Проклятие Индигирки

Папаша обеспечивал загрузку самолета фруктами и овощами.

И никто не сомневался, что Олег Олегович Градов, закоперщик всего предприятия, летит, чтобы пройтись по беззаботному городу, посмотреть на него откуда-то сверху и поторопить длинноногую красотку: «Поспешим, дорогая, меня самолет ждет».

Но правда состояла в том, что они отправились в путешествие с неизвестным концом, потому что в нескольких плотных бумажных мешках с копченой рыбой – подарок встречающим – прятались десять килограммов золота.

Когда Градов после института начинал на прииске горным мастером, он знал заповедь старожилов: «Нашел самородок – забрось подальше». С толкования этого неписаного правила началось его знакомство со странным человеком по фамилии Кашин.

Кашин работал на прииске с времен «Дальстроя». Когда стал староват для полигона, и выяснилось, что уезжать им с женой некуда, его перевели на «пыльную» работенку обдувщиком. Под присмотром охранника он в буквальном смысле сдувал пыль с золотого песка перед контрольным взвешиванием и отправкой. Немного песка Кашин насыпал на чистый лист бумаги и обдувал со всех сторон. Изо дня в день золото маячило у него перед носом, хоть языком слизывай. Шло время, и однажды бес, тихо дремавший в Кашине, проснулся и попутал. Долго мараковал Кашин, как увести чуток золотой пыльцы из-под носа охранника. Наконец додумался! Отрастил окладистую бороду и приноровился, обдувая, проводить краем бороды по песочку. Дома клал на стол лист белой бумаги, тщательно вычесывал мелкой расческой золотоносную бороду. И чудо! Каждый раз на листе оставалось с десяток тускло-желтых крапинок. Иногда в бороде, как в сети, запутывалась «золотая рыбка» покрупнее. Золотники он ссыпал в маленький пузырек из-под пенициллина.

Жена язвила его, но он только отмахивался, впав в азарт, гордый своей изобретательностью. «Что ты с ним делать собрался?» – приставала она. Кашин в ответ угрюмо помалкивал. Сам не знал и всячески отгонял этот чудной вопрос. «Мало ли что, – злился он. – Это ж золото!»

Через несколько лет пузырек наполнился, и Кашин закопал его в теплице, где летом выращивал помидоры. Когда цель была достигнута, разгулявшийся бес ткнул с другой стороны. Разбогатев, Кашин обнаружил, что живущая через дом одинокая соседка Оксана странно на него смотрит, несколько раз звала зайти, вся из себя видная и внимательная.

Вскоре жена застукала их. Подняла скандал и ляпнула, где не надо, что Кашин прячет в теплице золото. Пузырек нашли. Золотая пыльца потянула на восемь лет. В последнем слове на суде он был краток, сказав жене: «Дура!»

Но на войне Кашин воевал храбро. Среди прочих имелись у него и два ордена «Славы», поэтому он быстро попал под амнистию и вернулся на прииск, но не к жене, а к Оксане, которая, оказалось, его ждала. Нашлась и тихая работа в гараже. «Вишь как, – судили, подвыпив, мужики, – одно золотишко, выходит, потерял, а другое, значит, нашел».

Ничего про «бородатую» историю Градов не знал, но в ответ на его недоумение Кашин прищурился, собрав веером морщинки вокруг лукавых глаз: «Спрячешь, значит – своруешь. Мину под себя положишь, знать не будешь, когда сработает и жизнь твою поломает; сдашь – не поверят, что себе не оставил, – угодишь “под колпак”. Золото тут кругом, но без него, уж поверь, спокойнее». «А ну, как не сработает, мина-то?» – глуповато хохотнул Градов. Кашин грустно посмотрел на молодого красавца, словно на телка на лужке, прикидывая, скоро ли на забой, и тихо сказал: «Ставить жизнь на “авось” не советую».

Градову показалось, что двигатели на мгновение заглохли. Он прислушался. Нет, моторы работали ровно. Самые большие неприятности таились в незапланированных посадках. Он оглядел всех, разлил по стаканам коньяк и тоном, требующим внимания, предложил выпить. Все притихли, но и Градов молчал.

– Говори! – не выдержал Батаков. – Без тоста не пью.

– А чтобы в море не утонуть! – ослепил голливудской улыбкой Градов.

– Нам бы в жизни не утонуть, – буркнул Батаков и, крякнув, вылил коньяк в губастый рот.

В Сочи прилетели после обеда. У трапа их встретил мягкий теплый октябрь, не похожий на тот, из которого они улетели вчера, и какие-то люди на машинах. Из гостиницы Перелыгин с Пугачевым отправились к морю. Почти никто не купался, но они, покрикивая, отважно ринулись в воду. Прохладные волны понесли, крепко обняв Перелыгина до радостных колик под ложечкой. Он будто погружался в невероятный сон. И совершенно как во сне ему захотелось, чтобы рядом плыла Тамара. Он представил ее в купальнике в лучах уходящего за море солнца, представил, как мягкая волна толкает их друг к другу, ощутил ее тело, полную грудь, мокрые соленые губы.

Вечером отправились в ресторан. Запаздывал только Папаша. Все выглядели посвежевшими. Наконец, в белом костюме, в окружении смуглых девиц, появился Папаша. Лицо его светилось от удовольствия.

Рядом с Перелыгиным оказалась рыжеволосая Алла с миндалевидными карими глазами. Ему показалось, что Алла сама подошла к нему. Удивительный сон продолжался, но теперь вместо воображаемой Тамары в лучах заката рядом с ним сидела вполне осязаемая хорошенькая Алла в открытом черном блестящем платье. Разговаривая, она наклонялась к нему, и он улавливал свежий запах ее волос, терпкий аромат помады. Он изнывал от ощущения неловкости, даже вины перед самим собой за готовность сделать то, что делать не следовало. И пусть Тамара ничего не узнает, у тайной вины всегда есть свой тиран и судья – совесть. Но кто-то другой нашептывал ему, что думать так глупо. Легко, созерцая мир с вершины, сберегать в чистоте и непорочности свою совесть, а начни что-то делать, тут же в нее и упрешься. Сейчас, нашептывал голос, тот самый случай, когда обстоятельства служат оправданием. Послезавтра ты улетишь, такого вечера больше не будет.

– Вас, правда, ждет самолет? – недоверчиво спросила Алла.

– Как такси, – небрежно кивнул Перелыгин. – А что?

– Ничего, – фыркнула она, – чудеса какие-то.

– У нас там и есть страна чудес, – улыбнулся он снисходительной улыбкой бывалого человека. – Не желаешь взглянуть?

В ее глазах будто чиркнула спичка по коробку, но не зажглась.

– Не играй, – предупредила Алла. – Соглашусь, что делать будешь?

В ней угадывалось противоречие, присущее женщинам юга, – между внешне обманчивой плавной расслабленностью и скрытым темпераментом. Она была кошкой. Красивой, беспородной кошкой – мягкой, но готовой исцарапать в любую секунду.

В нем еще бродили тени слабых возражений вместе с безответным вопросом: кто играет с ним? Но дверь в сказку открылась. Там звучала музыка, раздавался смех, стреляло шампанское; под окнами море шепталось с берегом. Взошедшая луна выстлала по воде волнистую дорожку прямо к распахнутой двери. На дорожке стояла Алла, ее черное в блестках платье отсвечивало тысячами крошечных звездочек, словно Млечный Путь, влекущий в теплое ночное пространство. Оглядываться было поздно, и он пошел навстречу мерцающим звездочкам по дорожке лунного света.

Утром пришел Градов. Перелыгин только вышел из душа, замотавшись махровым полотенцем. Градов выглядел слегка помятым, но веселым. Вчера они перешли на «ты».

– Ага, грехи смываешь? – добродушно буркнул Градов, высыпая из пакета виноград, бутерброды. Из другого пакета извлек две бутылки. – Домашнее, – прикрыл он глаза от удовольствия. – Закачаешься! Позвони, пусть кофе принесут. – Взглянул на раздетого Перелыгина и махнул рукой. – Ладно, одевайся, сам позвоню. Сейчас двинем на тихий пляжик, там барашка разделывают, а пока поговорим. – И разлил по фужерам черное тягучее вино. – Этому рецепту лет двести, если не больше. До кагора, в церквах таким вином причащали. Монастырский рецепт. Птичка уже упорхнула? – Он покосился на Перелыгина. – Будет, с чем сравнить, – Папаша на охоту поехал.

– Алка вернется.

– Такое случается, – задумчиво констатировал Градов, изучая его, как врач пациента. – Домой отправишь, а лучше пусть дежурная скажет, что ты ушел.