Страница 23 из 72
- Белка, на охоту пойдем! - крикнул он.
Бела подскочила, посмотрела на Костю, потом - вопросительно на Сашку.
- Иди, иди. Иди с Костей, - разрешил он, - у меня дела.
Белка знала, что такое дела, да и с Константином она уже в лес выбиралась. Парни обнялись на прощанье.
- Ухожу в автономку, - сказал Костя, - раньше Рождества не ждите.
И поехал. Белка побежала за ним, но ещё долго оборачивалась на стоявших возле крыльца Славку с Сашкой, как бы спрашивая, "Ну давай, давай хозяин, бросай свои дела. Что может быть лучше охоты?!"
На горизонте появилась древня Баракова. "Такими темпами", - думал Костя, - "до ночи доберусь до Судогды ". Пора бы уже Берёзову подумать и об обеде. Тучки как собрались, так и разобрались, оставив дорожной пыли маленькие кратеры. Для ускорения процесса, он поменял тушку зайца в придорожном трактире на готовый обед. Невкусный и малопитательный, зато объёмный и быстрый. Фастфуд, он и есть фастфуд. Послушал басни ямских кучеров, ничего путнего не узнал. То есть, никого не ограбили и пока не убили. А басни про куму тёткиной свекрови ему было слушать неинтересно.
Через сутки Костя уже въезжал в Бахтино. Экзотика ему уже надоела. Деревни, как под кальку, города, похожие на деревни, в общем, полная пастораль, хоть ложкой жри. Стада, пастухи, родные понурые осины и кудрявые берёзки. В иное время Костя бы непременно умилился бы таким картинам, но он устал, как собака, хотел слезть с лошади и просто лежать. Вдобавок, деревня безмолвствовала и не встречала Костю бурными овациями.
Деревня была, вообще-то, смех один, десять с половиной домов, шестьдесят с небольшим жителей. Зигзаги отечественной законотворческой деятельности привели к тому, что эту деревню было проще продать, нежели получать с неё доход. Но Костя развеял сомнения Ефим Григорьевича. То есть, плавно подвёл к мысли, что Костино присутствие в деревне, есть залог будущего процветания Бахтина вообще, и Романовых, в частности. Косте та деревня была, честно говоря, пофик. Но он, как услышал, что та деревня есть, причём в таком чудном месте, то начал немедля старика обхаживать.
За верную службу Пётр отписал Романову, при выходе в отставку, деревеньку Бахтино, что на Чёрной речке во Владимирских краях. Однако же, перенарезка Петром губерний и провинций, привела к полной дезорганизации власти на местах. Так что неудивительно, что крючкотворы попутали одну Чёрную речку с другой, в итоге деревеньку дед получил не в пятнадцати, а в ста пятидесяти верстах от Романова. Спорить в то время было бесполезно, так что Романов получил, то, что получил, а проблемы вылезли чуть позже. С введением 26 июня 1724 года "Плаката о зборе подушном и протчем" далее тридцати вёрст без записки от помещика отъезжать крестьянам с места жительства было запрещено. Но и при наличии записок тех хватали без разбору, и чинили форменное вымогательство, а то и вообще норовили забрить в солдаты. В Судогде Косте сообщили точное расстояние до Бахтино. Три раза. И все три раза отличались весьма значительно. По одним получалось, что до Бахтина было 12 вёрст, по другим - 25, а по третьим - и все сорок. Широчайшее поле как для произвола, так для всяких махинаций. По карте, в общем-то, так и получалось, четырнадцать километров по прямой, и ровно тридцать с половиной - по длинной дороге. Но это не важно. Важно то, что те же четырнадцать вёрст было от деревни до трассы Владимир - Нижний Новгород. И всё лесами, по бездорожью.
Сама деревня стояла почти вплотную к лесу, лицом к Косте, и архитектура оказалась вполне себе лесная - глухие заборы, массивные ворота. Жители занимались углежогством да смолокурением, тем и жили. Пахать и сеять в тех местах было негде.
Костя добрался до ближайшего дома, постучал сапогом в ворота и проорал:
- Эй, хозяева! Есть кто живой?
Из-за забора неуверенно гавкнул кабыздох. Белка приподняла шерсть на загривке и рыкнула.
- Цыть, окаянна. И кого там принесло, - женский голос гостеприимства не сулил.
- Открывай, хозяйка, медведь пришёл, - ответил Костя, - драть вас буду, как сидоровых коз.
- Добрый день, - сказал он, когда ему приоткрыли калитку, - я ваш новый управляющий, от Ефим Григорича Романова. Мужики-то где?
- Так в лесу все, - растерянно отвечала хозяйка.
- Меня зовут Константин Иванович. Палатку поставлю возле леса, на лужайке. После вечерней дойки жду всех на сход. Бывайте здоровы.
Костя развернулся и пошёл. Баба смурно глядела ему вслед.
Разгруженных лошадок Костя отправил пастись, Белка бегала по кустам, осваивая новую территорию. Благодать. К вечеру потянулся народ. Вообще-то на сходах положено было быть только мужикам, но такое шоу никто пропускать не хотел. Костя немного для увеличения важности подождал, потом выполз к людям
- Здравствуйте, мужики, - начал Берёзов свою программную речь, - все ли собрались?
Мужики согласно загудели. Костя рассматривал толпу. Морды совершенно бандитские, заросшие волосом по самые уши, и зыркают гляделками.
- Ну хорошо. Меня зовут Константин Иванович, меня к вам послал Ефим Григорич Романов. Если есть грамотные, то вот бумага, можете прочитать. Грамотных нет? Отлично. То есть плохо. Старшой кто у вас? Нет старосты? Плохо. Тогда я вам скажу, что Ефим Григорич сильно серчают на вас. Да. Сто пятьдесят семь рублей, три алтына и две денги недоимок с вас. Вы тут случайно подумали, раз барин далеко, так у вас здесь началось райское житьё? Так я вам сообщаю, что те деньги я с вас получу. Или как? Или вы добром отдадите?
Толпа загудела энергичнее. Костя пресёк разброд и шатания, и приказал:
- Говорим по одному. Или один за всех. Вот ты, давай, начинай жаловаться, - он специально выбрал кого постарше.
Тот немедля и слёзно начал рассказывать про всемерное оскудение, на своё разорение, на безысходную нищету. Костя чуть не рассмеялся. Всё точь-в-точь, как Анна предупреждала. И почти теми же словами.
- По три коровы во дворе, это у вас нищетой называется, а? Ну-ка, сочините что-нибудь поновее.
Мужик начал с другого конца:
- Сараи углём забиты доверху, шестьсот кулей лежит и двенадцать бочек смолы. Выйти с деревни нельзя, всё шастають, окаяннае, помещика Манилова люди, всё норовят схватить, да взамен себя в солдаты отдать. Никакой жисти не стало. И солдат подговаривают, чтоб хватали. Нам хучь волком вой, а гумаги от барина нет. И что гумага? Вона, Картмазово разорили, считай, напрочь. Как ехать продавать? И что барину давать?
Потом сбавил накал страстей и уже просительно добавил:
- Вы уж, Константин Иваныч, угомоните тех окаянных. А мы недоимки-то соберём.
- Хорошо. Я добрый, - ответил Костя, - но до поры, до времени. Маниловщину пресечём. Сделаете мне вот что. До завтрева изберёте старосту, я буду вести дела только с ним. Потом поставите мне избу, пятистенок с печью и деревянным полом, и баню. Это в счёт оброка. Бабу мне дадите, чтоб приходила кашеварить, да постирать. Да не какую-нибудь смазливую вертихвостку, а почтенную пожилую женщину! Пока буду кормиться по домам по очереди, староста мне порядок скажет. Всё, можете идти.
Обчество начало расходиться, поглядывая на Костины одежды. Больше всего, видимо, их удивила красная шапка с меховой опушкой и полотняная рубаха с дырой на груди. А что поделать? Пистолет-то как-то надо доставать. Костя вздохнул и пошёл играть с пацанами в лапту.
С раннего утра, только замычали коровы, защёлкал пастушеский кнут, и забряцали ботала, Костя выполз из своего тёплого лежбища. Потянулся, сполоснул лицо из фляжки. Начал помаленьку разминаться. "Совсем в той деревне расслабился", - сетовал он, - "форму потерял". В тот момент, когда он подтягивался на берёзовой ветви, мимо пастух гнал стадо. Древний мужичок, с правой, возможно парализованной, рукой. Она у него была заткнута за пояс, а в левой он держал кнут. Дед остановился и уставился на Костю.