Мальчики Из Бразилии

- Благодарю вас, сэр. Благодарю вас, - произноше­ние никак не давалось. Захват левой, удар ножом с правой руки.

Но даст ли этот еврей на чай?

Он стал продумывать и другие варианты действий.

***

Залитое солнцем плато облаков неожиданно ушло из-под крыла, и внизу открылась черно-синяя плоскость океана, испятнанная белыми барашками волн; сверху она казалась неподвижной. Подперев подбородок рукой, Либерман не сводил с нее глаз.

М-да.

Он лежал без сна всю ночь и весь день, не ощущая потребности в отдыхе, думал о выросшем Гитлере, бро­сающем свои пронизанные демонической ненавистью ре­чи в толпу, уже забывшую уроки истории. О двух или даже трех Гитлерах, в разных местах пришедших к власти, в окружении признавших его последователей, считающих самих себя первыми человеческими сущест­вами, появившимися на свет в результате процедуры, которая в 1990 году будет общеизвестна и широко прак­тиковаться. Этот человек, единый в нескольких лицах, схожих более, чем братья-близнецы - разве не могут они объединить силы и развязать (с оружием 1990 года!) первую и последнюю межрасовую войну? Конечно, в этом и заключалась надежда Менгеле, о чем Барри пе­редал его словами: «И предполагается, что с Божьей помощью мы придем к триумфу арийской расы!» На словах он к этому и стремился.

После того, как в 72-м году скончался Гувер, у него была почти стопроцентная уверенность, что его столь радостным известиям будет дан от ворот поворот. Он уже слышал удивленный вопрос:

- Яков... кто?

Как легко было прошлым вечером сказать Клаусу, что он все организует, что он двери будет сшибать с петель; но, по правде говоря, никаких контактов, никаких свя­зей у него не было. В свое время он встречался с парой сенаторов, которые по-прежнему занимали свои посты и кто-то из них, конечно, и мог бы открыть нужные двери. Но сейчас, придавленный ужасом от открытия, он боял­ся, что даже при открытых дверях упущено слишком много времени. Можно расследовать обстоятельства смерти Карри и Гатри, опросить их вдов, спросить Уиллоков... но сейчас во главе угла стояла настоятельная необходимость поймать возможного убийцу Уиллока и через него выследить остальных пятерых. Остальные из девяноста четырех человек должны будут остаться в живых; ручка сейфа (если воспользоваться сравнением Лены; стоит запомнить его выразительность и в свое время использовать), не должна встать на засечку по­следнего и самого опасного номера в этой комбинации.

И, что еще хуже, 22-е число - всего лишь примерная дата предполагаемой смерти Уиллока. А что, если по­длинная дата уже прошла несколько дней назад? А что, если - смешно, до чего такая мелочь может сказаться на всей будущей истории - Фрида Малони ошиблась, посчитав, что щенку было всего десять недель от роду? А что, если ему было девять недель или даже восемь, когда Уиллоки получили своего ребенка? Убийца уже мог сделать свое дело и исчезнуть несколько дней назад.

Он глянул на часы: 10.28. Это было ошибкой, по­скольку он еще не подогнал их под новые часовые пояса. Что он и сделал - стрелки двинулись назад и сейчас циферблат показывал 4.28. Через полчаса будет Нью-Йорк - таможня и короткий бросок в Вашингтон. Он надеялся, что сегодня вечером ему удастся хоть немного поспать - он уже чувствовал усталость - и утром он будет звонить в офисы сенаторов, звонить Шеттлу и другим из списка Нюренбергера.

Если бы только ему сразу же пошли навстречу и тут же кинулись выслеживать убийцу Уиллока - без каких- либо ожиданий, объяснений, проверок и вопросов. Он должен был бы прибыть сюда пораньше и мог бы, знай он всю ситуацию...

Эх!..

Что ему было бы нужно на самом деле - так это еврейское ФБР. Или американское отделение израильско­го Моссада. Куда он мог бы завтра придти и сказать: «В Нью-Провиденсе, штат Пенсильвания, нацисты собирают­ся убить человека по фамилии Уиллок. Охраняйте его и схватите нациста, Не задавайте мне никаких вопросов; все объясню потом. Я Яков Либерман - и разве я когда-нибудь вводил вас в заблуждение?» И они снимутся с места, не говоря лишних слов, и все сделают как надо,

Мечты! Если только существовала бы такая организа­ция!

Люди в салоне стали пристегивать ремни безопасно­сти и переговариваться друг с другом; зажглась предуп­редительная надпись.

Либерман, нахмурясь, не отрывал взгляда от окна.

Поспав часик и приободрившись, Менгеле помылся и побрился, надел парик и приладил накладные усы, после чего облачился в тесный пиджак. Все необходимое он разложил на постели (белый сюртук, перчатки, нож в ножнах, поднос с корзинкой с фруктами и табличку «Прошу не беспокоить») - как только он убедится, что Либерман прибыл, и узнает номер его комнаты, он быс­тренько переоденется и без промедлений приступит к исполнению своей роли официанта.

Оставляя комнату, он попробовал надежность ручки и повесил на нее другую табличку «Прошу не беспоко­ить».

В 6.45 он уже сидел в холле, листая экземпляр «Тай­мса» и поглядывая на вращающуюся дверь. Несколько клиентов, которые, неся с собой свой багаж, подходили к стойке портье, ни в коей мере не устраивали его, представляя все многообразие расовых типов; тут были не только черные и семиты, но и несколько представи­телей Востока. Появился было один симпатичный ариец, но через несколько минут, словно в виде компенсации за его появление, возник какой-то черный карлик, ко­торый тащил за собой тяжелый чемодан на колесиках.

В двадцать минут восьмого вошел, наконец и Либер­ман - высокий и сутулый, с темными усами, в кепке и подпоясанном плаще. Был ли именно этот тип Либерманом? Еврей, это видно, но слишком молодо выглядит и без либермановского шнобеля.

Встав, он пересек холл, намереваясь взять экземпляр «На этой неделе в Вашингтоне» из стопки изданий на треснувшем мраморном прилавке.

- Вы остаетесь до вечера пятницы? - услышал он за спиной вопрос портье, обращенный к предполагаемому Либерману.

- Да.

Портье звякнул колокольчиком.

- Проводите мистера Морриса в семьсот семнадца­тый.

- Да, сэр.

Он пересек холл в обратном направлении. Его место занял то ли ливанец, то ли кто-то из той же шайки - толстый, сальный, на каждом пальце по кольцу.

Он нашел себе другое место.

Явился совершенно потрясающий шнобель, но он при­надлежал молодому человеку, который поддерживал под локоть седую женщину.

В восемь часов он зашел в будку таксофона и набрал номер своей же гостиницы. И спросил, стараясь не ка­саться губами микрофона, на котором гнездились Бог знает какие микробы - ожидается ли прибытие мистера Якова Либермана.

- Минутку, - клерк у стойки снял трубку. - Зака­зан ли у вас номер для мистера Якова Либермана?

- На этот вечер?

- Да.

Клерк пробежал список заказов.

- Да, оставлен. Это говорит мистер Либерман?

- Нет.

- Хотите оставить какое-то послание для него?

- Нет, благодарю вас. Я позвоню попозже.

С тем же успехом он мог продолжать наблюдение и из будки, так что он опустил еще одну десятицентовую монету и осведомился у оператора, не может ли он с ее помощью получить некий номер в Нью-Провиденсе, Пенсильвания. Та продиктовала ему длинную вереницу цифр; он записал ее на полях «Таймса» и, опустив в монетоприемник еще один десятицентовик, набрал ее.

На другом конце его должен оказаться Генри Уиллок из Нью-Провиденса. Женщина дала ему и адрес. «Олд Бак-роуд», у дома не было номера.

К стойке подошел какой-то латинянин с чемоданом и пуделем на поводке.

Подумав несколько секунд, он снова позвонил опера­тору и дал ей инструкции. Выложив на полочку под телефоном ряд монет, он отобрал нужное количество.

И лишь когда телефон на другом конце, звякнув, в первый раз подал сигнал, он понял, что, если попал на правильного Генри Уиллока, ему может ответить сам мальчик. И через несколько секунд он может услышать своего восставшего из небытия фюрера! От головокру­жительного восторга у него перехватило дыхание, шат­нуло к стенке будки, когда телефон на том конце снова подал голос. О, молю тебя, дорогой мой мальчик, подой­ди и сними трубку, чтобы я услышал твой голос!