Одесса — мама

45. Интерьер.

Контора Тартаковского.

(День)

Помощники Бени ощетинились револьверами, скомандовав всем поднять руки вверх.

Беня заметил одному из них, что кричал громче всех.

Беня. Нельзя ли потише, Соломон? Не имей привычки быть нервным на работе.

В конторе никто не поднял рук. Потому что во всей конторе было лишь одно живое существо — маленький клерк, от страха бледный как смерть, и рук он не смог поднять по причине резкого упадка сил.

Беня. Можно увидеть вашего уважаемого хозяина?

Клерк(не в силах унять трясущиеся руки). Его нет. А мое имя Мугинштейн, Иосиф. Я работаю здесь… кассиром… Можете спросить людей… каждый знает мою мать… тетю Песю с Сенного рынка.

И он зарыдал.

Беня. Если вы сын тети Песи, зачем же вы плачете? Мы не вас ищем, а вашего хозяина. Утрите слезы. Вот вам мой носовой платок. А теперь скажите, как здоровье вашей уважаемой мамы, тети Песи с Сенного рынка?

Клерк. Не могу жаловаться, слава Богу. Правда, есть проблемы с сердцем… С тех пор, как у нее сорвали с пальца обручальное кольцо… ее последнюю память о моем покойном отце… Беня. Это оно?

Не оборачиваясь, он протянул за спиной руку ладонью вверх. Соломон моментально зашарил по карманам и благоговейно положил кольцо Бене на ладонь. Беня показал кольцо Мугинштейну.

Клерк. Это оно! Боже мой! Как оно к вам попало?

Беня. Как оно ко мне попало? Как оно ко мне попало… Самое важное на этот момент, что вы его получили обратно. Справедливость восторжествовала. Каждый допускает ошибки. Даже господь Бог. Но разве не было ошибкой со стороны Бога поселить евреев в России, где они страдают, как в аду? Кому бы от этого было плохо, если б Всевышний поселил евреев, скажем, в Швейцарии, среди первоклассных озер, где люди дышат свежим гористым воздухом и кругом исключительно французы? Каждый допускает ошибки. Даже сам господь Бог. И мы должны расплачиваться за допущенные ошибки. Вот эти два парня заслужили, чтоб ваша мать плюнула им в бесстыжие глаза. Но мы не будем беспокоить вашу маму. У нее болит сердце. Так что вам, Мугинштейн Иосиф, придется это сделать вместо нее. Сейчас же. Не сходя с места.

Клерк в ужасе смотрит на двух громил, послушно шагнувших к нему и подставивших ему свои морды, чтоб он мог, не промахнувшись, плюнуть им в глаза.

Беня. Плюй прямо в эти рожи, в которых нет ничего святого. Давай. Делай.

Клерк. Я… я не могу.

Беня. Почему же? Или вы не желаете, чтоб восторжествовала справедливость?

Клерк. Я…я не могу… У меня пересохло во рту.

Беня. Ладно. Уважительная причина. Надеюсь, руки у вас не отсохли. Почему вам не дать им по морде изо всей силы, на какую вы только способны.

Клерк. Я… я не могу… Я в жизни никого не ударил.

Беня. Час от часу не легче. Что ж, придется это сделать мне… от вашего имени. Не возражаете?

Беня одним ударом сбил обоих громил с ног, так что они, стукнувшись с колокольным звоном головами, очутились на полу. Беня потер ушибленный кулак.

Беня. А теперь, с Божьей помощью, отчините нам сейф.

Мугинштейн трясущимися руками звенит ключами, никак не попадая в замок, наконец, открыл сейф и сам отскочил к стене, шевеля губами молитву.

Сейф оказался пустым.

Беня. Я не люблю вашего хозяина. Он все время хочет меня одурачить. Скажите мне, Мугинштейн, как друг, что вы думаете о таком: я посылаю ему деловое письмо — так почему не сесть в трамвай за пять копеек и приехать ко мне, выпить стакан водки, закусить чем Бог послал, с моим семейством. Что мешало ему открыть мне свое сердце? Мол, так и так, Беня. Вот моя финансовая ситуация. Подожди. Дай пару дней, чтоб я мог перехватить дыхание. Теперь, Иосиф, возьмем, к примеру, свиней. Они, в отличие от людей, не соберутся в хорошей компании, чтоб обсудить дела. Люди — да, а свиньи — нет. Вы уловили, что я имею в виду?

Клерк. Да… (И после паузы добавил.) Но объясните мне, почему мосье Тартаковский, богатый и всеми уважаемый человек, такая важная персона в Одессе, должен захотеть сесть в трамвай и ехать пить водку с семьей, я извиняюсь, биндюжника, каким является ваш отец Мендель Крик.

Беня.Я прощаю вам ваши неуважительные слова о моей семье. Вы сказали их мне, Королю, только с перепугу. Теперь же перестаньте трястись и запомните каждое мое слово. Передайте вашему хозяину: если гора не идет к Магомету, то Магомет придет к горе. Это — народная мудрость. Господин Тартаковский пусть будет готов встретить меня честь по чести в его собственном доме. На пару слов. И только.

46. Интерьер.

Особняк Тартаковского.

(Вечер)

Полицейский пристав, туго затянутый в мундир, почтительно козырнул.

Пристав. Дозвольте доложить, господин Тартаковский, охрана поставлена по всему имению. Устроены засады. Ни одна душа не проникнет к вам без вашего разрешения.

Тартаковский. Благодарю вас, благодарю вас. Но вы уверены? Не надо забывать: мы имеем дело с Беней Криком. Да, вас рекомендовал сам господин полицмейстер и отзывался о вас весьма похвально… весьма.

Он вынул из внутреннего кармана сюртука кошелек, извлек из него несколько ассигнаций и шлепнул их на протянутую ладонь пристава.

Пристав. Премного благодарен, господин Тартаковский. Одна просьба. Мои люди должны быть хорошо накормлены, тогда они будут стараться еще больше.

Тартаковский. Направляйтесь на кухню, мой друг, там распорядитесь. Скажите, это мой приказ. Имейте дело с кухаркой. Ее зовут Соня.

47. Интерьер.

Кухня в доме Тартаковского.

(Вечер)

Сонька Золотая Ручка, новая кухарка в доме господина Тартаковского, в простеньком платьице и переднике, с гладко зачесанными и упрятанными под косынку волосами и глазами, скромно опущенными, внимательно слушает пристава.

Пристав. Вот так, мадмуазель. Плотный ужин на двадцать персон. Через час чтоб были накормлены. Мои люди привычны есть помногу и регулярно.

Соня. Как прикажете, господин пристав.

Голос Сони прозвучал так интимно, а взгляд настолько усилил у пристава это ощущение, что он завелся с полуоборота: лихо крутанул свои усы и ущипнул Соню за бедро. Соня кокетливо хлопнула его по руке. Пристав поймал ее руку и покрыл поцелуями каждый пальчик.

Пристав. Мадмуазель, когда вы закончите с ужином, могу я пригласить вас прогуляться в сад… глоток свежего воздуха не помешает…

Соня. Но там повсюду любопытствующие глаза…

Пристав. Кто обращает внимание на них? Это мои люди. Они, если надо, ослепнут и оглохнут.

48. Экстерьер.

Имение Тартаковского.

(Вечер)

На небе зажглись звезды, а на аллеях парка вспыхнули электрические фонари. По гравийной дорожке над морем катит наемный кабриолет и вдоль железной ограды проезжает к большим, из кованого железа, воротам с двумя электрическими фонарями по бокам.

Кабриолет высадил двух пассажиров: мосье Боярского, одетого по последней моде, и свата, с печальными глазами и одетого во все черное.

Ночной сторож, отставной солдат, в военной фуражке и с винтовкой на плече, вышел за ворота встретить поздних посетителей.

Сват. Если я не ошибаюсь, мосье Тартаковский живет именно здесь?

Сторож. Так точно!

Сват. Мы к нему по весьма деликатному делу.

Сторож окинул Боярского сметливым оком.

Сторож. Новый жених?

Два дюжих полицейских вынырнули из кустов, без разговоров повалили Боярского и свата на землю и связали им руки за спиной.

Сторож заорал на них.