Страница 102 из 107
Хотя Фридрих был свободен от всех предрассудков суеверия, однако часто любил отыскивать тайный смысл в сновидениях. Иногда сны его, действительно, имели предсказательное значение. Так, видел он сон, в ночь на 15 августа 1769 года, который любил рассказывать своим приближенным.
-- Мне снилось, -- говорил он, -- что на западе восходит яркая звезда и растет неимоверно по мере своего возвышения над горизонтом; наконец, она стала спускаться над землей и покрыла ее ослепительными лучами. Целое море невыносимого света разлилось вокруг, как туман. Я чувствовал, что я весь покрыт лучезарным хвостом этой необычайной кометы. Я старался высвободиться из-под ее лучей и -- не мог. В крайних усилиях я проснулся.
В эту самую ночь родился Наполеон!
Флейта доставляла Фридриху по-прежнему одно из приятнейших развлечений. Каждый день почти бывал маленький концерт при дворе. Однажды, когда Фридрих приготовился было играть новую пьесу своего сочинения и раздал уже камер-музыкантам партии, ему подали список приехавших в столицу. Бегло взглянул он на него и потом, положив флейту, сказал:
-- Господа! Старый Бах приехал! При таком знаменитом госте нам играть не приходится. {485}
Тотчас был послан флигель-адъютант просить Себастьяна Баха во дворец. Старому маэстро не дали даже переодеться. Он явился в дорожном платье и рассыпался в извинениях.
-- Почтенный маэстро! -- сказал ему Фридрих. -- Я ценю душу человека, а не платье; последуйте моему примеру, и мы сойдемся.
Фридрих показывал ему все свои рояли, которых у него было пятнадцать; на каждом из них Бах должен был пофантазировать. Наконец, король задал ему тему, на которую знаменитый музыкант экспромтом сочинил превосходную фугу. Последний придворный концерт был самый знаменитый. Он был дан во время приезда вдовствующей супруги саксонского курфюрста, Антонии, в 1771 году. Принцесса играла на фортепьяно и пела, Фридрих аккомпанировал ей на флейте, наследный принц Брауншвейгский -- на скрипке, кронпринц прусский -- на виолончели, а Кванц -- на альте.
Вскоре после этого концерта Кванц умер, а Фридрих лишился передних зубов и потерял амбушюр. Музыкальные вечера прекратились. Лишась и этого наслаждения, Фридрих посвятил свой досуг одним занятиям ученым и литературным. С неутомимой жаждой к познаниям изучал он древних классиков и исчерпывал все сокровища новейшей французской литературы. Часто он просиживал по целым ночам над творениями первых корифеев тогдашнего ученого мира и, между тем, не знал, что делалось на литературном горизонте Германии, не знал Винкельмана, Клопштока, Лессинга, Гердера, Виланда, Гете, гениальным способностям которых сам расправил крылья, даровав свободу мысли и слова. Он и не подозревал, что с него начинается блистательный период германского просвещения и литературы. Учась беспрерывно, Фридрих в то же время и сам творил. Последние годы своей жизни он преимущественно посвятил историческим трудам. В сочинениях своих он следовал ходу политических событий того времени. Тотчас после Семилетней войны он описал ее в подробности, в двух частях, потом написал "Историю раздела Польши" и, наконец, "Историю войны за баварское наследство". Таким образом, он составил полную и подробную историческую картину Пруссии, от начала бранденбургского дома до своего царствования включительно. Все эти сочинения назначались для потомства и потому при жизни его не были напечатаны. Строгая истина и беспристрастие -- отличительные черты его творений. Он не щадит самого себя, везде выставляет свои ошибки и промахи на вид с беспримерным самоотвержением. {486}
Эти сочинения были изданы в свет по смерти его и составили несколько огромных томов.
Кроме исторических сочинений, он написал в последнее время и несколько трактатов, относящихся до государственного управления. Из них замечательнейшие: "Письма о любви к отечеству" и "Рассуждение о различных образах правления и обязанностях государей". Оба эти творения составляют с его "Антимакиавелли" одно целое и, по глубокому чувству человеколюбия и светлым истинам, в них высказанным, могут служить настольной книгой для монархов, желающих народу своему -- счастья, а себе -- мирного и благополучного правления.
"Сохранение собственности и личной свободы побудило народы избирать себе правителей для суда и расправы и подчиняться законам, ими назначаемым. -- Так пишет Фридрих. -- Вот начало верховной власти. Поэтому правитель был первый слуга государства. Если бы все монархи строго держались первоначального своего предназначения и во всех действиях следовали основному правилу, народы не знали бы революций и не имели бы нужды в конституциях. Первые правители, патриархи, были главами многочисленных семейств и смотрели на подданных, как на детей своих. Все {487} их учреждения и законы клонились к счастью членов собственного семейства. Патриархам должны подражать и те монархи, которых перст Провидения породнил с миллионами некровных им детей, наложив на чело их печать помазания".
На основании этой главной идеи созидает Фридрих правила, посредством которых правители могут стяжать мир, славу и любовь народную, а монархи достигать до апогея величия и благоденствия. От изложенных им правил он сам никогда не отступал, и где только выгодное учреждение было сопряжено с ущербом для его подданных, он отвергал его без дальнейшего рассуждения. Так, статс-секретарь Таубенгейм подал ему однажды проект увеличить государственные доходы посредством вычетов и уменьшения жалованья чиновников. Фридрих отвечал ему на это:
-- Благодарю за остроумный совет. Но я нахожу его не совсем удобоисполнимым, потому что бедный класс чиновников и без того во всем нуждается. Впрочем, я сделаю опыт и начну с приложения проекта к тебе самому. Я прикажу вычесть у тебя из жалованья 1.000 талеров и не выдавать квартирных и столовых денег. Через год явись ко мне и объяви, находишь ли ты эту меру полезной для твоего домашнего быта. Если она окажется выгодной, то с будущего года я удержу у тебя половину жалованья, похвалю твое патриотическое рвение к пользам казны и введу твой проект во всеобщее употребление.
Таким образом, великий Фридрих, составив счастье своего народа, возвысив свое королевство и сходя в открытый гроб, завещал тайну своего мудрого правления и другим монархам, в которых желал жить для блага человечества, даже после смерти!
{488}
ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ
Последние дни
Фридрих переступил за седьмое десятилетие своей жизни. Как величественная развалина прошедшего времени, стоял он среди своего народа. Все, что принимало участие в его деятельности и разделяло внутренний мир его души -- исчезло. Новые поколения возросли около него, для которых слава его имени, подвига и мысли героя сделались уже преданием. При жизни еще наступило для него потомство. Тяжкие скорби лежали у него на душе. Многие из его благодетельных учреждений не оправдались, многие замыслы не могли свершиться -- обыкновенного срока человеческой жизни было для них недостаточно. Печально глядел он на ниву, в которую посадил свои семена; пахарь чувствовал уже свое бессилие, знал, что не доживет до жатвы и очень боялся за будущность.
Это тяжкое чувство, эту недоверчивость могут постигать только великие монархи. Ею томился и наш Великий Петр на склоне лет своих! Отсюда поясняется торопливость, с которой государи, в последние годы жизни, спешат приводить в исполнение свои предположения и начинания. Кроме того, Фридриха томила ненависть к людям: многие из его избранников жестоко обманули его доверчивость, многие изменили самым чистым намерениям души его. Это чувство он ярко обнаружил в разговоре со знаменитым эстети-{489}ком и математиком Сульцером, которого очень любил. Сульцер утверждал, что добрые наклонности имеют в человеке всегда перевес над дурными.