Страница 10 из 99
— По-видимому, почти все видели, как упал прожектор прямо на то место, где она только что стояла?
— Это случилось очень поздно, около полуночи. У нас возникли проблемы с последней сценой первого акта — она никак не получалась, — объяснял Джо. — Поэтому я отпустил почти всю труппу домой. На сцене были только Бабе и еще три актера…
— Включая Пата Уэлса?
— Нет, сэр. Он не был занят в этой сцене и ушел вместе с остальными. Электрика я тоже не видел. Мы и не думали об освещении, пока проклятый прожектор не обрушился на сцену!
— Вы уверены, что это не простая случайность?
— О случайности расспросите-ка лучше швейцара, Рик. Минут за пять до падения прожектора он услышал, как барабанят в дверь, и подумал, что кто-то из актеров что-нибудь забыл, — это довольно часто случается. Он открыл дверь — и все, вырубился. Он все еще был без сознания, когда я на него наткнулся.
— Швейцар не видел, кто его ударил?
— Он даже не знает, что его ударило!
— А что это за отравленные конфеты, которые предназначались Бабе, но были съедены собачкой?
— Я при этом не присутствовал и подробностей никаких не знаю, Рик, но как раз после этого случая Ирвинг Хойт снял особняк и настоял, чтобы она переселилась к нему, поскольку, по его мнению, жить в отеле слишком рискованно.
— Удалось узнать, кто послал конфеты или как они оказались в ее номере?
— Хойт перевернул весь отель, пытаясь это выяснить. — Фрайберг безрадостно улыбнулся. — Он вел себя как дикарь. Но никто ничего не знал, портье даже поклялся на Библии, что посторонних не впускал. Вот тут-то Ирв окончательно потерял голову. Он решил, что кто-то тайком прокрался в ее комнату и оставил там конфеты. Ну и сцену он закатил! — Джо покачал головой в немом восхищении. — Я как сейчас вижу управляющего отелем и весь персонал, пытающийся в вестибюле утихомирить его. Ирвинг орал так громко, что его, наверное, слышали за четыре квартала. «Это означает, что ни один постоялец не может чувствовать себя в безопасности в вашем отеле! Каждого из нас могут убить в его собственной постели! Ни я, ни мисс Дюан ни на минуту не останемся здесь!» Для такого карлика у Ирвинга здоровенная глотка…
— Значит, все три покушения на жизнь Бабе подтверждаются? Куча свидетелей готова удостоверить первые два покушения, а тех, кто видел мертвую собачку, вообще невозможно сосчитать?
— Пожалуй, так оно и есть, — согласился он.
— Вы испортили все дело, Джо, — сказал я хмуро. — Лестер искренне надеялся, да и я верил, что все три покушения скорее плод богатого воображения — вашего, Бабе или даже Хойта. А теперь мне придется признать, что кто-то действительно пытается ее убить и нет никаких оснований считать, что попытки прекратятся.
Лицо продюсера, включая бесчисленные подбородки, приобрело удрученное выражение, он с чувством сказал:
— Черт возьми, Рик! Я искренне сожалею, но я выложил вам правду, можете проверить. Я дам вам имена свидетелей, пожалуйста, говорите с ними в любое время.
— Спасибо, Джо, — кивнул я, продолжая размышлять. — Я поговорю с некоторыми из них, хочу убедиться, что вы не лжете, — если вы, конечно, не подкупили их всех, в чем я сомневаюсь.
— А я почему-то надеялся, что вам будет достаточно моего слова, Рик.
— Не очень умно с вашей стороны, Джо, — грубовато возразил я.
Джо густо покраснел, в его глазах снова появилось затравленное выражение, и он с трудом изобразил подобие улыбки.
— Вы правы, Рик, я сглупил. У вас нет ни малейших причин верить тому, что я рассказываю, в особенности после моей перепалки с Лестером! Мне не следовало об этом забывать.
— Вы знали, что Бабе Дюан не любит конфеты?
— Знал ли я… — Он быстро заморгал. — Конечно знал. Она нам все уши прожужжала, что не прибавила и фунта с тех пор, как ей было семнадцать лет, и все потому, что однажды вечером она в полном одиночестве сжевала пятифунтовую коробку конфет и после болела целую неделю. И что она с того самого вечера не съела ни одной конфеты — просто ненавидит их, — и почему бы, дескать, тебе не бросить эту привычку, Джо, и не похудеть на пару сотен фунтов? Сотен! И это она мне, который тоже не съел ни единой конфетки за всю свою жизнь!
— Она устраивает из этого целые представления?
— Конечно, — обиженно подтвердил он. — Я сам слышал ее рассказ сотню раз. Спросите первого встречного — он наверняка знает и Бабе Дюан, и как она ненавидит конфеты! Пожалуй, нет человека во всем нашем проклятом мире, который бы не слышал ее похвальбы.
— За исключением одного, — резко сказал я.
— Кого это? — Он снова испуганно заморгал.
— Того, кто оставил отравленные конфеты в ее номере.
Глава 5
Пат Уэлс с явным удовлетворением полюбовался на свой тонкий, но мужественный профиль в зеркале театральной уборной, поправил элегантный локон черных густых волос, прежде чем развернуться в кресле и взглянуть на меня.
— Я прекрасно понимаю ваши вопросы, мистер Холман, — сказал он добродушно. — Включая тот, который вы еще не задали: не имеет ли жена, с которой мы разошлись, такой власти надо мной, что я готов ради нее убить актрису, ее соперницу?
— Джо Фрайберг говорит, что вы были просто счастливы играть вместе с Максин, а когда Бабе Дюан заняла ее место, не перемолвились с нею ни единым словом, за исключением диалогов пьесы. Похоже, вы тяжело переживали замену Максин?
— Виновата ирландская кровь, которую я унаследовал от матери. — Он улыбнулся. — Конечно, я переживал. Я надеялся, что если мы с Максин будем проводить вместе шесть вечеров в неделю, то, возможно, ее прежние чувства вернутся. Каждый волен мечтать и надеяться, а я по-прежнему очень люблю ее, мистер Холман.
— Как и все остальные мужья, — буркнул я недовольно. — По крайней мере, трое последних — с первым я еще не встречался.
— И вряд ли встретитесь, — заторопился Уэлс. — Его зовут Джин Хаммонд, и последние пять лет он провел в частном санатории в Индиане. Он был музыкантом и очень хрупкой натурой, как мне рассказывали. Когда Максин объяснила ему, что все кончено и он может выкатываться из дома со всеми своими пожитками, чтобы освободить место для нового мужа, он просто не захотел ей поверить. Пожалуй, частный закрытый санаторий — единственное место, где вас никто не побеспокоит, если вы отказываетесь принимать действительность такой, как она есть.
— Извините, не могу понять, не умещается в голове: она бросила четырех мужей — и каждый из них лезет из кожи вон, чтобы вернуть ее.
— Значит, вы не были женаты на Максин Барр, мистер Холман, — уверенно заметил Пат. — Может, вы и переспали с ней — таких мужчин много, но это совершенно ничего не значит. Видите ли, женитьба дает человеку чувство собственника. Дело не только в том, что брак считается в нашем обществе высокоморальным, юридически признанным институтом. Все гораздо глубже. Он поощряет примитивные инстинкты, пробуждает в человеке атавистические чувства. «Эта женщина принадлежит мне! — радостно говорит он себе после брачной церемонии. — Она моя на всю жизнь». — Уэлс сделал паузу, чтобы прикурить. — Поэтому, когда шесть месяцев, а может быть, год-два спустя она заявляет, что вы можете убираться восвояси, это воспринимается как чудовищной неожиданности шок. Для бывшего супруга ничего не кончено, мистер Холман. Он по-прежнему без ума от нее, старается предугадать любое ее желание, в тысячный раз готов смотреть с тем же вожделением, что и в первую брачную ночь, как она раздевается перед сном, и вдруг без всяких видимых причин она говорит: «Прощай, мой милый».
— Есть и другие женщины, — заметил я.
— Но не такие, как Максин, — возразил он быстро. — Бывший муж без конца спрашивает себя, что случилось. Какую он совершил ошибку? Он был безумно влюблен, хранил ей верность, делал все, чего только может ожидать женщина от любящего мужа, а она его раз — и бросила, как прошлогоднюю модель автомобиля. Рано или поздно он приходит к единственному логическому выводу: он чем-то не устраивает ее. И при этом он даже представить себе не может, какого же основного мужского качества ему недостает. Если она разобралась с ним так быстро, значит, то же самое его ждет и со всеми другими женщинами?.. — Глубокая тоска светилась в глубине его темных глаз, когда он смотрел на меня. — Вот почему все ее бывшие мужья хотят, чтобы она к ним вернулась, мистер Холман. И не в последнюю очередь надеясь доказать самим себе, что их самоанализ ошибочен — у них все в порядке с основными мужскими качествами и они ничуть не хуже любого другого мужчины.