Страница 28 из 72
К концу недели станок всё-таки сделали. Саша, правда, не понимал как. Действия Трофима казались ему заторможенными, вся работа тянулась, как капля мёда по стеклу. Саша психовал, но фонарный столб было проще сдвинуть с места, чем пытаться ускорить работу Трофимовой бригады. Не ждал Сашка, подумывал уже об оправданности массовых расстрелов, а оно вот как получилось. С видимым наслаждением погладил челнок, гладкий, отполированный челнок, сердце его станка.
По неведомым телеграфным линиям слух о готовности стана долетел до всех заинтересованных лиц. Примчалась матушка Манефа и отец Онуфрий.
- Я предлагаю, - сказал им Саня, задвигая пяткой бадейку с краденым алебастром под верстак, - испытать стан прямо здесь, в монастыре. Как вы на это смотрите, матушка?
- Хорошо, тащите его в нижние палаты, - она с некоторым удивлением смотрела на необычную конструкцию.
Стан разобрали, перетащили и собрали в полуподвальном помещении монастыря, в тех палатах, что остались ещё со времён Ивана Грозного. Невысокие, зато просторные помещения, со сводчатыми потолками. Зашли тихие монахини и начали молча снаряжать станок. Саша как мог, пояснял им, что к чему, благо терминологией уже владел:
- Зев здесь образуется не петельками, как на простом станке, а прорезями, вот сюда, вот сюда заправляйте.
Пришлось тут же, на ходу, изобретать специальный крючок для продевания нитей, и ещё всякую мелочь. Зарядка станка заняла почти два часа. Сашку уже поколачивало от нервного возбуждения. Заработает ли его первый опыт? Он, наверное, больше мешал монашкам, чем помогал. И это прошло, с облегчением вздохнул Сашка, когда монахиня села на лавке, привычным движением качнула ногой привод ремизки, продела первые две нити утка и пробила набилкой. Сашка снова вставил челнок в толкатель и сказал:
- Вот теперь резко дёргай за вот этот шнур. Резче дёргай, резче. Не бойся, не сломаешь.
Грохнул, как выстрел, первый удар податчика, челнок пролетел меж нитями основы.
- И ещё раз, - Саня чуть ли не кричал, - смелее, смелее. Ногой толкай планку и сразу дёргай.
Бданц-бданц! Эхо разносилось под сводами древних палат. Железный конь идёт на смену крестьянской лошадке, ни к селу, ни к городу всплыла в голове у Сашки фраза из какой-то книги. Монашка приноровилась к новым движениям, а все, затаив дыхание смотрели, как летает в зеве челнок. Бданц-тынц! Бданц-тынц!
- Летает, летает! - ликовал Саня, - я сделал это!
Ему даже не верилось, что все его нервы и тревоги не вылились в очередной пшик, а принесли вот такой, вполне осязаемый результат. Надо, судорожно думал он, срочно намоточный станочек делать, шпульки заправлять. И на челнок какой-то демпфер ставить, типа резинового. Больно уж звук резкий, по ушам бьёт.
Глава 8
Август-сентябрь 1725. Константин Берёзов, Председатель. О вреде сомнительных кредитных линий.
- Значить так, мужики. Езжайте домой, и ни в чём себе не отказывайте, - так Костя напутствовал бахтинских, - и не забывайте, что я вам сказал. А я скоро вернусь.
А сказал бахтинским мужикам он за всё это время немало. Это, конечно был его личный заскок, к насущным делам не имеющий никакого отношения. Когда он пробежался по всему лесу, что окружал Бахтино, и посмотрел на вырубленные деляны, заросшие черноталом и бурьяном, то первым делом вспомнил своего дядьку, лесничего из Арчединского лесхоза. Во дворе его дома рос дуб, хрен знает сколько лет, в четыре обхвата.
Дядька объяснял Косте:
- Отсель до самого Дона дубравы были, вдоль Арчеды и Медведицы. Петя, слава ему вечная, всё на корабли перевёл. Теперь ни кораблей, ни дубов. Мы вона, видишь, ломаемся, лесопосадки устраиваем, да всё бестолку. Эрозия, мать её ити. Где теперь поля колхозные, а где и вовсе овраги. Что-то, конечно делаем, но это так... себя обманываем, да это хоть что-то.
С тех пор у Кости случился в голове коллапс, на тему хищнического истребления лесов. Так он мужикам и сказал:
- Живёте, как свиньи, которые дуб подрывают, им жёлуди дающий. Во мраке живёте и в дикости. Не думаете, что детям своим оставите и внукам. Раз, значить, лес господский, так можно его свести на нет. А потом в пустыне жить будут ваши потомки или с сумой по миру пойдут. Но раз у вас своей соображалки нет, так я чичас её вам вставлю.
Проверил, внимательно ли его слушают мужики и продолжил:
- На вырубках первый и второй год сеете рожь. Потом перепахиваете и сажаете дуб и берёзу. Красиво садите, на расстоянии полутора сажен друг от друга. И скотину туда уже на выпас не гоните. Бабам делать всё равно нечего, так что пусть и садят. Увижу, что деляны всякой хренью зарастают - буду пороть нещадно.
- И ещё. Вы тут думаете, что баре по лесам не лазят, и в лесах ничего не понимают. Так спешу вас обрадовать. Тот кругляк, что вы приготовили толкнуть налево, сложили стопами по разным углам, после Покрова, как снег ляжет, отвезёте в Романово. Забесплатно. И ещё отвезёте три кадушки масла коровьего, и ушат мёду. Это будет ваша плата за то, что рубили лес бестолково и без спросу.
Мужики посмурнели. То, что селяне Косте привирали, было ясно с самого начала, а лёгкие пробежки по лесу убедили его в том, что они мутят.
- В остальном мы с вами будем жить душа в душу. Я в ваши дела не лезу, живите, как хотите.
Это был второй разговор с мужиками. Третий разговор состоялся, когда стало ясно, что с маниловщиной просто так, с наскоку, не совладать.
В отличие от Манилова гоголевского, Манилов-местный вёл весьма активную, но однообразную жизнь. Вообще, его поведение напоминало впавшего в запой мелкого купчика, а не приличного дворянина. Верхом его придумок было явиться в Судогду с четырьмя-пятью весёлыми парнями и кошмарить обывателей. Или поймать прохожего в своём селе и заставить его плясать комаринского в качестве оплаты за проезд.
Нет, Костя один раз проехал. Но, видать, безнаказанные безобразия помещика самым растлевающим образом действовали и на селян. Пацаны перегородили улицу жердью и пытались содрать с Кости за проезд. Костя расплатился с подрастающим поколением кнутом поперёк спины, для вразумления. Видимо, у них ещё не выродились остатки совести, потому что "караул, убивают" орать не стали, и побыстрее смылись с места преступления. Знали, видать, за что схлопотали.
Или у их хозяина лапа вот такая мохнатая наверху, что они страх божий потеряли, либо они просто распоясались, не встречая серьёзного отпора. В любом случае эту проблему решать надо. Крестьяне платят оброк в том числе и за крышевание, чтобы не было вот таких наездов. После эпического столкновения двух цивилизаций в Судогде никаких шансов выправить дело миром не было. Один из прихлебателей Манилова, из его же крестьян, схлопотал дрыном по лицу от бахтинских. Не успел он выплюнуть осколки зубов, как получил тем же дрыном по затылку. Но на этом боевые успехи бахтинских закончились. Пришлось в спешном порядке ретироваться дальней дорогой, в виду явного численного преимущества маниловских. Хорошо, хоть фатальных потерь бахтинцы не понесли.
Но пока Костя не готов развязывать локальные войны. Как это не печально осознавать. И как бы ни хотелось насолить Манилову лично, и всей его деревне вообще. "Но ничего, будет вам ещё звезда пленительного счастья", - подумал Костя, - "Звезда Полынь называется". У него в голове крутились самые разные планы мести. Например, принести в жертву Тёмным Богам чёрного козла на кладбище, организовать безлунной ночью кровавый ритуал вызова из другого мира бульдозера типа Катерпиллер, с целью столкнуть клятое село в реку. Или поджечь. Дождаться когда ветреный день будет, и подпалить село с двух сторон, чтоб вам жисть малиной не казалась. Ничего путного в голову не приходило. Просто поджигать - никакого проку, только морально удовлетвориться, безо всякого педагогического эффекта.