Страница 28 из 82
В Минск Алесь приехал поздно вечером. Город уже затихал. И хотя Алесь был тут не так давно, его удивила привокзальная площадь. Когда он выезжал отсюда, здесь еще лежал камень, а теперь, вся залитая асфальтом, площадь светилась электрическими фонарями. После дождика, который прошел совсем недавно, она напоминала зеркальную темную воду озера, в которой отчетливо отразились и огни и здание нового многоэтажного дома, почти достроенного. Алесь даже позавидовал — вот бы так быстро нам построить плотину...
Но осматривать город не было времени, надо было подумать о ночлеге. Когда подошел автобус, он сел и решил ехать на Комаровку; там находилось общежитие института, где Алесь собирался переночевать.
Вскоре он стоял возле красного кирпичного дома в тихом переулке. Сколько воспоминаний сразу нахлынуло на него! Дом этот был близок его сердцу, и ему не терпелось побыстрее очутиться внутри этого здания, где он провел пять лет своей жизни и незаметно перешел по узким коридорам из беззаботной юности к сложной жизни взрослого человека. В вестибюле на него дохнуло прохладой, которая всегда стоит летом в кирпичных зданиях. Гулко стучали шаги в пустом коридоре. Алесь подошел к закрытой двери в конце первого этажа и тихо постучал.
— Входите! — отозвался женский голос.
— Вечер добрый! — радостно поздоровался он с пожилой женщиной в очках, одна дужка которых была подвязана темной ниткой.
Женщина поднялась из-за стола, на котором лежала раскрытая книга, и спокойно ответила:
— Добрый вечер, товарищ инженер! Доучиваться приехали, а? Ну что же, это хорошо, что не забываете нас, как-никак мы вам не чужие. Верно? — говорила тетя Маша, а сама уже включила чайник, стоявший на тумбочке.
Алесь смотрел на тетю Машу и радовался, что снова видит ее и слышит ее голос. Бывают такие люди, которые, кажется, и не выделяются ничем, а прирастают к душе и входят в жизнь и в память навсегда. Тетя Маша, одинокая пятидесятилетняя женщина, работала уборщицей в общежитии института со дня его основания. Ее простое, открытое лицо с множеством морщин и морщинок, особенно возле глаз, всегда было спокойным и приветливым. Сколько помнит Алесь, тетя Маша, одетая в черное просторное платье с белым воротником, никогда не сидела без дела. То ее видели со щеткой в вестибюле, то с мокрой тряпкой возле окон, то около большого бака, где всегда клокотал кипяток. Никто не слыхал, чтобы она повысила голос, обижалась или сердилась, и поэтому, словно бы узнавая в ней привычки и черты своих матерей, студенты глубоко уважали ее. Обида, нанесенная тете Маше, была бы воспринята как вызов всему коллективу общежития.
— Дела, к нам привели? — спрашивала тетя Маша, озабоченно. — Ну ладно, давай выпьем чайку.
И хотя Алесь пытался отнекиваться, она уже налила стаканы и пододвинула сахарницу. Алесь раскрыл свой чемоданчик и достал домашнюю колбасу и сало.
Алесь и тетя Маша долго сидели за чаем в тот вечер. Тетя Маша расспрашивала о работе, о том, что делается на селе, рассказывала о его товарищах по институту, которые время от времени заглядывают сюда. И на сердце Алеся было хорошо и спокойно, как бывает только дома. А затем тетя Маша привела его в ту самую комнату, где он прожил целых пять лет. Открыв ключом дверь и пропустив его вперед, она сказала с удовлетворением:
— Все как было, можешь ложиться на свою кровать. А пока — спокойной ночи!
— Спасибо, тетя Маша! — растроганно поблагодарил Алесь.
В комнате было всего пять кроватей. Алесь оглядел их поочередно и вспомнил своих приятелей. Где они теперь? Наверное, так же, как и он, живут новыми заботами и у каждого свои дела и хлопоты. Один из них, Витя Шаркевич, попал на волжскую стройку, и Алесь даже завидовал ему: «Вот где размах!»
Стены были равнодушны к мыслям Алеся, только из рамки портрета добрыми глазами по-прежнему смотрел сквозь очки Михаил Иванович Калинин. Алеся охватили воспоминания, и, хотя час был уже поздний, спать ему не хотелось. Когда затихли в конце коридора шаги тети Маши, он встал с кровати и начал ходить по комнате. Сквозь форточку повеяло теплым ветром, за стеклами окон, сливаясь в сплошном сиянии, рассыпались огни Минска. Алесь смотрел на эти огни города, который за пять лет стал для него родным, и приятная взволнованность наполняла его грудь.
По огням он узнавал местность — районы и улицы. Он читал эти огни так же, как астроном — звездное небо. Вот нашел он скопления, которые обозначают парк имени Горького — сколько раз бывал он там! Припомнилось, что не раз назначал там свидания девушкам. А что осталось от всего этого? Ничего. Мелькнуло лицо и той, с которой познакомился он на последнем майском параде. Она назвалась Лизой, сказала, что работает секретаршей. Попрощались. Уговорились встретиться. А когда надо было отправляться на свидание, полил дождь как из ведра... Вот и все. Не встретились и уже не искали друг друга. «Видно, этот дождь и остудил весь пыл!» — посмеивался тогда Алесь.
И сразу мысль перескочила к другому: всего несколько раз видел он Анежку, и она не выходит из головы. Сутки назад разговаривал с ней, а кажется, прошла целая вечность... «А что она думает обо мне? Ах, Анежка, Анежка!» И грустные глаза девушки возникали перед ним среди огней ночного города.
Так он и прошагал по комнате, простоял у окна почти до рассвета и, поспав всего часа три, пораньше вышел в город. До открытия учреждений оставалось часа два, и ему захотелось побродить по улицам, посмотреть, что изменилось здесь.
Когда вышел на проспект, город сразу охватил его своей особой жизнью, полной ритма и энергии. По тротуарам шаркали метлами дворники, колхозницы спешили на рынок с бидонами молока и зеленью в корзинах, кое-где молодые матери уже везли детей в колясках, и тугощекие младенцы безмятежно смотрели в небо голубыми глазами и чмокали сосками. Прошумел шинами по асфальту троллейбус.
Алесь шел к Круглой площади и с новым обостренным чувством замечал, как много поднимается вокруг больших, многоэтажных каменных зданий и как испуганно смотрят на все это маленькие трухлявые домики, словно ожидая, когда их уберут. С поворота Долгобродской улицы открылась перед ним Новая площадь. Высокий обелиск в память героев Отечественной войны, увенчанный орденом Победы, горел в лучах раннего солнца. Когда Алесь уезжал, этот памятник был еще в лесах. И странное дело — на одно мгновение он поймал себя на том, что завидует тем, чьи подвиги увековечены в этом памятнике, а потом подумал, что это памятник и тем, кто остался в живых и строит город. Живые ставят памятники погибшим, даже не подозревая о том, что это памятники и самим себе!..
На улице все нарастало движение. Тротуары заполнялись служащими. По проспекту все чаще шуршали автобусы и троллейбусы, с легким свистом проносились машины.
«Скоро пора и мне», — решил Алесь и направился в столовую позавтракать.
В столовой было полно людей. Алесю пришлось долго ждать, пока официантка принесла закуску и чай. Он смотрел на незнакомые лица вокруг, наблюдал за снующими официантками и решал: «С чего начинать день, куда идти? В Белсельэлектро, к своему непосредственному начальству? Но возьмутся ли там решить вопрос быстро? Нет, пожалуй, надо начинать с самого верха — с Совета Министров...»
Он уже боялся опоздать или не попасть на прием и все поторапливал официантку.
— И откуда вы такие горячие приезжаете? — усмехнулась та.
И вот Алесь уже на площади Ленина. Десятиэтажный Дом правительства глядел на него бесчисленными окнами. Было самое начало рабочего дня, и Алеся закружило, словно в виру: вокруг расспросы, звонки, объяснения, торопливые потоки служащих и посетителей... Он знал многолюдство института и студенческих общежитий, но слабо представлял жизнь большого учреждения, где каждую минуту и секунду решаются человеческие судьбы и среди мелких дел — дела огромного, общегосударственного значения... Люди были здесь разные: вызванные по делам из районов и областей, просители, руководители крупных ведомств и предприятий с толстыми папками и портфелями. Колхозники сразу выделялись загорелыми лицами, просители — озабоченной суматошностью. Старенький дед с белым узелком в руках уважительно расспрашивал о чем-то дежурного, и Алесь вспомнил о Лайзане, который тоже в Риге бродит по учреждениям. Два лифта поднимали людей в верхние этажи здания. Все это движение казалось организованным заранее по определенному плану, и человеку, который попадал сюда впервые, было нелегко разобраться, куда идти и к кому именно обращаться.