Страница 8 из 82
— Ребятишек неподалеку видел. Наверное, к вам бежали, да меня постеснялись, может, и мой Томас там же... А я к вам, дядька Ян! — говорил Каспар, пожимая руку старику.
— Забегает и Томас в нашу канцелярию! — пошутил Лайзан. — Да и ты вот — спасибо — не забываешь...
Каспар Круминь с большим уважением относился к старику и часто наведывался в его мастерскую. С малых лет знал Каспар деда Яна, еще мальчишкой бегал он сюда за подарками. Выросший на глазах у Лайзана, Каспар всегда в трудную минуту советовался со стариком — и когда шел в солдаты, и когда женился, и когда уходил в партизаны. И теперь, став председателем колхоза, он частенько заглядывал сюда, чтобы посоветоваться с дедом Яном.
— Канцелярия ваша куда лучше моей, потише и спокойнее, — шуткой на шутку ответил Круминь, усаживаясь на колоду. Сел и Лайзан. Солнце стояло высоко, и лучи его, проникавшие в мастерскую, освещали лица Круминя и Лайзана, седая голова которого, казалось, была окружена сиянием. — Так что, дядька Ян, пойдем на стройку в Долгое?
— Это ты мне? — взволнованно спросил Лайзан. — Шутишь!..
— А чего мне шутить. Лучше тебя столярную работу никто там не сделает.
— Ну что ж, надо так надо... Помогу я станции, а потом она мне — научится авось фуганки да рубанки гонять, пилу крутить... Мастерскую надо расширить, заказов идет все больше.
— Не один ты, весь колхоз по-другому заживет.
Каспар Круминь вытащил папиросу из деревянного портсигара и закурил. Лицо его помрачнело. Он говорил, а пальцы его нервно перебирали и теребили ремешок висевшей через плечо кожаной сумки.
— Приедут долговцы соцсоревнование проверять, а у нас этот Езуп Юрканс фокусы выкидывает...
— Ты про ферму опять?
— Сам видишь, про то самое... Сколько раз говорил ему, а он все свое: то людей ему не хватает, то упрется на том, что мы к нему придираемся. Вот и сегодня зашел — глаза не глядели бы... И что с ним делать? Накричишь, смотришь, на следующий день все в порядке, а потом снова через пень-колоду...
— Я ж тебе говорил, — отозвался, оттачивая на широком бруске лезвие фуганка, Лайзан. — Этот Езуп языком в Риге, а делом — на печи. Не лежит у Езупа Юрканса душа к колхозному хозяйству, считает он, что не его все это. Он сам Алоизом Вайводом хотел быть. Ты не гляди, что он языком действует мягко, словно под ноги его подстилает, а вот что он думает?..
— Ну, это ты чересчур, дорогой Ян! Езуп хуторянин не такой уж богатый...
— Не стал богатым, потому что не успел, а то показал бы зубы! Ты ж видел, как он перед войной оттяпал у вдовы Мартынихи изрядный кусок земли... Подпоил судью и забрал, будто за долги, а женщину пустил по миру.
— Все это так, дед Ян, но во время войны он ничего плохого не делал, — защищал Юрканса Каспар, который всегда старался найти в человеке прежде всего хорошее.
— Ничего плохого, но и ничего хорошего. И ты, и я, и большинство из эглайнцев пошли в лес, а вот Езуп остался. Плакал, скулил, что у него жена хворая, а она и меня и тебя переживет! Хоть бы раз прислал в отряд муки — все ныл, что полицейские отобрали. А это неправда, все было у него спрятано, после деньги пачками загребал... Как хочешь, а не верю я этому человеку!
— Может быть, еще исправится, — старался смягчить Лайзана Каспар, но тот не сдавался:
— Не верю, и все!.. Если хочешь таких свиней на ферме выращивать, чтобы на всю республику о нас слава шла, так сначала прогони Езупа. У него на хуторе были такие йоркширы, что в хлев не влезали, а у тебя таких еще нет...
Слова старика задели Каспара. Захотелось доказать ему, что не все у них так плохо, и он пригласил:
— Пройдемся на часок, поглядим, что в поле делается. В свинарник тоже заглянем.
— Это можно, — согласился Лайзан.
Ян Лайзан и Каспар Круминь шли по высокому берегу озера и молча вглядывались вдаль. С одной стороны, насколько хватал глаз, переливались синие волны, и над ними кружили одинокие чайки, словно обрывки бумаги, подхваченные ветром, а с другой — далеко, до самого леса, лежали эглайненские поля: шумела, наклоняя колосья, пожелтевшая рожь, ровными зелеными бороздами лопушилась картошка, шелестел длинными усами ячмень. На взгорье, среди липового парка, белел двухэтажный дом, в котором помещались правление и колхозный клуб. А еще дальше, в полукилометре от центра колхоза, в ложбине, поросшей молодым березняком, виднелись шиферные крыши двух животноводческих ферм и высокая силосная башня. И повсюду вдоль берега озера поблескивали зеленоватыми окнами одинокие хуторские хаты, словно в испуге поразбежались они куда попало. Только одна дорога в местечко Драву, казалось, и объединяла их.
Лайзан и Круминь смотрели вокруг, и каждый по-своему вспоминал пережитое здесь. Поравнявшись со старой плакучей березой, ветки которой зелеными ручейками стекали до самой земли, Лайзан вспоминал, как сидел он здесь однажды, гадая в отчаянии — куда податься? Не раз отсюда поглядывал он на другую сторону Долгого, где жил его старый приятель Якуб Гаманек, но увидеться с ним он уже не мог: в двух километрах проходила тогда граница Польши, стоял бело-красный столб с «бялым орлэм», который разделял их... Круминь, увидев большой обрыв среди кустарника, вспомнил, как собирались здесь ночью батраки, чтобы потребовать увеличения заработка у Алоиза Вайвода. И только когда поравнялись они с узкой извилистой, поросшей травой стежкой, уползавшей в далекий темный лес, что виднелся за горкой, Каспар Круминь первым нарушил молчание:
— Наша партизанская!..
И эта дорожка так же незабываемо прошла через их жизнь. Лайзан вернулся по ней домой и уже не застал своей Расмы. Каспар Круминь нашел дома и детей, и жену, но вместе с тем и неизбывное горе. Не встала Аустра навстречу ему, не припала к плечу — она неподвижно лежала в постели, избитая полицейскими. Всё допытывались, где муж. С тех пор и зачахла Аустра. Правда, на радостях она как будто почувствовала себя лучше, некоторое время даже пыталась кое-что делать по дому, но вот уже два года, как перестала вставать вовсе.
Солнце перевалило за полдень. Еще на пригорке до них долетело ровное стрекотание косилки. Когда Круминь и Лайзан спустились в долину, к ним, сделав широкий круг по лугу, подъехала на косилке Марта Зибене. Ворот ее цветастой кофточки был расстегнут.
— День добрый, Марта! — приветствовал ее Лайзан.
— День добрый и вам! — весело отозвалась девушка, останавливая лошадей.
— Ну, как косится? — по-хозяйски спросил Круминь.
— Ничего, до вечера все это кончу! — обвела она рукой долину. Раскрасневшаяся, с яркими синими глазами и растрепанными ветром волосами, она, казалось, только входила в азарт работы.
Лайзан и Круминь переглянулись, и Каспар спросил:
— А не тяжело тебе?
— Нет... А что?
— Мужская работа все-таки...
— Да разве я слабее их, что ли? — повернулась на сиденье косилки Марта, словно ненароком разворачивая сильные плечи.
— А полегче работу не хочешь? — спросил Лайзан.
— Какую это? — плутовато прищурила глаза девушка.
— Ну, такую... Например, бригадиром на свиноферму, — предложил Круминь.
— Ха-ха-ха! — закатилась смехом Марта, чуть не падая с косилки. — Меня в свинарник? Пускай Езуп Юрканс боровам хвосты крутит, ему это больше подходит. А я простор люблю, ветерок...
Девушка хлестнула лошадей и поехала.
— Огонь, а не девка! — засмеялся Лайзан. — Недаром Петер по ней сохнет.
— Огонь-то огонь, а на ферму ее надо бы перевести.
Когда подошли к ферме в березняке, навстречу из кормокухни выбежал Езуп Юрканс. Маленького роста, толстенький, он катился, словно бочонок. Вытянутое лицо его с длинным носом чем-то напоминало поросячье рыльце, недаром в шутку его называли «свиным татой». А говорил он, проглатывая окончания слов, будто катая во рту горячую картошку. Маленькие хитрые глазки его сидели глубоко, словно прятались под нависшими дугами бровей. Он катился на толстеньких ножках, семеня и покачиваясь, заискивающе улыбаясь.