Страница 71 из 72
Если до недавнего времени Мыш считал, что дядька Коська хочет его сжить со свету своими растяжками, растопырками и прочими три-Д, а ещё давал подзатыльники за ошибки в письме, то теперь уверовал, что та учёба было сродни лёгкому отдыху, а уморить его решил учитель грамматики. А есть ещё арифметика, немецкий и английский язык, латынь и греческий, что и вовсе ни в какие ворота. Но он терпел, и твёрдый наказ дядьки Константина "Учиться, учиться и учиться! Настоящим образом!" был ярким маяком в ночи, не позволявшем Мышу упасть в бездны самой черной меланхолии.
Одной отрадой были занятия фехтованием. Дед поставил учителем старого капрала Ефимушку, который ничего внятного не говорил, а только знал две фразы "погань пархатая" и "тебя в коромысло раскудрить", а уж, вошедши в раж, мог плашмя палашом отходить за будь здоров. Но тут Мыш терпел - без боли не бывает настоящего учения. Сам себе удивлялся Степашка, что совсем неуютно чувствовал себя без тех самых, простых упражнений, которыми его нагружал Костя - растяжки, малый разминочный комплекс и двадцать отжиманий, двадцать подтягиваний. Бегать, правда, было негде, но Мыш считал, что это дело времени. Вскоре Ефимушка начал выговаривать новые слова, и малой считал, что это сказывается его благотворное влияние, потому что успехи в фехтовании у него появились достаточно быстро.
Но помимо всего прочего Мышу приходилось наизусть учить родословную Апраксиных, чтоб, не приведи господь, не поставить себя ниже всяких худородных, ибо они родня правящей фамилии... тут дед Фёдор начинал что-то невразумительное бормотать, но Мыш понимал, что есть вещи, которые вслух не говорят. В редкие вечера, когда дома не толпились гости, и никто им не мешал, он должен был слушать воспоминания деда о славных днях его молодости и тому подобный старческий маразм. Однако слушал, а потом, увлечённый картинами совсем иной жизни, забирался с ногами на мягкое кресло, и даже иной раз спрашивал: "А дальше что было, дед?" Дед таял и погружался в рассуждения, как хорошо было до Петра, как терпимо было во время Петра, и как оно паскудно сейчас. Потом спохватывался, выныривал из воспоминаний и грозил Мышу пальцем: "Ты не вздумай где болтать что попало языком!"
Через три недели Мыш сделал фундаментальное открытие - он мог помыкать дедом, как ему заблагорассудится.
- Бу-бу-быр-бу... Быр-бу-бу-бур...
Саня перевернулся на другой бок и застонал. "И что людям не спится", - пробормотал он, - "устраивают всякие собрания" и попытался снова заснуть. Но сон уже ушёл.
- Ты, Онуфрий, главное уже понял, а сам боишься. Боишься это осознать, потому что от таких мыслей прямая дорога сам знаешь куда. Или в леса, или на дыбу.
Он невольно прислушался, это в горничке разговаривали Славка и брат келарь. "Он что, специально приходит, когда я с похмелья?" - спросил сам себя Сашка. Как всегда, они накануне удержаться не смогли и перебрали лишку. Сашка ещё раз прислушался к себе, нет, вроде нормально. Ну, по крайней мере, не смертельно, прогресс с качеством самогона налицо. Надо вставать.
- Не ты первый эту мысль думал, ведь, если знаешь, то Соборное Уложение 157 года похоронило все былые крестьянские свободы. И были люди, которые противились этому, но их затоптали. Вот, к примеру, недавно Иван Посошков помер. Из-за чего? Слишком умный патамучта был. Книжку написал, хорошую книжку, а помер в Петропавловской крепости.
- И где та книжка? - переспросил брат келарь.
- Спрятали её добрые люди. До поры, до времени. Я тебе как-нибудь, при случае, найду.
Саня оделся и отправился исправлять свои надобности. По дороге заглянул в пустующую, до недавнего времени, псарню. Белка должна была вот-вот ощениться, поэтому Сашка её устроил в хорошем месте. Даже старый тулуп выдал. Но пока всё было в норме - он потрепал Белку за ухом, пробормотал: "Ну лежи, лежи. Сейчас принесу пожрать".
Когда он вернулся, беседа продолжалась.
- И Нил Сорский был, и жизнью своей доказал, что жить иначе можно. Ты, - Славка усмехнулся, - сам попробуй своим крестьянам волю дать.
- Братие не допустит... - пробормотал брат Онуфрий, - привыкши оне к сытости... На настоятеля уже зуб точат, что не позволяет им в праздности пребывать.
- Чиво-чиво? - это уже Костин голос, - на пахана хвост задирают? Так ты мне скажи, мы там быстро благолепие наведём!
Саня в этот момент заваривал себе кофе.
- Челобитную владыке отписали, чтобы настоятеля другого прислал. Не по нраву им, виш ли, строгости по уставу.
- А что владыко? Попустительствует?
- Не знаю. Может пришлёт нового настоятеля, а может и не пришлёт.
- Пойдём-ка на крылечко, бледнолицый брат мой, перекурим и поговорим. Ты мне объяснишь, как это всё происходит.
Саня зашёл в горничку, плюхнулся на лавку и прихлебнул кофе.
- Что Онуфрий хотел?
- Тебя наслушался, книжек начитался и вот сумления его взяли, что вроде бы неплохо бы где-то местами народу свободу дать. Хорошо хоть ко мне зашёл, а не попёрся сразу проповедовать, - буркнул Славка, - нестяжатель новоявленный.
- А ты-то что осерчал?
- Да так... Ляпнет где-нибудь неподумавши, и отправится на Соловки. А мы за ним паровозом ещё куда-нибудь.
Вернулись с крылечка Берёзов и келарь. У Кости на лице блуждала многозначительная улыбка. Не иначе опять что-то противозаконное или асоциальное выдумал, - содружество абстиненции и Костиной фантазии иной раз рождало всякие непотребства. Онуфрий немного повеселел. А Славка продолжил лечить келаря:
- Нужна ли та свобода всем - вот главный вопрос. И, если хорошенько подумать - то не всем. Некоторым и так хорошо, иной жизни они не знают, и знать не хотят. Ты, главное, то, что надумал - не вздумай говорить хоть кому-нибудь. И уж не вздумай записывать.
Онуфрий обиженно засопел:
- Так то понятно, что негоже с кем попало разговаривать.
Славка добавил:
- Вот и хорошо. Ты через недельку подъезжай, поговорим предметно.
- А когда мельницу делать будем? - тут уже брат келарь обратился к Сашке.
- Так ты с Трофимом договаривайся, его люди работать будут. У меня всё готово. Мне три рубля за работу заплатишь и за подшипники пять рублей.
- Сколько?! Они что, золотые?
- Да, пять. Поверь, по себестоимости отдаю. Да кроме того я же даю пожизненную гарантию на три года.
Онуфрий тяжело вздохнул. Пожизненная гарантия - это хорошо, но восемь рублей! Где ж такие деньги взять? Однако он засобирался.
- Поеду я, - удручённо сказал он, - проведать надо Фёдоровку.
- И что, даже чаю не попьёте? - пошутил Саня, а Славка добавил:
- Давай, брат во Христе, не побрезгуй, позавтракай с нами, никуда не опоздаешь.
Костя для убедительности хлопнул Онуфрия по плечу, отчего у того колени подогнулись и он плюхнулся на лавку.
После лёгкого завтрака брат келарь засобирался по делам. Саня сидел, задумчиво уставившись в потолок.
- Ты чё это? - обеспокоенно спросил его Слава, - хмель не выветрился?
- Томление в грудях какое-то нездоровое, - пожаловался Сашка, - набрали всяких дел, аж подумать тошно. За что хвататься? И только-только первый этап до ума довёл, да и то не до конца. А тут это вот ещё, с этой экспедицией, прости господи, ни в звезду, ни в Красную Армию. Ладно, мне в Александров надо, у меня сегодня учёба с трофимовскими. Ты у моих младших проверь арифметику, а то я не успеваю.
Костя лениво листал какую-то книжку.
- Если б я учился по такой грамматике, - он постучал пальцем по открытой странице, - я бы тоже из школы сбежал. Несмотря ни на что.
Костя кинул на стол книжку и ушёл в свою каморку, Саня упылил к своим ученикам, но покоя не было. Если день начался с визитов, так это верная примета, что гости будут толочься до вечера. Прибыл собственной персоной купец Игнатьев, лично посмотреть на тех болезных, которые готовы снова купить у него персицкие штучки, заодно пронюхать, что же такого из них можно поиметь. Заодно провентилировать, можно ли дальше гнуть ту же цену, или накинуть ещё пятиалтынный с фунта. Однако вымелся он часа через два, ошарашенный объёмом заказов, но с твёрдым Костиным мнением, что жить с такими запросами - это гневить Господа, который, как всем известно - совсем не фраер. Но его, Игнатьева, примут с распростёртыми объятиями, если он привезёт цинк, сурьму, шёлк, нефть и хлопок. И всё это в неограниченных количествах и по божеской цене. Опять-таки, корил себя купчина, так и не понял он, зачем же этим странным господам нужны все эти вещи.