Жестокая жара

Подумав над этими словами, Никки произнесла:

— Должно быть, она подвергалась большой опасности.

— Иногда — да. Однако с этим она тоже прекрасно справлялась. Синтия обладала смелостью, но это была не просто смелость. Она была умна и действовала методично. Она ставила перед собой задачу и делала все, чтобы добиться успеха. Она продумывала мельчайшие детали — подготовку, запасные варианты на случай непредвиденных обстоятельств, способ выполнения — и ничто не оставляла на волю случая.

Уинн пошарил рукой на тумбочке, где стояла бутылка с водой. Никки поднялась и помогла ему взять бутылку; он попил через соломинку.

— Спасибо, — старик подождал, пока она села. — Разумеется, все рано или поздно заканчивается. Она познакомилась с вашим отцом, вышла замуж, бросила работу и вернулась в Штаты, чтобы воспитывать вас. — Его влажные от воды губы изогнулись в хитрой усмешке.

— В чем дело? — спросила Никки.

— Но, как вам известно, эту работу бросить невозможно. В середине восьмидесятых обстановка в мире по-прежнему оставалась напряженной. Подобно Парижу, Нью-Йорк был плодотворной почвой для сбора разведывательной информации. Я приехал на Манхэттен и снова завербовал ее в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году.

— В восемьдесят пятом году… — Никки наклонила голову и пристально посмотрела на старика, пытаясь поймать ускользающее воспоминание, то самое, вчерашнее, возникшее при виде его фотографии.

Тайлер Уинн снова улыбнулся, но на этот раз улыбка получилась не хитрой, а грустной.

— Я тоже помню вас, Никки. Вам было пять лет, когда я пришел к вашей матери, и вы играли мне аллегро из Сонаты номер пятнадцать Моцарта. Я записывал вас на видеокамеру.

— Мы позавчера смотрели эту запись, — вставил Рук.

Хит кивнула, не столько ему, сколько самой себе — ей удалось найти еще одну нить, связывавшую ее с собственным прошлым.

— Я до сих пор помню тот день, — ответил старик.

— Итак, вы утверждаете, что снова привлекли мать Никки на службу для того, чтобы проникать в богатые дома Нью-Йорка?

— Да, Нью-Йорка и пригородов.

— Но вы же работали на ЦРУ! — воскликнул Рук. — Разве шпионаж за американскими гражданами не является противозаконным?

— Не является, если делать все как надо. — Тайлер Уинн засмеялся над собственной шуткой, но затем поморщился от боли. Протянув руку к капельнице с морфием, он дважды нажал на кнопку. — Уже сам не понимаю, действует это обезболивающее или нет. — Он несколько раз глубоко вдохнул и, успокоившись, продолжил свою мысль: — Должен сказать, что ваша мать не менее эффективно выполняла свою работу и дома.

Они наконец-то подошли к моменту, которого Хит так долго ждала.

— Тайлер, она работала на вас до самого конца? То есть — до дня убийства? — спросила она.

При этом воспоминании он помрачнел:

— Да.

— Вы можете рассказать об этом подробнее? Все, что помните, все, что может помочь мне найти убийцу.

— В то время Синди работала над несколькими проектами. — Он поднял руку, из которой торчали трубки капельниц, постучал себя по виску и лукаво улыбнулся. — У меня все хранится вот здесь. Я вышел из игры много лет назад, но помню все до мельчайших деталей. Я не должен рассказывать вам о том, чем она занималась, но расскажу. Во-первых, потому, что прошло много времени и осталось очень мало людей, которые могли бы помочь вам. Или захотели бы. Многое изменилось, и не к лучшему. Человеческий фактор в нашей профессии потерял свою значимость. Никому не нужны таланты людей, подобных мне, когда в распоряжении шпионов имеются беспилотные самолеты.

Но главное, я вам все расскажу потому, что это касается моей Синтии. Я не знаю, кто был тот сукин сын, который убил ее, но я хочу, чтобы вы его поймали. — Он оживился, однако сил хватило ненадолго. Старик прижал трубку к носу и жадно вдыхал кислород, пока Хит и Рук с нетерпением ждали продолжения. — Мне кажется, произошло следующее: ваша мать обнаружила нечто очень важное, и ее ликвидировали, чтобы она не успела передать информацию мне.

— Например, что? — уточнила Никки.

— Этого я не знаю. Вы не замечали, может быть, она стала вести себя как-то иначе? Изменила распорядок дня, привычки, например, встречалась с кем-то в необычное время?

— Насчет дней перед убийством я ничего утверждать не могу. Я училась в колледже в другом городе. Но она часто встречалась с людьми в необычное время. У нас в семье это был, так сказать, больной вопрос.

— Боюсь, это издержки профессии. — Он задумался, потом спросил: — Вы не видели, чтобы она пыталась что-то спрятать, не находили какого-нибудь ключа, который не подходил ни к одному замку? Может быть, она купила сейф, ничего такого?

— Нет, к сожалению, я ничего такого не замечала.

Рук вмешался:

— Вы сказали «ее ликвидировали». Вы подозреваете ее работодателей, семью, за которой она шпионила, или другого шпиона, которому нужна была имевшаяся у нее вещь?

— Я подозреваю всех. В нашем деле опасность может угрожать отовсюду.

Потенциальную связь между убийствами, о которой так долго размышляла Никки, нужно было наконец установить.

— Вы упомянули Николь Бернарден. Возможно ли, чтобы она выдала мою мать противнику и косвенным образом стала виновницей убийства?

Старик яростно замотал головой:

— Нет. Об этом не может быть и речи. Николь обожала Синди. Они были как сестры. Николь Бернарден умерла бы за вашу мать. Поговорите с ней самой, и вы увидите. — По выражению их лиц он догадался: что-то произошло. — В чем дело?

— Тайлер, мне очень жаль, что приходится сообщать вам эту новость, — сказала Никки. — Николь погибла.

Он вытаращил глаза и приоткрыл рот.

— Николь?.. Погибла?

— Ее тоже убили.

— Нет.

При виде его волнения Хит встревожилась.

— Может быть, мы обсудим это позже. — Она начала подниматься со стула.

— Нет, расскажите мне, расскажите мне сейчас. — Он с трудом приподнялся на локте. — Не уходите, расскажите мне. Мне нужно это знать.

— Хорошо, только, пожалуйста, успокойтесь.

Но старик не мог успокоиться. Он был потрясен, не верил своим ушам, затем его обуяла ярость.

— Кто убил ее? Как? Когда?

— Тайлер, пожалуйста, — уговаривала его Никки.

Она придвинулась ближе, положила руку старику на локоть, а Рук с другой стороны кровати помог ему лечь на подушки. Больной сдался и, казалось, немного успокоился, но дышал по-прежнему с трудом.

— Только скажите мне. Со мной все в порядке. Видите? — Он улыбнулся натянутой улыбкой, которая тут же погасла. — Я был с вами откровенен. Теперь ваша очередь.

— Николь была убита ударом ножа, в Нью-Йорке, на прошлой неделе, — призналась Хит. — На следующий день после нападения на вас.

Тайлер Уинн весь сжался и крепко зажмурил глаза.

— Нет… — хрипло выдавил он и замотал лежавшей на подушке головой. Затем резко открыл глаза и закашлялся. В промежутках между приступами кашля он бормотал: — Нет… Они… все еще… охотятся… за ним.

— Вам сейчас нужно успокоиться, — произнес Рук и обратился к Никки: — Где здесь кнопка вызова медсестры?

— Нет, только не это, только не Николь! — вскрикнул Уинн и приподнялся на локте, хватая ртом воздух. Глаза его практически вылезали из орбит. Писк датчика сердечного ритма участился.

— Я позову охранника, — сказала Никки, но в этот момент занавеска покачнулась, открылась дверь и появилась медсестра.

Увидев лицо пациента, она бросилась к койке. Хит и Рук отступили в сторону. Медсестра занялась больным; Уинн хрипло застонал и упал на подушки, схватившись за сердце. Включился сигнал тревоги, по экрану побежали неровные зеленые пики, писк стал частым, беспорядочным. Сестра нажала на кнопку внутренней связи.

— Code bleu, salle deux-zero-trois, rapidement. Code bleu, salle deux-zero-trois.[102]

Снаружи приближались взволнованные голоса и шорох резиновых колесиков по линолеуму. Чья-то рука отдернула желтую занавеску. В палату быстро вошли врач кардиолог и медсестра, толкавшая тележку с дефибриллятором. Новая медсестра жестом велела Хит и Руку оставаться на месте, у окна.

102

«Синий код», палата двести три, срочно. «Синий код», палата двести три(фр.).