Страница 47 из 52
Считается, что после восстания из мертвых сексуальные различия сохраняются, но excluso semine et lacte ("за исключением семени и молока". — Hutterus redivivus. § 1ЗО, 7.
По христианской догматике, ангелы лишены пола. См. также: Лука, 20. 34 — 36; Бретшнайдер. 1. § 101.2
Безгрешность свойственна человеческой природе Христа. См. упоминавшийся учебник христианской догматики К. Бретшнайдера, II, § 136.
"Веселость" (нем.). — Гегель говорил о "тоске" (Wehmut) и "веселости" (Heiterbeit) греческой культуры и эллинизма вообще. — См.: Философия религии. II. Часть 2. Раздел II. П. С.
Overgangen (дат.). Согласно Кьеркегору, гегелевская логика не может объяснить перехода: "Древняя философия, самая древняя в Греции, занималась преимущественно проблемой движения, посредством которого мир и начал существовать... Самая же недавняя философия в основном занята движением — но движением в логике... Современная философия никогда не могла объяснить движения" (Papirer. IV. А 54, запись 1843 года). Кьеркегор различал диалектические переходы в сфере мысли и так называемые "патетические" переходы, происходящие в царстве свободы, — переходы, которые непременно требуют прыжка: "Возможен ли переход от количественного определения к качественному без прыжка? И разве вся мизнь не основана на этом?" (Papirer. IV. S. 87): "Всякое определение, для которого, в свою очередь, существенным определением будет бытие (Veren), лежит вне имманентной мысли следовательно — вне логики" (Papirer. IV. С. 88). Проблема движения рассмотрена Кьеркегором специально в Преамбуле к "Философским крохам".
"Созерцатели" (греч.) — секта греческих монахов, которые, подобно индийским йогам, приводили себя в состояние экстаза созерцанием собственных пупков; они полагали, что таким образом непосредственно общаются с божеством. В одной из своих дневниковых записях Кьеркегор замечает: "Нет ничего более опасного для человека, ничего более парализующего, чем некое изолирующее самосозерцание, в котором исчезает всемирная история, человеческая жизнь, общество, короче, все, — и, подобно созерцателям собственных пупков, человек, описывая эгоистические круги постоянно сидит, уставившись в свой пупок" (Papirer. II. А 187, запись 1837 года).
Кьеркегор подразумевает здесь, конечно, представление Гегеля о "чистом бытии", которое тождественно "ничто" и составляет вместе с тем предпосылку построения всей системы философии. Иронизируя над Гегелем и его претензиями на "беспредпосылочность" Системы, Кьеркегор даже записал в своем дневнике юмористическую сценку — диалог между Гегелем и Сократом, — посвященную этим сюжетам (см.: Papirer. VI. А 145, запись 1845 года).
Потому, когда Аристотель называет переход от возможности к действительности движением (???????), это следует понимать не логически, но в связи с исторической свободой.
У Платона мгновение понимается чисто абстрактно. Для того чтобы приспособиться к этой диалектике, нужно отдавать себе отчет в том, что мгновение — это не-существующее, подведенное под определение времени. Не-существующее (?? ?? ??; ?? ????? у пифагорейцев) занимало философию древности столь же сильно, как оно занимает современную. У элеатов не-существующее понималось онтологически, так что все, что о нем утверждалось, могло утвертдаться только в качестве противоположности тому, что было единственно существующим. Если проследить это дальше, можно увидеть, что это понятие вновь появляется во всех областях. В метафизической пропедевтике этот тезис был выражен следующим образом: "Тот, кто высказывает нечто не-существующее, вообще ничего не говорит". (Это неверное представление опровергается в "Софисте", а неким более мимическим образом уже в раннем диалоге, в "Горгии".) Наконец, в практической области софисты использовали не-существующее, для того чтобы посредством этого снять всевозможные поняты нравственности, скажем: не-существующее не есть, ergo ("следовательно" — лат.), все истинно, ergo, все хорошо, ergo, обмана и тому подобного нет.
Сократ выступал против этого во многих диалогах. Платон занимался этим преимуществеяно в "Софисте", который, как и все платоновские диалоги, искусно демонстрирует то, в чем наставляет, поскольку софист, чье понятие и дефиницию пытается дать диалог, рассуждая по преимуществу о не-существующем, сам есть, нечто несуществующее; таким образом, понятие и пример одновременно вступают в существование в той битве, которая обращена против софиста, причем битва эта кончается не тем, что он уничтожается, но тем, что он вступает в существование, что для него хуже всего, ибо теперь-то ему, несмотря на всю софистику, которая делала его невидимым, подобно доспехам Марса, приходится наконец выбираться на свет. Новейшая философия, по существу, отнюдь не продвинулась дальше в своем постижении несуществующего, несмотря на то что эта философия считает себя христианской. Греческая и современная философия полагают, что все вращается вокруг того, чтобы привести не-существующее к наличному существованию, поскольку прогнать его прочь или заставить исчезнуть кажется крайне легким.
Христианское же воззрение полагает: не-существующее постоянно присутствует здесь как ничто, из которого все было сотворено — как видимость и суетность, как грех, как чувственность, которая далека от духа, как временность, которая забыта вечностью, а потому все вращается вокруг того, чтобы прогнать его прочь и явить свету дня существующее. Только в этом направлении может быть исторически правильно схвачено понятие Примирения, иначе говоря, в том смысле, в каком оно было принесено в этот мир христианством. Когда же постижение идет в противоположном направлении (как продолжение движения, вытекающего из того, что не-существующее не присутствует здесь), значит, Примирение испарилось, значит, оно оказалось вывернуто наизнанку. "Мгновение" же представлено Платоном в "Пармениде". В диалоге выявляются противоречия в самих понятиях, причем Сократ выражает это таким определенным образом, что если даже это и не пристыжает ту прекрасную, древнюю греческую философию, то вполне способно пристыдить новейшую хвастливую философию, которая, в отличие от греческой, относится с величайшим притязанием не к самой себе, но к людям и их восхищению. Сократ замечает, что нет ничего замечательного в том, что некто способен продемонстрировать противоположность (?? ????????) некой единичной вещи, участвующей в разнообразии, однако поистине достойно восхищения, когда некто способен продемонстрировать противоречия в самих понятиях (??? ?? ?????? ??, ???? ????? ????? ????????? ??? ?? ?? ????? ?? ??, ????? ??? ????? ?????. ??? ???? ??? ???? ??????? ???????. — ВС). Способ достижения этого есть способ экспериментирующей диалектики. Предполагается, что Единое (?? ??) есть и что оно не есть, показывая затем, что следует отсюда для него самого и для всего остального. Тогда мгновение проявляется здесь как некая чудесная сущность (??????, греческое слово тут особенно удачно), которая лежит между движением и покоем, не пребывая ни в каком времени, причем входя внутрь этой сущности и выходя из нее наружу, движение переходит в покой, а покой — в движение. Потому мгновение становится категорией перехода (????????); ибо Платон показывает, что мгновение точно таким же образом связано с переходом от Единого ко многому и от многого к Единому, с переходом от подобия к различию и так далее, равно как и то, что в мгновении нет ни ??, ни ?????, ни определенного, ни смешанного (???? ??????????? ???? (???????????). Среди прочего, заслуга Платона состоит также и в том, что он прояснил это затруднение; однако мгновение все же остается здесь беззвучной атомистической абстракцией, которую не объясняют тем, что ее игнорируют. Если бы логика просто готова была признать, что она не знает перехода (а если ей известна такая категория, она должна найти себе место в самой системе, пусть даже она действует в рамках этой системы), тогда станет яснее, что исторические области, равно как и всякое знание, которое опирается на исторические предпосылки, знают мгновение. Эта категория крайне важна для того, чтобы проводить различение между христианством и всей языческой философией, а также отделять христианство от такой же языческой спекуляции внутри него самого. В другом разделе диалога "Парменид" показаны следствия того, что мгновение рассматривается в качестве подобной абстракции. Если предположить, что Единое наделено временной определенностью, получается, что здесь возникает противоречие: Единое (?? ??) оказывается старше и младше самого себя и многого (?? ?????), а затем оно снова не оказывается ни старше, ни моложе самого себя и многого (151 Е). Однако же Единое все же должно быть, говорится здесь, причем "бытие" определяется следующим образом: участие в сущности или природе настоящего времени (?? ?? ????? ???? ?? ???? ??????? ?????? ???? ?????? ??? ????????). При дальнейшем развитии противоречие проявляется в том, что настоящее (?? ???) колеблется между значениями: "настоящее", "вечное", "мгновение". Такое "сейчас" (?? ???) лежит между "было" и "будет" и конечно же Единое в своем переходе от прошлого к будущему не может не задержаться в этом "сейчас". Оно задерживается в этом "сейчас", оно не становится старше, но уже есть старше. В новейшей философии абстракция достигает своей вершины в чистом бытии; однако чистое бытие есть самое абстрактное выражение для вечности, а в качестве Ничто оно опять-таки есть мгновение. Здесь снова проявляется важность мгновения, поскольку лишь посредством этой категории можно придать вечности ее настоящее значение, ибо вечность и мгновение становятся тут крайними противоположностями, тогда как обычно диалектическое колдовство, напротив, вынуждает их обозначать одно и то же. Только в христианстве становятся понятными чувственность, временность, мгновение — именно потому, что только с христианством вечность становится действительно существенной.