Страница 30 из 32
Тогда я ничего не знал о делах мамы. Мне стоило больших усилий узнать о них хоть что-то. Дома что-то объясняли, только когда уже не было другого выхода, предпочитая все доверять бумаге, лишь бы избежать прямого разговора. Я не сразу понял, что мама вообразила себя новой Магдаленой Жиралт[109]. Правда, ей не пришлось требовать голову мужа – ее отдали сразу, как только нашли.
Что она требовала, так это голову убийцы своего мужа. Каждую среду, оставив дела и одевшись во все черное, она шла в комиссариат, занимавшийся этим делом, спрашивала комиссара Пласенсию, и ее провожали в насквозь пропахший табаком кабинет, где она требовала ответа за смерть мужа, который никогда ее не любил. Она здоровалась и неизменно задавала один и тот же вопрос: какие новости в деле Ардевола? А комиссар неизменно, не предложив ей сесть, отвечал: пока новостей нет, сеньора. Я уже говорил, что мы известим вас, если что-то изменится.
– Нельзя же обезглавить человека и не оставить никаких следов.
– Вы обвиняете нас в некомпетентности?
– Я обращусь за справедливостью в вышестоящие инстанции.
– Вы мне угрожаете?
– Всего доброго, комиссар.
– Всего доброго, сеньора. И помните, что мы известим вас, как только будут новости.
Черная вдова выходила из кабинета, и комиссар начинал со злостью выдвигать и задвигать верхний ящик стола. А инспектор Оканья заходил, не спросив разрешения, и спрашивал: опять являлась эта липучка? Комиссар не удостаивал его ответа, а лишь периодически усмехался, вспоминая, как странно звучит испанский столь элегантной дамы. И так – из среды в среду, неделя за неделей. Каждую среду, в то время, когда каудильо[110] давал аудиенции во дворце Прадо, а папа Пий XII давал свои в Ватикане, комиссар Пласенсия принимал черную вдову, выслушивал ее, а когда она уходила – вымещал свою злость, с силой выдвигая и задвигая верхний ящик стола.
Когда сеньоре Ардевол это надоело, она заключила договор с лучшим детективом в мире, как следовало из плаката, висящего в его приемной – такой крошечной, что вызывала клаустрофобию. Лучший детектив в мире потребовал плату за месяц вперед и пока что прекратить ходить в комиссариат. Сеньора Ардевол заплатила, набралась терпения и воздержалась от визитов к комиссару. Месяц спустя, просидев некоторое время в тоскливой приемной, она во второй раз встретилась с лучшим детективом в мире.
– Присаживайтесь, сеньора Ардевол!
Лучший детектив в мире не встал, однако подождал, пока клиентка сядет в кресло. Итак, они оба сидели по разные стороны стола.
– Ну что мы имеем? – спросила она нетерпеливо.
Лучший детектив в мире вместо ответа минуту барабанил пальцами по столу – видимо, в такт работе своего мозга, а может, и нет, ибо мыслительный процесс лучших детективов в мире не поддается расшифровке.
– Так все-таки? Что мы имеем? – повторила мама, начиная выходить из себя.
Но на той стороне стола продолжали отстукивать пальцами ритм. Мама прочистила горло, кашлянула и ледяным тоном, словно перед ней сидел сеньор Беренгер, спросила: зачем вы вызвали меня, сеньор Рамис?
Рамис. Лучшего детектива в мире звали Рамис. До этой минуты я и не помнил, как его звали. Детектив Рамис поднял глаза на свою клиентку и наконец ответил: я отказываюсь от дела.
– Что?
– Вы слышали. Я отказываюсь от дела.
– Но вы взяли его несколько дней назад.
– Прошел уже месяц.
– Я не позволю вам так все бросить. Я заплатила и имею право на…
– Если вы прочтете контракт, – сухо оборвал он ее, – то увидите, что в разделе двенадцать приложения прописана возможность его расторжения по обоюдному согласию.
– И в чем причина вашего отказа?
– Я очень загружен.
Тишина в кабинете. Тишина во всей конторе. Не стучит ни одна пишущая машинка.
– Я вам не верю.
– Простите?
– Вы мне врете. Почему вы отказываетесь от дела?
Лучший детектив в мире поднялся, достал из ящика конверт и положил на стол перед мамой:
– Я возвращаю вам гонорар.
Сеньора Ардевол встала, презрительно посмотрела на конверт и, не тронув его, вышла из кабинета, громко стуча каблуками. Она с силой захлопнула за собой дверь – так, что центральное стекло вылетело из рамы и осыпалось осколками.
Все это – с деталями, которые сейчас не приходят мне на ум, – я узнал много позже. Вместо этого я помню, что тогда уже читал достаточно сложные тексты на немецком и английском. Мне это всегда казалось совершенно естественным, однако позже, наблюдая за другими, я понял, что языки мне даются легче. Французский – без проблем. Итальянский я выучил сам, пусть и говорил с акцентом. На латыни читал De bello Gallico[111], не говоря уже об испанском и каталанском. Мне хотелось начать учить русский или арамейский, но мама вошла в комнату и сказала: даже не заикайся об этом. Достаточно и тех языков, которые ты уже знаешь, а в жизни нужно заниматься чем-то еще, а не только учить языки, словно попугай.
– Мама, но попугаи…
– Ты слышал, что я сказала. И ты меня понял.
– Нет, не понял.
– Ну так постарайся.
Я постарался. Мне было страшно оттого, что мама хотела поменять течение моей жизни. Очевидно, она бы с радостью стерла все следы отца в моем образовании. Поэтому она вынула из сейфа (у замка был новый код, его знала только мама – семь два восемь ноль шесть пять) Сториони и вручила мне со словами: с начала месяца ты больше не будешь ходить в консерваторию к сеньорете Трульолс и станешь учеником Жуана Манлеу.
– Что?
– Ты слышал, что я сказала.
– Кто это – Жуан Манлеу?
– Лучший преподаватель по классу скрипки. Ты станешь виртуозом.
– Я не хочу становиться виртуозом.
– Ты сам не знаешь, чего хочешь.
Вот тут мама ошибалась. Я знал, что хотел бы быть… Согласен, планы отца на мой счет не совсем меня устраивали: целыми днями изучать то, что написали другие, анализировать различные культурные материи… Нет, на самом деле меня это не устраивало. Но мне нравилось читать и учить новые языки и… Хорошо, согласен. Я сам не знаю, чего хочу.
– Я не хочу становиться виртуозом.
– Маэстро Манлеу сказал, что хочешь.
– И как он об этом узнал? Он ясновидящий?
– Он несколько раз слышал, как ты играешь.
Оказалось, мама тщательно спланировала, как убедить Жуана Манлеу стать моим учителем. Она пригласила его на скромный чай во время моего урока скрипки. Тогда они мало говорили, но много слушали. Маэстро Манлеу быстро сообразил, что может просить за уроки сколько хочет, и не замедлил сделать это. Мама не стала торговаться и немедленно заключила с ним договор. Все произошло так быстро, что никому и в голову не пришло спросить мнение Адриа.
– А что я скажу Трульолс?
– Сеньорета Трульолс уже знает.
– Вот как? И что она сказала?
– Что ты – алмаз, нуждающийся в огранке.
– Не хочу. Я не знаю. Я не согласен. Нет. Однозначно и определенно – нет, нет, нет. – Это был тот редкий случай, когда я начал кричать. – Ты меня поняла, мама? Нет!
Со следующего месяца я стал заниматься у маэстро Манлеу.
– Ты станешь великим скрипачом, и точка, – сказала мама, когда я убеждал ее оставить Сториони на всякий случай дома, и я пошел в новую жизнь, неся в футляре Паррамон[112].
Адриа послушно принял реформу своего образования. Но иногда мечтал сбежать из дома.
12
То одно, то другое – после смерти отца я долго не ходил в школу. Несколько недель – очень странных – я провел в Тоне, с двоюродными братьями. Они вели себя тише воды и исподтишка поглядывали на меня, когда думали, что я их не вижу. Однажды я услышал, как Щеви и Кико вполголоса обсуждают обезглавливание, но делали это так увлеченно, что их шепот был слышен отовсюду. А Роза за завтраком протягивала мне самый толстый ломоть хлеба, чтобы его не схватил кто-нибудь из ее братьев. Тетя Лео все время гладила меня по голове, и я думал, ну почему нельзя жить в Тоне рядом с тетушкой, где жизнь похожа на летние каникулы, где можно пачкать колени в грязи и никто тебя за это не ругает. А дядя Синто возвращался домой, перепачканный пылью или навозом, все время ходил опустив голову, потому что мужчины не должны плакать, но было видно, что он потрясен смертью брата. Смертью и ее обстоятельствами.
109
Магдалена Жиралт – супруга генерала Жузепа Морагеса-и‑Маса, каталонского национального героя Войны за испанское наследство, оказывавшего сопротивление центральной власти Испании. Он был схвачен и 27 марта 1715 г. жестоко казнен: сначала повешен, затем обезглавлен и четвертован. Его голова была вывешена в клетке над Морскими воротами в Барселоне, где провисела до 1727 г., несмотря на прошения и ходатайства вдовы генерала.
110
Каудильо – в 1939–1975 гг. официальный титул главы государства в Испании – генералиссимуса Ф. Франко.
111
«Записки о галльской войне» (лат.) – сочинение Гая Юлия Цезаря, ставшее непременным чтением для изучающих латынь.
112
Паррамон – фамилия известного дома лютье в Барселоне, работающего с 1897 г.