района с невеселыми приключениями, с воем женщин и с плачем детей прибыл, наконец, на железнодорожную станцию Поспелиха. Здесь нас ждал железнодорожный состав из так называемых телячьих вагонов.
Нам, ребятам, сперва показалось: какие прекрасные это вагоны! Мы ведь других не видели…
Началась погрузка. С нами в один вагон разместили семью из соседнего села. Наши родители были знакомы, но мы, ребята, смотрели друг на друга как на чужестранцев.
Тяжелые двери вагона были постоянно закрыты, и нам не разрешалось выходить из вагона без разрешения коменданта, который сопровождал состав. Свет в вагон проникал через щели в дверях и через крошечное оконце.
Когда поезд тронулся, наши родители в углу вагона устроили туалет, поставив там большое железное ведро и отгородив его какими-то одеялами. Пользоваться таким туалетом помогала только темнота в вагоне да сильный стук колес. Выливать содержимое ведра разрешалось лишь на остановках поезда, когда открывалась, вернее, отодвигалась, дверь. Наши отцы приспособились производить эту операцию и на ходу поезда, чтобы в закрытом вагоне, где постоянно топилась чугунная печка, не застаивался и без того тяжелый воздух.
Вот и последняя остановка – железнодорожная станция Тайга. Началась поспешная высадка из вагонов и погрузка багажа в подъехавшие сани.
Всем взрослым было велено идти вслед за багажом в один из бараков, где мы должны ждать, когда придут подводы для дальнейшего пути. Бараки были бревенчатые. Внутри – четырехъярусные полати. Мы, дети, конечно же, сразу облюбовали себе четвертый ярус – под потолком. Родители расположились внизу.
Через два дня подводы за нами пришли. Нас снабдили в дорогу кое-какими продуктами, и после этого длинная вереница крестьянских разномастных подвод – саней, управляемых бородатыми мужиками, двинулась в неизвестный нам Бакчарский район. И где он, этот Бакчар?.. Какой он? «Государственная тайна», – коротко отвечали нам.
Долог и труден был тот путь. По едва пробивающемуся из-за тяжелых серых облаков солнцу можно было понять, что нас везут на северо-запад. Когда вечером мы проезжали мимо какого-то большого населенного пункта, один из охранников сказал, что это – город Томск, а наш пункт – за 210 километров от него. И добавил: «Скажите спасибо, что уже ударили морозы и едем по замерзшим болотам. Летом этот же путь был бы в три раза длиннее…»
За день мы проезжали не более сорока километров: дорог почти не было, да и зимние дни коротки. Часть пути даже мы, дети, шли пешком: иногда по команде охранников, иногда добровольно – чтобы согреться.
Но вот и Бакчар… Мужики, намучившись с нами за долгую дорогу, поспешно сбросили с подводы наш нехитрый багаж прямо в глубокий снег – все, мол, хватит, приехали!..
Сопровождавший нас милиционер (с револьвером на боку) передал наш списочный состав местному коменданту – тому, в чье распоряжение мы прибыли. Это уже его задача – распределить нас по конкретным лесным поселкам. Ссыльные начали просить – кого с кем вместе поселить, а куда – это уже не важно. И тут я услышал, как один из прибывших обратился к коменданту со словами «товарищ комендант», а тот даже не дал ему высказать просьбу. Громко, чтобы слышали все ссыльные, он заявил: «Товарищ вам – в брянском лесу волк, а я для вас – гражданин начальник. Запомните это раз и навсегда и обращайтесь ко мне только так».
Кто-то не вытерпев, тихонько, будто жалобно, сказал: «Так ведь оно было проще: товарищ, и все тут…»
Комендант, поправив кобуру револьвера, назидательно проговорил: «Того, что было, теперь у вас нету! Теперь я для вас только «гражданин комендант!»
Своим детским умом я еще долго не мог понять – в чем же разница между «товарищем» и «гражданином»? И хотя впоследствии я вновь и вновь слышал на собраниях односельчан назидательные повторения этих громких слов, но так и не понял ничего. Просто постепенно привыкал к тому, что я – «гражданин»…
По разнарядке коменданта наша семья попала в группу, направлявшуюся в поселок Верхняя Моховая. И снова наши сани тронулись в путь. Слава богу, добрались живыми и здоровыми до Верхней Моховой. А там, после непродолжительного отдыха, нас ждала следующая разнарядка – по ухабистым дорогам повезли нас в Нижнюю Моховую.
Надо сказать, что это не были строго охраняемые зоны, это были обычные небольшие деревушки, в которых жили и местные жители, и спецпереселенцы. Последним было предписано требование администрации: главе семьи регулярно отмечаться в милиции и отчитываться. И только в 1936 году новая Конституция СССР возвратила всем высланным гражданские права.
В Нижней Моховой нам предоставили жилье в пустующем доме: обживайте и обустраивайте все по своему усмотрению.
Соседями нашими оказались старообрядцы-кержаки. К нашему появлению они отнеслись не очень-то дружелюбно. Да и кому понравится такая полунищая ватага? Ведь в нашей семье пятеро детей – мальчишек!.. Люди обстоятельные, кержаки, конечно, опасались: не станем ли мы летом опустошать их огороды?
Но опасения эти оказались напрасными. Отец строго предупредил каждого из нас, чтобы мы были хорошим примером не только для местных жителей, но и для ссыльных во всей округе. Вот с такими отцовскими напутствиями мы с Василием и пошли учиться в новую, недавно организованную в селе начальную школу.
Наша семья только-только начала создавать новое хозяйство в Нижней Моховой, как на нее обрушилось страшное горе – мой отец Тимофей Александрович тяжело заболел чахоткой и в конце декабря умер, так и не успев обустроить семью на новом месте.
Отец всегда был для нас примером. Он старался дать нам основное – воспитать в нас жизненную потребность в труде. «Не бойся руки спачкать, не бойся, – как будто до сих пор слышу его насмешливый голос. – В черных руках – белая копеечка!» Должна быть. Так он ждал ее ради нас всех. Так надсаживался! «Надсажался», – причитала сломленная безмерным страданием, настигшим ее в чужом краю, наша мама.
Зима в том году была, как говорили, на редкость морозная и снежная.
Отец умирал в сильную метель, а умер – она завыла еще пуще. Из дома не то, что выйти нельзя – носа не высунуть. Поэтому похоронить отца мы не могли, и он еще несколько дней был вместе с нами, только рядом, в холодной комнате.
Как же хорошо нам бывало в такую погоду раньше, как счастливо мы, выходит, жили в Курье! Топилась жаркая печка, мама чесала шерсть, сестры вязали, братья что-нибудь мастерили, и кто-то один читал из книжки стихи, а потом отец начинал вдруг петь…
Дрожа от холода, подходил я теперь к двери в холодную комнату, где он лежал, долго-долго прислушивался, и мне все казалось, что вот-вот послышится его уверенный густой голос. Но нет… Не славил он «священный Байкал», и бродяга не бежал звериной узкой тропой, и казак не скакал через долину, через дальние-дальние «кавказские края»… Только гуляла злая метель вокруг нашей избы, да буря, казалось, была готова сорвать берестяную крышу. Я стоял около двери так долго, что мама пришла и сказала: «Что ж ты делаешь? У тебя слезы замерзли».
Когда утихла метель, то лошадь не смогла идти, снег был ей выше ноздрей, и гроб отца поставили на таежные охотничьи лыжи. Мы проваливались с головой, когда шли на кладбище, плакали в снегу в разных ямках, а потом тащили друг дружку и шли дальше.
Так наша мама осталась одна с пятью мальчиками на руках: Ивану было 16 лет, Андрею – 14, мне – 11 лет, Васе – 10, а Николаю – 4 года. Мы лишились отца, мама – мужа, а вся наша семья – защитника и кормильца. Несчастья валились на нас одно за другим: и голод, и холод, и детские болезни. Дом опустел без хозяина, и трудно было представить, как мы будем жить без него? Отец ведь все умел, а мы еще многому у него не научились. Вся надежда была на старших братьев, которым пришлось взвалить на свои мальчишеские плечи все заботы о семье. Один Бог знает, как жили, как выдержали все это…
С наступлением поздней северной весны начали приготовления к полевым работам – ведь надо же хоть что-то где-то посеять! Главными орудиями труда стали теперь топор, пила и лопата. На отдельных полянах надо было выкорчевать глубоко вросшие в землю пни и вскопать землю, вручную посеять зерно и деревянными граблями всю делянку забороновать. Труд, прямо скажем, адский. К тому же все это усугублялось наличием неисчислимой армии комарья и мошкары, от которой не спасала и надетая на голову специальная сетка – накомарник.