Страница 6 из 100
Давыдом Игоревичем и уже ослепленным Васильком во Владимире Волынском:
«Яко приближися пость великый, и мне ту сущю оу Володи-мере (волынском. — А. Н.); оу едину нощь присла по мя князь Давыдъ, и придохъ к нему, и седяху дружина около его, и посади мя, и рече ми: се молвилъ Василко сы ночи ко Вланови и къ Колчю, реклъ такс Василко: се слышу, оже идеть Володимеръ и Святополкъ на Давыда; да же мене Давыдъ послушал, да быхъ послалъ мужа своего к Володимеру, воротится, ведаю, бо ся с нимъ что молвилъ, и не поидеть; да се, Василю, шлю тя, еди к Василкови со сима отроками, и молви ему тако: оже хощеши послати мужа своего и воротится Володимеръ, то вдам ти которыи любо город, любо Всеволожь, любо Шеполь, любо Перемиль; азъ же идохъ к Василкови и поведахъ ему всю речь Давыдову; он же рече: сего есмь не молвилъ, но надеяся на Бога послю к Володимеру, да быша не прольяли крови меня деля; но сему ми дивно: даеть ми градъ свои, або и Теребовль моя волость, пождавши и ныне; яко же и бысть: въскоре бо прия власть свою; мне же рече: иди къ Да-выдови и рци ему: пришли ми Кулмея, азъ его пошьлю к Воладимеру; и не послуша его Давыд, и посла мя, река пакы: нету Кулъмея; и рече ми Василко: посиде мало; и повеле слузи своему ити вон; и седе со мною, и нача глаголати <…> по семь же приходящю великому дни, и поиде Давыд, прияти хотя власть Василкову» [Ип., 239–240].
АА.Шахматов считал этого «Василия» духовником Василька теребовльского, который якобы сопровождал князя на Любечский съезд, отправлен им был с обозом в Киев, а «во Владимире дождался и встретил своего князя». «Что Василий был спутником Василька Ростиславича и после своей беседы с ним, видно из того подробного описания (которое мы имеем, конечно, благодаря Василию) событий, разыгравшихся в 1098 и 1099 году на Волыни и у Перемышля», — писал исследователь[31]. Все эти фантазии, не имеющие никаких оснований в тексте, справедливо отмел в свое время Б. А. Рыбаков, указав на вероятность того, что Василий был «муж Святополка»[32], т. е. его доверенное лицо. Следует отметить, что данная «повесть» существует не обособленно в тексте ПВЛ, как то обычно представляют, извлекая из контекста ту или иную новеллу, а является частью своего рода «хроники княжения Святополка», которая начинается смертью
Всеволода Ярославича в 1093 г. и завершается (?) примирением действующих лиц в 1100 г. в Уветичах (т. е., скорее всего, в принадлежавшем Святополку Витичеве на Днепре). Через эту «хронику» проходят одни и те же лица, начинающие с раздоров и кончающие полным примирением и закреплением княжений. Это — существенно. Однако и «хроника», и «повесть» во время многочисленных переписок испытали различного рода сокращения — в результате дефектов протографов и просто сокращений для экономии места, как можно видеть не только на всех без исключения летописных текстах, но даже на текстах юридического характера, вроде Правды Руской, причем остается неизвестно, что именно было сокращено. Так, при общей полноте «хроники» в Ипатьевской летописи, текст «повести» исправнее в Лаврентьевском списке, где в обращении Давыда к «Василию» сохранилась синтагма «к тезу своему» («да се, Василю, шлю тя: иди к Василкови, тезу своему, с сима отрокома» [Л., 265]), которая дала основание АА.Шахматову предположить, что «тьзу» — «позднейшее чтение, заменившее первоначальное „сыну“»[33]. При этом, как часто бывает, наибольшее количество сокращений было сделано к концу повествования, в рассказе о военных действиях, почему не всегда легко разобраться, о ком из действующих лиц, носящих одинаковые имена, идет речь.
Дело в том, что в этом сюжете задействованы три Василия — князь Василий Ростиславич (Василек) теребовльский, Василий, боярин Давыда Игоревича, оклеветавший Василька, позднее повешенный и расстрелянный со своим соучастником Лазорем, и еще один Василий — посадник Святополка Изяславича в том самом Владимире Волынском, в котором происходит встреча «Василия» с Давыдом Игоревичем и Васильком. Признание тождества «Василия» с посадником Василием объясняет, каким образом он очутился во Владимире, почему именно к нему обращается за помощью Давыд, форму этого обращения (служилый человек!), отношение к нему Василька, а, равным образом, и последующие перипетии судьбы посадника Василия. Давыд Игоревич его признает и терпит во Владимире лишь до того момента, когда Святополк Изяславич, вынужденный отмежеваться от Давыда Игоревича и взять обязательство изгнать его из Русской земли («яко реша Святополку: яко Давыда сколота, то иди ты, Святополче, на Давыда: любо ими, любо прожени и» [Л., 264–265]), идет на Давыда, а тот, естественно, изгоняет его по садника из города. Ситуация меняется, когда «Святоша и Путята перелета городъ и посадника Святополча Василия посадиста» [Ип., 247]. Когда же Давыд с помощью половцев Боняка вернул себе Луцк и подошел к Владимиру, Василию пришлось бежать уже в Киев [Ип., 247–248][34].
К сожалению, увидев в Василии «мужа Святополка», Б. А. Рыбаков на этом не остановился, решив переиграть домыслы А. А. Шахматова о «летописи галицкого попа Василия» в «третью редакцию ПВЛ», заказанную Василию якобы Мстиславом Владимировичем, и это при том, что рассказ Василия о встрече с ослепленным Васильком явно имеет вставной характер. В результате под пером историка Василий оказался талантливым писателем, у которого «драматизм описания сочетается с протокольной точностью», поскольку он писал «по свежим следам». Согласно Рыбакову, Василий «был в Звенигороде и слышал сам, как „троскотали“ кости несчастного князя, придавленного досками к полу в момент ослепления»; он «знал, как Боняк ночью выл волком» и всё это время был «агентом Мономаха», после чего стал «явным обличителем Святополка», от которого бежал к Мстиславу Владимировичу, а вернувшись после смерти Святополка в Киев, исполнял «заказ Мономаха» в качестве летописателя, т. к. «за 20 лет литературный кругозор Василия мог расшириться»[35]. Поскольку никаких доказательств всему этому нет и быть не может, следует признать, что подобные фантазии не имеют никакого отношения ни к науке, ни к ПВЛ. Однако путь был проложен, и первой жертвой доверчивости к авторитету академика стал М. Х. Алешковский, который, сохранив за Василием редактуру ПВЛ в 1118–1119 гг., превратил «мужа Святополча» уже в «новгородца Василия», усвоив ему выдержки из хроники Георгия Амартола, легенду о Кие, обнаружение договоров Олега, Игоря и Святослава с греками, легенду об апостоле Андрее, рассказ о Любечской битве и переработку чуть ли не всего текста ПВЛ, как то должен был сделать редактор «свода Мстислава» и создатель «третьей редакции ПВЛ»[36]. Не слишком ли много для посадника Святополка, который, безусловно, лучше управлялся с мечом, чем с пером?
Отказавшись от полемики с Л. Мюллером, который, как вынужден был признать исследователь, высказал «детально аргументированное сомнение в самом существовании так называе мой третьей редакции Повести временных лет», Алешковский попытался спасти положение, указав, что немецкий историк «не отвел и даже не упомянул одного, самого важного, на наш взгляд, аргумента великого ученого» (А. А. Шахматова. — А. Н.), а именно того самого отсчета «преже сих 4 лет» не от 1096, а от 1114 г., получая, таким образом, 1117 г., под которым в летописи находятся приписки о событиях 1118 г. Поскольку, считал Алешковский, они могли быть сделаны только в 1119 г., то от этой даты и следует отсчитывать назад четыре года, что дает 1116 г., под которым в НПЛ мы находим «правильную» дату строительства крепости в Ладоге и, стало быть, пребывания автора на северо-западе русских земель. «В этом убеждает нас и то, — писал исследователь, — что в новгородском летописании сохранился авторский текст Повести временных лет 1115 г.»[37] Но так ли это? Обращаясь к работе Н. Г. Бережкова о хронологии русского летописания, Алешковский должен был знать уничижительные для него выводы исследователя о «вторичности» новгородских известий в НПЛ, не только заимствованных из ПВЛ, но и внесенных с ошибочными датами, что, по наблюдению ученого, вообще характерно для хронологии НПЛ, содержащих безусловные ошибки по сравнению с ПВЛ[38], поэтому ни о каком «авторском тексте Нестора» в НПЛ не может быть и речи. То же самое, только с других позиций и на другом материале достаточно подробно показал А. Г. Кузьмин [39].
31
Шахматов А. А. Повесть временных лет…, с. XXXII–XXXIII.
32
Рыбаков Б. А. Древняя Русь…, с. 277.
33
Шахматов А. А. Повесть временных лет…, с. XXXII.
34
ПСРЛ, т. 2. СПб., 1845, с. 284–285.
35
Рыбаков Б. А. Древняя Русь…, с. 275–279.
36
Алешковский М. Х. Повесть временных лет. Судьба литературного произведения в древней Руси. М., 1971, с. 34–49.
37
Алешковский М. Х. Повесть временных лет…, с. 39.
38
Бережков Н. Г. Хронология русского летописания. М., 1963, с. 219–222.
39
Кузьмин А. Г. Начальные этапы…, с. 85–110.