Страница 263 из 270
Мимикрия стелс-защиты полковника нарушилась, поначалу мигая и переливаясь электротоками, а потом и вовсе обнажив реальный вид суперброника. Хард лежал на животе, лицом в грязи аномальной почвы АЭС и казался более целым трупом по сравнению с остальными бойцами группировки, измочаленными и разорванными. А какая иная картина может быть после налета вертушки и опустошения ее БК в сектор площадью в один гектар?
Пальцы в боевой перчатке вздрогнули, когда недалеко взорвалась горящая бочка, заскребли землю и сжали горсть ее в кулаке. Человек в плаще не заметил этого. Он убрал руку с ПСО-1 от капюшона, с удовольствием разглядывая взлетевшее вверх красивое огненное облако, довольно хмыкнул. Еще бы! Только что он, Картограф, ложной информацией и вскрытым шифром «черных» вызвал штурмовой вертолет «НовоАльянса» с Большой земли, обратил его против своих же, незваных захватчиков. В помощь сводному отряду Корсара и Холода. Сталкеров и вояк. Тех, с клеймом «Неприкасаемые» и всенародной любовью… гм… громко и интимно сказано… всенародным уважением.
«Ох, будет шороху, когда натовцы узнают, что разбили в пух и прах своих лучших спецов штурмовиков! Лепота-а. Аминь. Теперь Степана надо найти и помочь ему. Чует мое стариковское…гм… сердце, в беде дружок!» – подумал Картограф, бросил последний взгляд на деяние своих рук, от удовольствия щелкнул языком и, убрав приспособы в глубокие карманы, привидением исчез с парапета.
А этот «дружок» пребывал в плену не только аномалии, сковавшей его по всем членам, но и воспоминаний прошедших лет, того дня, когда его сломали… и что последовало за этим дальше…
…Зона по-прежнему не выпускала их. Дикие головные боли, резкая одышка, свинцовая тяжесть в груди, потуги во всем теле – все это начиналось при приближении к строящейся линии будущего Рубежа. Даже сгоревшая деревушка Тараны, находившаяся в километре от границы Зоны и спаленная какими-то пьяными чудилами-мародерами, не пускала четверку друзей, давя и угнетая невидимой ментальной силой. В такие минуты на душе становилось горестно и пусто от понимания безысходности вынужденного плена.
Когда очередной Выброс и лавина Гона мутантов разбила их группу, рассеяв по Пустырям, они пытались найти друг друга, понимая, что одиночками погибнут скорее, чем держась вместе. Но поиски оказались безрезультатными. КПК тогда еще не обзавелись, успев заиметь оружие и кое-какую снарягу, хилую в те времена и дорогую. Это много позже в Зоне появились варианты улучшенных костюмов, амуниции и оружия, поставляемых с Большой земли торговцами и сталкерами-нелегалами. А пока они носились по зараженной территории со старыми противогазами типа ИП-5, «калашами» и ПМ в боковых карманах штанов. И учились выживать.
И выжили. Он, сержант Кицелюк, даже умудрился не умереть, попав в лапы новой всесильной группировки «Бастион», состоящей из бывших спецов силовых ведомств, офицеров армии и десантуры. Тех, которые могли только крушить и убивать, физически сильных, но слабых умом и духом. Именно таких прибрало будущее Око Зоны, сумев донести до ограниченного контингента и внушить ему новое мировоззрение, навязав свои принципы бытия и силу веры во внеземное высшее. Никто толком не понимал их религии, вряд ли даже они сами разбирались в том, что им втемяшили ученые, военные врачи, а также гипнотизеры, телепаты, психологи. Те, кто не поддавался обработке и промывке мозгов, понимая, что пахнет сектой и зомбированием, отказывались. Пытались уйти и организовать свою группировку с названием «Набат». Но им не дали этого сделать. Однажды на «Маяке» сталкер-одиночка набрел на цех с заваренными воротами, где нашел пару десятков тел в бракованных респираторах, отравленных газом. Картина была жуткая, нашедший кучу мертвецов сталкер слинял, от испуга забыв прибарахлиться многочисленным хабаром, а молва о казни неугодных Оку бойцов еще долго ходила по Зоне.
Как-то поздней осенью сержант попал ногой в «зыбь», припорошенную первым снежком, от боли в сдавленной стопе даже потерял сознание, став претендентом на лакомую и доступную добычу мутантов. Очнулся от укола стероида, сделанного дозором «Бастиона». Сектанты не только спасли Степана от зверья, но и помогли выбраться из аномалии, с трудом высвободив из цемента его ногу и порезав на хлястики сапог. А еще вынесли из опасного района, притащили в закрома Ока и заключили под стражу. Культю с переломанными аномалией костями и сплющенными суставами вскоре ампутировал хирург секты, поставив прекрасный по тем временам протез, явно импортного производства. Но в момент отключки на операционном столе над телом сержанта поработали немало. Очнувшись после наркоза, Кицелюк не узнал своего организма. Ни внутренние ощущения, ни внешние. Все болело и ныло, сплошные шрамы и иглы с проводами и капельницами по телу говорили о страшных опытах ученых-медиков над бывшим военным. Диагноз озвучили кратко и сухо – поражение радиацией, угроза мутации и отказ некоторых органов. В связи с чем, якобы, пришлось его спасти, вырезав лишнее и больное, вшив новое и нужное, и вживив специальные капсулы и оптоволокна для постоянного последующего медикаментоза больного. Загрузили терминами и вводом лекарств по самое…и стали снимать показания, наблюдая за пациентом и надежно его охраняя.
Пару раз он пытался бежать, не причиняя вреда персоналу лаборатории, но безуспешно. Мордовороты в сером хаки четко исполняли свои обязанности, калечить его тоже никто не хотел, но наказывали какими-то ужасными инъекциями, от которых пух мозг, разрывалось сердце и до крови чесались конечности.
Он понимал, что умирает, меняется, становится нечеловеком, полукровкой, мутантом. Мало того, эти лабораторные крысы периодически снова и снова вырубали его и проводили дальше свои гнусные опыты над телом уже бывшего сержанта.
Через месяц заточения и опытов Кицелюк перестал быть тем, кого мать ласково называла Степшей, а сослуживцы по званию и фамилии. Он превратился в чучело о двух, казалось бы, ногах, напоминавшее страшного собрата Франкенштейна. Боли прошли, раны зажили, как на собаке, мозг перестал сопротивляться и выдумывать различные способы бегства. Теперь он ждал, лежа пристегнутым на кушетке, конца этого кошмара. И дождался.
Сколько времени прошло на самом деле, он не знал. Его облачили в экзоскелет последней марки производства Японии, которая слыла изобретателем спецснаряги. Обычаи этой страны нашли отражение и в костюме – он был черным на манер ниндзя, с раскосыми линиями элементов конструкции и иероглифами на некоторых деталях. Шлем, как у звездного героя сериала, черный матовый комбез с включением в его состав кевларовых и композитных вставок, длинные перчатки-краги, высокие берцы, плоский квадратный ранец, какие бывают у азиатских боевых десантников-парашютистов. Все подогнано, компактно, удобно. Оружие лучшее, натовское. Смарт-датчики, частично вшитые в тело, другие в комплекте экзоскелета, держали организм в напряжении и вечной тревоге. Дабы не расслаблялся, не терял бдительности, а значит, не мог попасть в плен или легко пасть бою.
Его выпустили в свет. Разрушать, убивать, очищать. Его сделали Чистильщиком Зоны, ее хранителем и палачом одновременно. Он стал оружием Ока, его карающей рукой. И стал зваться Чистильщиком. Среди «своих», в кругу ученых-фанатиков и бойцов-сектантов «Бастиона». Смирился с участью, положением и предназначением. Бывший сержант Кицелюк, ходячий кошмар всего закрытого района…
Но в среде аборигенов его прозвали Черным Сталкером. Он действительно не трогал сталкеров, лояльно относился к сильным и нужным группировкам, обосновавшимся в Зоне. Но жесток был к мутантам, бродягам, туристам, бандитам и тем, кто пытался навредить Зоне. Он защищал Хозяйку, боготворя ее, сменив злость на обожание. И они платили друг другу по заслугам: Зона подарила любимчику единственный артефакт «посох», всемогущий и бесценный. Оберегала, подсказывала, лечила, вела. А Черный Сталкер бдел рубежи вверенной территории, постепенно выйдя из-под управления Ока, став самостоятельной боевой единицей. Особенно после того, как попал в блуждающую «суперкарго» – страшную вездесущую аномалию, называемую «мглой». Что-то в нем надломилось, переключилось, сбилось. Нет, он не вернулся в прошлое, не стал человеком, не обрел покой и гуманность. Он стал мыслить и действовать сам, слушая свое странное и не совсем человеческое сердце.