Когда сливаются реки

— Значит, если тебя спросят, ты все расскажешь?

— Все!

— Вот такой ты мне и нравишься! — воскликнул он и, подняв на руки, закружил по комнате. — Может, встретимся вечером?

— Сегодня спектакль в клубе...

— Ну и что? Ты играешь?

— Да...

— Что же ты мне не сказала об этом?

— Так... Я хотела сделать тебе приятное и неожиданное — помнишь, ты уговаривал Мешкялиса, чтобы он отпустил меня? А я тогда заупрямилась и вернулась. Ты так рассердился, что я испугалась! Вот я и надумала...

— Приду посмотреть... Обязательно!

В столовую вошла Восилене. Алесь поспешно распрощался и ушел, а та хитровато посмотрела ему вслед, но ничего не сказала.

Вечером в клубе ставили пьесу «Поют жаворонки». Алесь опоздал, задержался на ремонте экскаватора. Пришел он вместе с Теофилисом Мажейкисом, когда кончился первый акт. Чтобы никому не мешать, они сели на лавку у самых дверей, и когда Алесь взглянул на сцену, все в нем замерло... Настю Вербицкую играла Анежка, и она ничем не напоминала ту молчаливую и стыдливую девушку, какой он ее знал. Вот как, оказывается, может раскрываться ее характер! Если подыскивать сравнения, ее можно было уподобить тихой лесной речке, которая долго катилась по извилистому руслу в тени деревьев, лишь иногда и на мгновение отражая солнечный луч, а теперь вырвалась на простор и заблистала, забурлила... Теофилис, главной любовью которого все еще оставалась машина, что-то говорил ему, но Алесь не слышал и не понимал его. Он вспомнил, что сам, как многие молодые люди, в свое время мечтал о любви знаменитой артистки — неужели жизнь неизведанными путями привела его к этому? Ослепленный своим чувством, он не видел и не хотел видеть никаких недостатков в ее игре, смотрел в будущее и видел ее на большой сцене... И только когда по ходу действия Павлюк Ярошка поцеловал Анежку, у него болезненно сжалось сердце, и он не на шутку приревновал ее.

Впрочем, когда начались танцы и он вышел в круг вместе с Анежкой, он позабыл об этом.

XX

Наступал зимний вечер. Снег становился серым, зато все отчетливее выделялось пламя костра на строительстве. Алесь стоял около огня и грел руки. Теплом веяло ему в лицо, и это напоминало почему-то апрель, когда солнце вдруг начинает крепче пригревать и неведомо откуда над проталинами и последними сугробами внезапно пролетит густой ветер, словно это вдруг отогрелась и начала дышать сама земля. Но сейчас природа спала, и только живые языки пламени пробегали по веткам, вызывая треск и искры. В отсветах пламени кирпичные стены здания электростанции выглядели мрачновато и таинственно, чем-то напоминая сказочные древние замки. Алесь был здесь один. Уже давно разошлись люди, а ему захотелось побыть одному. И темные, похожие на башни вершины сосен над стенами, и холодные зарницы, поблескивавшие в небе, и молодой, словно подвешенный, медно-голубой закраек месяца успокаивали и умиротворяли его. «И в самом деле, как в сказке, — думал Алесь, — все в природе как будто и то же самое, а на месте старой мельницы возникла, словно по заветному слову, этакая громада!» Беспокоило только, что многого сейчас не хватало для строительства. Почему заводы медлят с отгрузкой заказов?

— Алесь! — прервала его раздумья Анежка, появившаяся у костра.

— Ты? — радостно встрепенулся он.

— А ты не забыл, что сегодня суббота?

— А... На свадьбу пора, да? Только чем ты недовольна? Представляю, какой ты будешь... — и не договорил того, о чем подумал.

Но Анежка поняла его.

— Не бойся, буду самой ласковой на свете! — приникла она к его плечу.

Алесь прикрыл ее полой пиджака. Было так хорошо вдвоем у костра, что не хотелось уходить.

— Анежка!.. Анежка! — шептал Алесь, чувствуя на лице ее теплое дыхание, ощущая всю ее, упругую, горячую, ласково-податливую. — Мне так хорошо с тобой, Анежка! Может, никуда мы не пойдем, побудем одни!..

— Что ты, Алесь... Пойдем! — высвободилась она из его объятий.

— Не пойдем, а поедем, — согласился он, неохотно покидая костер и думая о том, что, может быть, пора и ему серьезно подумать и покончить с одиночеством, которое все чаще начинает томить его...

Вскоре, взбивая снег, на пергалевскую дорогу от хаты Алеся Иванюты вырвались сани. В них кроме Алеся и Анежки сидели тетка Восилене, Вера Сорокина и Павлюк Ярошка. Алесь правил, а Павлюк Ярошка играл на гармони. Зимний вечер набирал полную силу, ноги резвого коня мелькали в белой пене, сани заносило и покачивало, над вершинами деревьев прыгал серп месяца. Тетка Восилене, задав тон Павлюку Ярошке, запела свадебную песню:

Звонкий голос Восилене дрожал и переливался в морозном воздухе, катился от саней в лес, рождал эхо, и казалось, кто-то подпевает и помогает ей. Павлюк, тряхнув головой, рванул мехи гармони от плеча до плеча, присвистнул, а Алесь и Анежка поддержали запевалу:

Все захохотали, песня на минуту оборвалась, но Восилене подхватила ее снова:

И, довольная собой, кончила песню:

— Ну что? — сама себе зааплодировала Восилене. — Небось в «Пергале» теперь думают, что к ним опера едет!..

Анежка сначала веселилась, как все, но, чем ближе они подъезжали к ее селу, тем тревожнее становилось у нее на сердце, и наконец она замолкла вовсе. Первой разглядела она в зимнем сумрачном поле огоньки пергалевских хат — маленькие, желтоватые, словно заблудившиеся светляки, рассыпались они по пригоркам. «А вон тот огонек — наш, — подумала она, и сердце ее забилось сильнее. — Может, отец и мать сидят теперь за столом и думают обо мне... Они же, наверное, знают про сегодняшнюю свадьбу! Придут они или не придут к родителям Зосите? Может, мне самой забежать в хату и позвать их? А вдруг там этот Паречкус!» И она даже вздрогнула от страха.

— Что с тобой? — заботливо спросил Алесь.

— Холодновато, — покривила она душой.

Хата родителей Зосите стояла на взгорке и в этот вечер отличалась от всех других тем, что была ярче освещена. Если бы даже кто-нибудь ничего и не знал о свадьбе, все равно подумал бы, что там праздник, — никогда никто без повода не расходовал здесь так щедро керосин. Казалось, что в хате на каждом окне стоит по лампе! А когда подъехали ближе, стала слышна и музыка — голоса скрипок, переливы аккордеона и удары бубна. И снова не вытерпела, запела тетка Восилене:

Из сеней вышел старый Юстас, отец Зосите, и пригласил гостей в хату. Сквозь клубы пара, валившего через открытую дверь, видно было, что молодежь не теряла времени даром, — все танцевали. В хате их встретила мать Зосите. Анежка, поглядев на нее, огорчилась — неужели и ее мать будет такой же грустной? Старая приветливо поздоровалась со всеми, но какой-то отпечаток грусти был на ее лице. Видимо, нелегко ей было от мысли, что дочь сегодня навсегда уходит из родительского дома; наверное, за шумной толпой гостей и праздничным убранством виделись ей темные углы старой хаты и одинокая старость... Что делать? И птенцы улетают из гнезда, чтобы вить новые гнезда, и старая трава никнет к земле, чтобы уступить место молодой...